Неточные совпадения
Когда
захотят похвастаться другом, как хвастаются китайским сервизом или дорогою собольей шубой,
то говорят: «Это истинный друг», даже выставляют цифру XV, XX, XXX-летний друг и таким образом жалуют друг другу знак отличия и составляют ему очень аккуратный формуляр.
Мудрено ли, что при таких понятиях я уехал от вас с сухими глазами, чему немало способствовало еще и
то, что, уезжая надолго и далеко, покидаешь кучу надоевших до крайности лиц, занятий, стен и едешь, как я ехал, в новые, чудесные миры, в существование которых плохо верится,
хотя штурман по пальцам рассчитывает, когда должны прийти в Индию, когда в Китай, и уверяет, что он был везде по три раза.
Этого я не видал: я не проникал в семейства и знаю только понаслышке и по весьма немногим признакам, между прочим по
тому, что англичанин, когда
хочет познакомиться с вами покороче, оказать особенное внимание, зовет вас к себе, в свое святилище, обедать: больше уж он сделать не в состоянии.
Когда же
хотят выразиться нежно,
то называют друг друга — братишкой.
Я был в каюте один, встал,
хотел побежать, но неодолимая тяжесть гнула меня к полу, а свеча вспыхивала сильнее, вот
того гляди вспыхнет и карта.
Опять
та же ладонь
хочет опрокидывать меня.
Мы все, однако ж, высыпали наверх и вопросительно смотрели во все стороны, как будто
хотели видеть
тот деревянный ободочек, который, под именем экватора, опоясывает глобус.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу
тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
7-го или 8-го марта, при ясной, теплой погоде, когда качка унялась, мы увидели множество какой-то красной массы, плавающей огромными пятнами по воде. Наловили ведра два — икры. Недаром видели стаи рыбы, шедшей незадолго перед
тем тучей под самым носом фрегата. Я
хотел продолжать купаться, но это уже были не тропики: холодно, особенно после свежего ветра. Фаддеев так с радости и покатился со смеху, когда я вскрикнул, лишь только он вылил на меня ведро.
Дорога, первые 12 миль, идет по берегу,
то у подошвы утесов,
то песками, или по ребрам скал, все по шоссе; дорога невеселая,
хотя море постоянно в виду, а над головой теснятся утесы, усеянные кустарниками, но все это мрачно, голо.
Столовая гора названа так потому, что похожа на стол, но она похожа и на сундук, и на фортепиано, и на стену — на что
хотите, всего меньше на гору. Бока ее кажутся гладкими, между
тем в подзорную трубу видны большие уступы, неровности и углубления; но они исчезают в громадности глыбы. Эти три горы, и между ними особенно Столовая, недаром приобрели свою репутацию.
Тот пожал нам руки,
хотел что-то сказать, но голоса три закричали ему: «Вам, вам играть!» — и он продолжал игру.
Теперь на мысе Доброй Надежды, по берегам, европейцы пустили глубоко корни; но кто
хочет видеть страну и жителей в первобытной форме,
тот должен проникнуть далеко внутрь края,
то есть почти выехать из колонии, а это не шутка: граница отодвинулась далеко на север и продолжает отодвигаться все далее и далее.
Они посредством его, как другие посредством военных или административных мер, достигли чего
хотели,
то есть заняли земли, взяли в невольничество, сколько им нужно было, черных, привили земледелие, добились умеренного сбыта продуктов и зажили, как живут в Голландии,
тою жизнью, которою жили столетия
тому назад, не задерживая и не подвигая успеха вперед.
Голландцы многочисленны, сказано выше: действительно так,
хотя они уступили первенствующую роль англичанам,
то есть почти всю внешнюю торговлю, навигацию, самый Капштат, который из Капштата превратился в Кэптоун, но большая часть местечек заселена ими, и фермы почти все принадлежат им, за исключением только
тех, которые находятся в некоторых восточных провинциях — Альбани, Каледон, присоединенных к колонии в позднейшие времена и заселенных английскими, шотландскими и другими выходцами.
Это род тайного совета губернатора, который, впрочем, сам не только не подчинен ни
тому, ни другому советам, но он может даже пустить предложенный им закон в ход,
хотя бы Законодательный совет и не одобрил его, и применять до утверждения английского колониального министра.
И
хотя между двумя нациями нет открытой вражды, но нет и единодушия, стало быть, и успеха в
той мере, в какой бы можно было ожидать его при совокупных действиях.
