Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести, а четыреста, — я не
хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто
хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как
хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не
хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с
той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из
того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце,
то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя
хотят повесить.
Добчинский.
То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть,
хочу, чтоб он теперь уже был совсем,
то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Ой! ночка, ночка пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром не прошла!
Сгрустнулось им по женушкам,
Оно и правда: с женушкой
Теперь бы веселей!
Иван кричит: «Я спать
хочу»,
А Марьюшка: — И я с тобой! —
Иван кричит: «Постель узка»,
А Марьюшка: — Уляжемся! —
Иван кричит: «Ой, холодно»,
А Марьюшка: — Угреемся! —
Как вспомнили
ту песенку,
Без слова — согласилися
Ларец свой попытать.
Знать не
хочу господ!..»
Тем только успокоили,
Что штоф вина поставили
(Винцо-то он любил).
Да тут беда подсунулась:
Абрам Гордеич Ситников,
Господский управляющий,
Стал крепко докучать:
«Ты писаная кралечка,
Ты наливная ягодка…»
— Отстань, бесстыдник! ягодка,
Да бору не
того! —
Укланяла золовушку,
Сама нейду на барщину,
Так в избу прикатит!
В сарае, в риге спрячуся —
Свекровь оттуда вытащит:
«Эй, не шути с огнем!»
— Гони его, родимая,
По шее! — «А не
хочешь ты
Солдаткой быть?» Я к дедушке:
«Что делать? Научи...
Стародум. Поверь мне, всякий найдет в себе довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно
захотеть решительно, а там всего будет легче не делать
того, за что б совесть угрызала.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в
тех летах, в которых душа наслаждаться
хочет всем бытием своим, разум
хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с
теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Г-жа Простакова. Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь
тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться
захочет.
Стародум. О!
те не оставляют двора для
того, что они двору полезны, а прочие для
того, что двор им полезен. Я не был в числе первых и не
хотел быть в числе последних.
Г-жа Простакова.
Хотя бы ты нас поучил, братец батюшка; а мы никак не умеем. С
тех пор как все, что у крестьян ни было, мы отобрали, ничего уже содрать не можем. Такая беда!
— Кто
хочет доказать, что любит меня, — глашал он, —
тот пусть отрубит указательный палец правой руки своей!
Стрельцы в
то время
хотя уж не были настоящими, допетровскими стрельцами, однако кой-что еще помнили.
«Не
хочу я, подобно Костомарову, серым волком рыскать по земли, ни, подобно Соловьеву, шизым орлом ширять под облакы, ни, подобно Пыпину, растекаться мыслью по древу, но
хочу ущекотать прелюбезных мне глуповцев, показав миру их славные дела и предобрый
тот корень, от которого знаменитое сие древо произросло и ветвями своими всю землю покрыло».
Разумеется, все это повествовалось и передавалось друг другу шепотом;
хотя же и находились смельчаки, которые предлагали поголовно пасть на колена и просить прощенья, но и
тех взяло раздумье.
Сверх
того,
хотя он робел и краснел в присутствии женщин, но под этою робостью таилось
то пущее сластолюбие, которое любит предварительно раздражить себя и потом уже неуклонно стремится к начертанной цели.
И
хотя результаты этих утрат с особенною горечью сказываются лишь впоследствии, однако ж можно догадываться, что и современники без особенного удовольствия относятся к
тем давлениям, которые тяготеют над ними.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх
того, боялись подпасть под ответственность за
то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие
хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Я, конечно, не
хочу этим выразить, что мундир может действовать и распоряжаться независимо от содержащегося в нем человека, но, кажется, смело можно утверждать, что при блестящем мундире даже худосочные градоначальники — и
те могут быть на службе терпимы.
Хотя бесспорно, что каждый из сих трех сортов обывателей обязан повиноваться, но нельзя отрицать и
того, что каждый из них может употребить при этом свой особенный, ему свойственный манер.
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не
хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого князя, какого нет в свете глупее, — и
тот будет володеть вами!
Вспомнили только что выехавшего из города старого градоначальника и находили, что
хотя он тоже был красавчик и умница, но что, за всем
тем, новому правителю уже по
тому одному должно быть отдано преимущество, что он новый.
Мало
того, начались убийства, и на самом городском выгоне поднято было туловище неизвестного человека, в котором, по фалдочкам,
хотя и признали лейб-кампанца, но ни капитан-исправник, ни прочие члены временного отделения, как ни бились, не могли отыскать отделенной от туловища головы.
