Неточные совпадения
— Стыдно вам, полковник, стыдно!.. — говорила, горячась, Александра Григорьевна Вихрову. — Сами вы прослужили тридцать лет престолу и отечеству и не
хотите сына вашего посвятить
тому же!
Говоря это, старик маскировался: не
того он боялся, а просто ему жаль было платить немцу много денег, и вместе с
тем он ожидал, что если Еспер Иваныч догадается об
том, так, пожалуй, сам вызовется платить за Павла; а Вихров и от него, как от Александры Григорьевны, ничего не
хотел принять: странное смешение скупости и гордости представлял собою этот человек!
Анна Гавриловна еще несколько раз входила к ним, едва упросила Пашу сойти вниз покушать чего-нибудь. Еспер Иваныч никогда не ужинал, и вообще он прихотливо, но очень мало, ел. Паша, возвратясь наверх, опять принялся за прежнее дело, и таким образом они читали часов до двух ночи. Наконец Еспер Иваныч погасил у себя свечку и велел сделать
то же и Павлу,
хотя тому еще и хотелось почитать.
Никто уже не сомневался в ее положении; между
тем сама Аннушка, как ни тяжело ей было, слова не смела пикнуть о своей дочери — она хорошо знала сердце Еспера Иваныча: по своей стыдливости, он скорее согласился бы умереть, чем признаться в известных отношениях с нею или с какою бы
то ни было другою женщиной: по какому-то врожденному и непреодолимому для него самого чувству целомудрия, он как бы
хотел уверить целый мир, что он вовсе не знал утех любви и что это никогда для него и не существовало.
— Очень вам благодарен, я подумаю о
том! — пробормотал он; смущение его так было велико, что он сейчас же уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что вот княгиня
хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку на воспитание.
— Какие глупости!.. — возразил
тот. — У нас сторож Гаврилыч свататься к нему
хочет, нос у него в табаке, губа отвисла, женится на нем — будет целовать его!
— Господа! — сказал он дрожащим голосом. — Там Разумов дразнит Шишмарева —
тот играть не может. Я
хотел было его задушить, но я должен сегодня играть.
Одно новое обстоятельство еще более сблизило Павла с Николаем Силычем.
Тот был охотник ходить с ружьем. Павел, как мы знаем, в детстве иногда бегивал за охотой, и как-то раз, идя с Николаем Силычем из гимназии, сказал ему о
том (они всегда почти из гимназии ходили по одной дороге,
хотя Павлу это было и не по пути).
— Очень рад, — проговорил он, — а
то я этому господину (Павел разумел инспектора-учителя)
хотел дать пощечину, после чего ему, я полагаю, неловко было бы оставаться на службе.
Из ее слов Павел услышал: «Когда можно будет сделаться, тогда и сделается, а сказать теперь о
том не могу!» Словом, видно было, что у Мари и у Фатеевой был целый мир своих тайн, в который они не
хотели его пускать.
Дама призналась Ятвасу в любви и
хотела подарить ему на память чугунное кольцо, но по этому кольцу Ятвас узнает, что это была родная сестра его, с которой он расстался еще в детстве: обоюдный ужас и — после
того казак уезжает на Кавказ, и там его убивают, а дама постригается в монахини.
— Нет-с! — отвечал Ванька решительно,
хотя, перед
тем как переехать Павлу к Крестовникову, к нему собрались все семиклассники и перепились до неистовства; и даже сам Ванька, проводив господ, в сенях шлепнулся и проспал там всю ночь. — Наш барин, — продолжал он, — все более в книжку читал… Что ни есть и я, Михайло Поликарпыч, так грамоте теперь умею; в какую только должность прикажете, пойду!
— Нет, не
то, врешь, не
то!.. — возразил полковник, грозя Павлу пальцем, и не
хотел, кажется, далее продолжать своей мысли. — Я жизни, а не
то что денег, не пожалею тебе; возьми вон мою голову, руби ее, коли надо она тебе! — прибавил он почти с всхлипыванием в голосе. Ему очень уж было обидно, что сын как будто бы совсем не понимает его горячей любви. — Не пятьсот рублей я тебе дам, а тысячу и полторы в год, только не одолжайся ничем дяденьке и изволь возвратить ему его деньги.