Кафры, или амакоза, со времени беспокойств 1819 года, вели себя довольно смирно.
Хотя и тут не обходилось без набегов и грабежей, которые вели за собой небольшие военные экспедиции в Кафрарию; но эти грабежи и военные стычки с грабителями имели такой частный характер, что вообще можно назвать весь период, от 1819 до 1830 года, если не мирным,
то спокойным.
Хотя этот участок в 1819 году был уступлен при Гаике колонии, но Макомо жил там беспрепятственно до 1829 года, а в этом году положено было его вытеснить, частью по причине грабежей, производимых его племенем, частью за
то, что он, воюя с своими дикими соседями, переступал границы колонии.
Может быть, к этому присоединились и другие причины, но дело в
том, что племя было вытеснено
хотя и без кровопролития, но не без сопротивления.
Часов в пять пустились дальше. Дорога некоторое время шла все по
той же болотистой долине. Мы
хотя и оставили назади, но не потеряли из виду Столовую и Чертову горы. Вправо тянулись пики, идущие от Констанской горы.
Между
тем ночь сошла быстро и незаметно. Мы вошли в гостиную, маленькую, бедно убранную, с портретами королевы Виктории и принца Альберта в парадном костюме ордена Подвязки. Тут же был и портрет хозяина: я узнал таким образом, который настоящий: это — небритый, в рубашке и переднике; говорил в нос, топал, ходя, так, как будто
хотел продавить пол. Едва мы уселись около круглого стола, как вбежал хозяин и объявил, что г-н Бен желает нас видеть.
А когда Бен
хотел распроститься,
тот просил его принять участие в войне и помочь ему завладеть неприятелем.
Хотя горы были еще невысоки, но чем более мы поднимались на них,
тем заметно становилось свежее. Легко и отрадно было дышать этим тонким, прохладным воздухом. Там и солнце ярко сияло, но не пекло. Наконец мы остановились на одной площадке. «Здесь высота над морем около 2000 футов», — сказал Бен и пригласил выйти из экипажей.
Один из них, натуралист,
хотел, кажется, избавиться от этого неудобства, громоздился, громоздился на седле, подбирая ноги, и кончил
тем, что, к немалому нашему удовольствию, упал в воду.
Но как на мое покойное и сухое место давно уж было три или четыре кандидата,
то я и
хотел досидеть тут до ночи; но не удалось.
Но это было нелегко, при качке, без Фаддеева, который где-нибудь стоял на брасах или присутствовал вверху, на ноках рей: он один знал, где что у меня лежит. Я отворял
то тот,
то другой ящик, а ящики лезли вон и толкали меня прочь.
Хочешь сесть на стул — качнет, и сядешь мимо. Я лег и заснул. Ветер смягчился и задул попутный; судно понеслось быстро.
Я
хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый,
то мораль была мне не к лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы шли с час все прямо, и
хотя шли в тени леса, все в белом с ног до головы и легком платье, но было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо на голоса, и вышли на широкую поляну.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего более фруктами. Ананасы лежали грудами, как у нас репа и картофель, — и какие! Я не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол.
Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал
то раковину,
то другую безделку, а более вглядывался в эти новые для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
Везде он
хочет находить
то сукно и шелк, в которое одевается в Париже, в Лондоне, в Петербурге; везде к его услугам должен быть готов сапожник, портной, прачка.
Все равно: я
хочу только сказать вам несколько слов о Гонконге, и
то единственно по обещанию говорить о каждом месте, в котором побываем, а собственно о Гонконге сказать нечего, или если уже говорить как следует,
то надо написать целый торговый или политический трактат, а это не мое дело: помните уговор — что писать!
Вечером задул свежий ветер. Я напрасно
хотел писать: ни чернильница, ни свеча не стояли на столе, бумага вырывалась из-под рук. Успеешь написать несколько слов и сейчас протягиваешь руку назад — упереться в стену, чтоб не опрокинуться. Я бросил все и пошел ходить по шканцам; но и
то не совсем удачно,
хотя я уже и приобрел морские ноги.
Матросы, как мухи, тесной кучкой сидят на вантах, тянут, крутят веревки, колотят деревянными молотками. Все это делается не так, как бы делалось стоя на якоре. Невозможно: после бури идет сильная зыбь, качка,
хотя и не прежняя, все продолжается. До берега еще добрых 500 миль,
то есть 875 верст.