Претерпеть Бородавкина для
того, чтоб познать пользу употребления некоторых злаков; претерпеть Урус-Кугуш-Кильдибаева для
того, чтобы ознакомиться с настоящею отвагою, — как
хотите, а такой удел не может быть назван ни истинно нормальным, ни особенно лестным,
хотя, с другой стороны, и нельзя отрицать, что некоторые злаки действительно полезны, да и отвага, употребленная в свое время и в своем месте, тоже не вредит.
Хотя же и дальше терпеть согласны, однако опасаемся: ежели все помрем,
то как бы бригадир со своей Аленкой нас не оклеветал и перед начальством в сумненье не ввел.
Хотя очевидно было, что пламя взяло все, что могло взять, но горожанам, наблюдавшим за пожаром по
ту сторону речки, казалось, что пожар все рос и зарево больше и больше рдело.
Стало быть, все дело заключалось в недоразумении, и это оказывается
тем достовернее, что глуповцы даже и до сего дня не могут разъяснить значение слова"академия",
хотя его-то именно и напечатал Бородавкин крупным шрифтом (см. в полном собрании прокламаций № 1089).
Между
тем дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на
том, что она два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Семку и только что
хотели спустить туда же пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым Пузановым.
Хотя, по первоначальному проекту Угрюм-Бурчеева, праздники должны были отличаться от будней только
тем, что в эти дни жителям вместо работ предоставлялось заниматься усиленной маршировкой, но на этот раз бдительный градоначальник оплошал.
Хотя скотских падежей не было, но кож оказалось множество, и так как глуповцам за всем
тем ловчее было щеголять в лаптях, нежели в сапогах,
то и кожи спровадили в Византию полностию и за все получили чистыми ассигнациями.
И
того ради, существенная видится в
том нужда, дабы можно было мне, яко градоначальнику, издавать для скорости собственного моего умысла законы,
хотя бы даже не первого сорта (о сем и помыслить не смею!), но второго или третьего.
Все это обнаруживало нечто таинственное, и
хотя никто не спросил себя, какое кому дело до
того, что градоначальник спит на леднике, а не в обыкновенной спальной, но всякий тревожился.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и
хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для
того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до
тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.
Напротив
того, градоначальник не тучный, но и не тощий,
хотя бы и не был сведущ в законах, всегда имеет успех.
Изумление лиц, присутствовавших при этой загадочной сцене, было беспредельно. Странным показалось и
то, что градоначальник
хотя и сквозь зубы, но довольно неосторожно сказал...
— Но я только
того и
хотел, чтобы застать вас одну, — начал он, не садясь и не глядя на нее, чтобы не потерять смелости.
Ему бы смешно показалось, если б ему сказали, что он не получит места с
тем жалованьем, которое ему нужно,
тем более, что он и не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он
хотел только
того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он не хуже всякого другого.
Он, как Алексей говорит, один из
тех людей, которые очень приятны, если их принимать за
то, чем они
хотят казаться, et puis, il est comme il faut, [и затем — он порядочен,] как говорит княжна Варвара.
Он говорил
то самое, что предлагал Сергей Иванович; но, очевидно, он ненавидел его и всю его партию, и это чувство ненависти сообщилось всей партии и вызвало отпор такого же,
хотя и более приличного озлобления с другой стороны. Поднялись крики, и на минуту всё смешалось, так что губернский предводитель должен был просить о порядке.
— Я не знаю, — отвечал Вронский, — отчего это во всех Москвичах, разумеется, исключая
тех, с кем говорю, — шутливо вставил он, — есть что-то резкое. Что-то они всё на дыбы становятся, сердятся, как будто всё
хотят дать почувствовать что-то…
— Я, напротив, полагаю, что эти два вопроса неразрывно связаны, — сказал Песцов, — это ложный круг. Женщина лишена прав по недостатку образования, а недостаток образования происходит от отсутствия прав. — Надо не забывать
того, что порабощение женщин так велико и старо, что мы часто не
хотим понимать
ту пучину, которая отделяет их от нас, — говорил он.
Содержание было
то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна, доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама
хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
— Я не понимаю, как они могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало быть, если они
хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца,
то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут
то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
Я о себе не говорю,
хотя мне тяжело, очень тяжело, — сказал он с выражением угрозы кому-то за
то, что ему было тяжело.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в
том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он,
хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
— Право? — сказал он, вспыхнув, и тотчас же, чтобы переменить разговор, сказал: — Так прислать вам двух коров? Если вы
хотите считаться,
то извольте заплатить мне по пяти рублей в месяц, если вам не совестно.