«Все дяденькино подаренье, а отцу и наплевать не
хотел, чтобы
тот хоть что-нибудь сшил!» — пробурчал он про себя, как-то значительно мотнув головой, а потом всю дорогу ни слова не сказал с сыном и только, уж как стали подъезжать к усадьбе Александры Григорьевны, разразился такого рода тирадой: «Да, вона какое Воздвиженское стало!..
— Не
то что военным, а штатским — в
том же чине, — объяснил полковник. Говоря это, он
хотел несколько поверить сына.
В остальную часть дня Александра Григорьевна, сын ее, старик Захаревский и Захаревский старший сели играть в вист. Полковник стал разговаривать с младшим Захаревским; несмотря на
то, что сына не
хотел отдать в военную, он, однако, кадетов очень любил.
— Я завтра
хочу выехать, — обратилась она к
тому не совсем даже приязненным тоном.
— Друг мой!.. — воскликнула Фатеева. — Я никак не могла тогда сказать вам
того! Мари умоляла меня и взяла с меня клятву, чтобы я не проговорилась вам о
том как-нибудь. Она не
хотела, как сама мне говорила, огорчать вас. «Пусть, говорит, он учится теперь как можно лучше!»
Всеми этими допытываниями он как бы
хотел еще больше намучить и натерзать себя, а между
тем в голове продолжал чувствовать ни на минуту не умолкающий шум.
— И сам еще не знаю! — отвечал Павел, но таким тоном, которым явно
хотел показать, что он — не
то что сам не знает, а не
хочет только говорить ей об этом.
— Ты, однако, прежде
хотел поступить на математический с
тем, чтобы идти в военную службу, — продолжала Мари с участием.
— Кроме
того, я ужасно чаю
хочу, а она мне не подает, — подхватила девушка.
— Потому что, — продолжал Неведомов
тем же спокойным тоном, — может быть, я, в этом случае, и не прав, — но мне всякий позитивный, реальный, материальный, как
хотите назовите, философ уже не по душе, и мне кажется, что все они чрезвычайно односторонни: они думают, что у человека одна только познавательная способность и есть — это разум.
— Потому что, если он научить ее этому
хочет, так зачем это ей? На кой черт?.. Если же соблазнить только этим желает,
то она всего скорей бы, вероятно, соблазнилась на деньги.
— Ее обвинили, — отвечал как-то необыкновенно солидно Марьеновский, — и речь генерал-прокурора была, по этому делу, блистательна. Он разбил ее на две части: в первой он доказывает, что m-me Лафарж могла сделать это преступление, — для
того он привел почти всю ее биографию, из которой видно, что она была женщина нрава пылкого, порывистого, решительного; во второй части он говорит, что она
хотела сделать это преступление, — и это доказывает он ее нелюбовью к мужу, ссорами с ним, угрозами…
Любовь к Мари в герое моем не
то чтобы прошла совершенно, но она как-то замерла и осталась в
то же время какою-то неудовлетворенною, затаенною и оскорбленною, так что ему вспоминать об Мари было больно, грустно и досадно; он лучше
хотел думать, что она умерла, и на эту
тему, размечтавшись в сумерки, писал даже стихи...
В последние именины повторилось
то же, и
хотя Вихров не
хотел было даже прийти к нему, зная наперед, что тут все будут заняты картами, но Салов очень его просил, говоря, что у него порядочные люди будут; надобно же, чтоб они и порядочных людей видели, а
то не Неведомова же в подряснике им показывать.
— Отчего ты не
хочешь больше играть? — спросил правовед брата, когда
тот подошел к нему.
В оставленном им обществе, между
тем, инженер тоже
хотел было представить и передразнить Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — известный актер-трагик.] и Толченова [Толченов Павел Иванович (1787—1862) — артист московской и петербургской трупп на ролях резонеров.], но сделал это так неискусно, так нехудожественно, что даже сам заметил это и, не докончив монолога, на словах уже старался пояснить
то, что он
хотел передать.
— Что ж ему было уступать, — подхватил не без самодовольства Павел, — он очень много пустяков говорил,
хотя бы про
того же Гоголя!