Этим фактом некоторые из моих товарищей
хотели доказать
ту теорию, что будто бы растительные семена или пыль разносятся на огромное расстояние ветром, оттого-де такие маленькие острова, как Бонин-Cима, и притом волканического происхождения, не имевшие первобытной растительности, и заросли, а змей-де и разных гадин занести ветром не могло, оттого их и нет.
Я полагаю так, судя по
тому, что один из нагасакских губернаторов, несколько лет назад, распорол себе брюхо оттого, что командир английского судна не
хотел принять присланных чрез этого губернатора подарков от японского двора. Губернатору приказано было отдать подарки, капитан не принял, и губернатор остался виноват, зачем не отдал.
Одни занимались уборкою парусов, другие прилежно изучали карту, и в
том числе дед, который от карты бегал на ют, с юта к карте; и
хотя ворчал на неверность ее, на неизвестность места, но был доволен, что труды его кончались.
На другой день, а может быть и дня через два после посещения переводчиков, приехали три или четыре лодки, украшенные флагами, флажками, значками, гербами и пиками — все атрибуты военных лодок,
хотя на лодках были
те же голые гребцы и ни одного солдата.
И
те и другие подозрительны, недоверчивы: спасаются от опасностей за системой замкнутости, как за каменной стеной; у обоих одна и
та же цивилизация, под влиянием которой оба народа, как два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарелись. Если бы эта цивилизация была заимствована японцами от китайцев только по соседству, как от чужого племени,
то отчего же манчжуры и другие народы кругом остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации,
хотя они еще ближе к Китаю, чем Япония?
Напротив, в глазах, кажется, мелькало сознание о своем японстве и о
том, что ему недостает, чего бы он
хотел.
Со вздохом перешли они потом к другим вопросам, например к
тому, в чьих шлюпках мы поедем, и опять начали усердно предлагать свои, говоря, что они этим
хотят выразить нам уважение.
Судя по
тому, как плохо были сшиты мои башмаки, я подозреваю, что их шил сам Фаддеев,
хотя он и обещал дать шить паруснику.
Весь этот люд,
то есть свита, все до одного вдруг, как по команде, положили руки на колени, и поклонились низко, и долго оставались в таком положении, как будто
хотят играть в чехарду.
«А что, если б у японцев взять Нагасаки?» — сказал я вслух, увлеченный мечтами. Некоторые засмеялись. «Они пользоваться не умеют, — продолжал я, — что бы было здесь, если б этим портом владели другие? Посмотрите, какие места! Весь Восточный океан оживился бы торговлей…» Я
хотел развивать свою мысль о
том, как Япония связалась бы торговыми путями, через Китай и Корею, с Европой и Сибирью; но мы подъезжали к берегу. «Где же город?» — «Да вот он», — говорят. «Весь тут? за мысом ничего нет? так только-то?»
Если японцы и придерживаются старого,
то из боязни только нового,
хотя и убеждены, что это новое лучше.
Вот они теперь ссылаются на свои законы, обычаи, полагая, что этого довольно, что все это будет уважено безусловно, несмотря на
то что сами они не
хотели знать и слышать о чужих законах и обычаях.
Хотя табак японский был нам уже известен, но мы сочли долгом выкурить по трубке, если только можно назвать трубкой эти наперстки, в которые не поместится щепоть нюхательного, не
то что курительного табаку. Кажется, я выше сказал, что японский табак чрезвычайно мягок и крошится длинными волокнами. Он так мелок, что в пачке, с первого взгляда, похож на кучу какой-то темно-красной пыли.
Наконец, не знаю в который раз, вбежавший Кичибе объявил, что если мы отдохнули,
то губернатор ожидает нас,
то есть если устали,
хотел он, верно, сказать. В самом деле устали от праздности. Это у них называется дело делать. Мы пошли опять в приемную залу, и начался разговор.
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между
тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что
хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра
хотели быть с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в надежде, что, может быть, и на берег выходить не понадобится.
Я видел наконец японских дам:
те же юбки, как и у мужчин, закрывающие горло кофты, только не бритая голова, и у
тех, которые попорядочнее, сзади булавка поддерживает косу. Все они смуглянки, и куда нехороши собой! Говорят, они нескромно ведут себя — не знаю, не видал и не
хочу чернить репутации японских женщин. Их нынче много ездит около фрегата: все некрасивые, чернозубые; большею частью смотрят смело и смеются; а
те из них, которые получше собой и понаряднее одеты, прикрываются веером.
Едешь не торопясь, без сроку, по своей надобности, с хорошими спутниками; качки нет,
хотя и тряско, но
то не беда.