— Но и вы со мной ступайте!.. Я не
хочу одна без вас быть! — сказала
та.
— А
то, что вы прощаете ее, — потому что она без этого прощенья жить не может, и сейчас наложила было на себя руки и
хотела утопиться.
— Я, душа моя, с приятелями
хочу повидаться, — сказал он ей однажды, — но так как ты меня к ним не пустишь, потому что тебе скучно будет проводить вечер одной,
то я позову их к себе!
— Хорошо, если ты не
хочешь, так я отпущу родных твоих на волю за
ту твою услугу; деньги отдам тебе, а за услугу родных отпущу.
Клеопатра Петровна, между
тем,
хотела было велеть для предстоящего вечера привести комнату в более благоприличный вид.
«Cher ангельчик! — начинала она это письмо, — в
то время, как ты утопаешь в море твоего счастия, я
хочу нанести тебе крошечный, едва чувствительный для тебя удар, но в котором заранее прошу у тебя извинения.
—
То есть, вы
хотите сказать, между всеми любовниками.
Павел между
тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже лежит в земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и ожил в гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее
хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
Павел опять предался при этом горестным мыслям и воспоминаниям. «Милый, дорогой родитель, — шептал он сам с собой. — Вся твоя жизнь была заботой обо мне, чтобы как-нибудь устроить мою будущность; малейшее желание мое ты всегда
хотел исполнить, а я между
тем грубил тебе, огорчал тебя!»
— Ехать-то мне, — начал Павел, — вот ты хоть и не
хочешь быть мне отцом, но я все-таки тебе откроюсь:
та госпожа, которая жила здесь со мной, теперь — там, ухаживает за больным, умирающим мужем. Приеду я туда, и мы никак не утерпим, чтобы не свидеться.
— Да, — подтвердил Павел, не вслушавшись в последние слова Макара Григорьева, — а между
тем это может страшно ей повредить, наконец встревожит и огорчит умирающего человека, а я не
хочу и не могу себе позволить этого.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари.
Та старательно намазывала масло на хлеб,
хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались…
Я знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если
хочет этого,
то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для света, а он на это только смеялся, и действительно, как видно, смотрел на эти слова мои как на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать не могу, и около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
— Ну вот видите! — перебил его Вихров. — Пока вам не удалось еще развратить меня до карт,
то я предлагаю вам устроить другого рода аферу на мой счет: свезите меня в какое-нибудь увеселительное заведение, и я вам выставлю от себя вино и ужин, какой вы
хотите.
— С моей стороны очень просто вышло, — отвечал Салов, пожимая плечами, — я очутился тогда, как Ир, в совершенном безденежье; а там слух прошел, что вот один из этих же свиней-миллионеров племянницу свою, которая очутилась от него, вероятно, в известном положении, выдает замуж с
тем только, чтобы на ней обвенчаться и возвратить это сокровище ему назад… Я и
хотел подняться на эту штуку…
— Как же состояться, это все вздор вышло; какой-то негодяй просто
хотел пристроить свою любовницу; я их в
тот же вечер, как они ко мне приехали, велел официантам чубуками прогнать.
И никто этих женщин, сколько я ни прислушивался к толкам об них, не пожалел даже; а потому я
хочу сказать за них слово, как рыцарь ихний, выхожу за них на печатную арену и, сколько мне кажется, заступлюсь за них — если не очень даровито,
то, по крайней мере, горячо и совершенно искренно!..
— Может быть, он и
ту способность имеет; а что касается до ума его,
то вот именно мне всегда казалось, что у него один из
тех умов, которые, в какую область
хотите поведите, они всюду пойдут за вами и везде все будут понимать настоящим образом… качество тоже, полагаю, немаловажное для писателя.
— Ну, это как-нибудь она уж сама его насильно приспособила к себе… Вы, однако, не скажите ему как-нибудь
того, что я вам говорил; что, бог с ним! Я все-таки
хочу оставаться с ним в приязненных отношениях.
— Куда же это! Посидите еще, — произнес Павел,
хотя, утомленный всеми ощущениями дня и самим чтением, он желал поскорее остаться если не один,
то по крайней мере вдвоем с Неведомовым, который у него жил.