Неточные совпадения
То есть, по правде-то говоря, из нас двоих волновались и"бредили"вы одни, милая тетенька. Я же собственно говорил: зачем вы, тетенька, к болгарам едете? зачем вы
хотите присутствовать на процессе Засулич? зачем вы концерты в пользу курсисток устраиваете? Сядемте-ка лучше рядком, сядем да посидим… Ах, как вы на меня тогда рассердились!
Но скорее всего, даже"рассмотрения"никакого мы с вами не дождемся. Забыли об нас, мой друг, просто забыли — и все тут. А ежели не забыли,
то, не истребовав объяснения, простили. Или же (тоже не истребовав объяснения) записали в книгу живота и при сем имеют в виду… Вот в скольких смыслах может быть обеспечено наше будущее существование. Не скрою от вас, что из них самый невыгодный смысл — третий. Но ведь как
хотите, а мы его заслужили.
И точно: давно ли, кажется, мы за ум взялись, а какая перемена во всем видится! Прежде, бывало, и дома-то сидя, к чему ни приступишься, все словно оторопь тебя берет. Все думалось, что-то тетенька скажет? А нынче что
хочу,
то и делаю;
хочу — стою,
хочу — сижу,
хочу — хожу. А дома сидеть надоест — на улицу выйду. И взять с меня нечего, потому что я весь тут!
Ах, ma tante! как бы я
хотел быть этою прошивочкой… вон
той, которая сначала в бок, а потом все прямо, прямо, прямо…
То поднимет руки вверх,
то опустит их,
то перегнет стан на правый бок,
то на левый,
то вдруг быстро перевернется, как будто
хочет сказать: а вот не поймаешь!
И во все время продолжается отделка лица,
хотя я должен сознаться, что отделка эта большею частию в
том состоит, что Домнушка помуслит пальчик и в одном месте притрет, а в другом — наведет.
С
тех пор Дракины кой-что едят. И если б они ограничились отпускаемою им малою едой, никто бы, конечно, за этим не погнался; но они
хотят есть всё больше и больше, а это неблагородно, потому что разыгрывающийся аппетит внушает им предосудительные мысли, а предосудительные мысли гонят их в Петербург.
Если б дело шло о расширении области дракинского лужения, это тронуло бы меня весьма умеренно. Но Пафнутьевы говорят не о лужении, а об
том, чтобы проникнуть в сферу шиворота и выворачиванья рук к лопаткам. Вот почва, на которой мы стоим в настоящее время и которую не должны терять из виду, ежели
хотим рассуждать правильно.
Жить, что ли, в сумерках надоело, но все только об
том и думают: ах,
хотя бы откуда-нибудь блеснул луч и пронизал сгустившийся туман!
И в заключение совершенно неожиданно прибавляет: «Изложив все сие по сущей совести, повергаю себя и свою семью, из собственных малолетних детей и сирот-племянниц состоящую, на усмотрение:
хотя бы места станового удостоиться,
то и сим предоволен буду».
Не пугайтесь, однако ж; это далеко уж не
тот буян Ноздрев, которого мы знавали в цветущую пору молодости, но солидный,
хотя и прогоревший консерватор.
А"мерзавец"между
тем продолжает:"Нынче все так: пропаганды проповедуют да иностранные образцы вводить
хотят, а позвольте узнать, где корень-причина зла?"Кабы я умен был, мне бы заплатить, да и удрать, а я, вместо
того, рассердился.
Не
то чтоб очень строго, а вроде как бы
хотят сказать: ах, молодой человек! молодой человек!
Делать нечего, пришлось выручать. На другое утро, часу в десятом, направился к Дыбе. Принял,
хотя несколько как бы удивился. Живет хорошо. Квартира холостая: невелика, но приличная. Чай с булками пьет и молодую кухарку нанимает. Но когда получит по службе желаемое повышение (он было перестал надеяться, но теперь опять возгорел),
то будет нанимать повара, а кухарку за курьера замуж выдаст. И тогда он, вероятно, меня уж не примет.
Как бы
то ни было, но ужасно меня эти"штуки"огорчили. Только что начал было на веселый лад мысли настраивать — глядь, ан тут целый ряд"штук".
Хотел было крикнуть: да сидите вы дома! но потом сообразил: как же, однако, все дома сидеть? У иного дела есть, а иному и погулять хочется… Так и не сказал ничего. Пускай каждый рискует, коли охота есть, и пускай за это узнает, в чем"штука"состоит!
— И дельно. Не шатайся по конкам, а дома сиди. Чем дома худо? На улице и сырость, и холод, а дома всегда божья благодать. Да и вообще это не худо, что общество само себя проверить
хочет… А
то уж ни на что непохоже, как распустили!
Наконец, бывает и так: узник без всяких разговоров вопиет: пощади! — и с доверием ждет. Эта манера наиболее согласная с обстоятельствами дела и потому самая употребительная на практике. Она имеет характер страдательный и ни к чему не обязывает в будущем. Конечно, просить прощения вообще не особенно приятно, но в таком случае не надобно уже шалить. А если
хочешь шалить и на будущее время,
то привередничества-то оставь, а прямо беги и кричи: виноват!
— Ты, пожалуйста, не смотри на меня, как на дикого зверя. Напротив
того, я не только понимаю, но в известной мере даже сочувствую… Иногда, после бесконечных утомлений дня, возвращаюсь домой, — и
хочешь верь,
хочешь нет, но бывают минуты, когда я почти готов впасть в уныние… И только серьезное отношение к долгу освежает меня… А кроме
того, не забудь, что я всего еще надворный советник, и остановиться на этом…
Насущных вопросов, право, больше чем достаточно, и ежели
хотя часть их подвергнуть рассмотрению — разумеется, в пределах благоразумия, —
то и в таком случае дело уврачевания значительно подвинется вперед.
— Нет, как
хочешь, а я не отстану! Ivan! — обратилась она к сыну, — говори: простите меня, мамаша, за
то огорчение, которое причинил вам мой поступок!
— Хорошо, что у меня тогда холодный ростбиф остался! А
то, представь себе, он говорит:
хочу есть! — а я…
"Мы не пойдем по следам наших собратов, — говорится дальше в объявлении, — мы не унизимся до широковещательных обещаний, но позволим сказать одно: кто
хочет знать истину,
тот пусть читает нашу газету, в противном же случае пусть не заглядывает в нее — ему же хуже!"
И об
том, отчего мы бедны, и об
том, отчего у нас во всем изобилие; и о
том, что изобилие уменьшает цену на предметы, и о
том, что
хотя, вообще говоря,изобилие и уменьшает цену на предметы, но «в
то же время, до известной степени, и увеличивает ее».
А история с кандалами между
тем мало-помалу разъясняется, а Удав с Дыбой
хотя и продолжают, по существу, проповедовать, что истина и кандалы понятия равносильные, однако уж настолько не уверены в успехе своей проповеди, что вынуждаются уснащать ее величайшими оговорками.
Сверх
того, он ставит"но"вместо"и"; начнет фразу условными"так как","
хотя","если" — и бросит; или красную строку напишет:"Смею ли присовокупить?" — и тоже бросит…
Так что не успеет читатель оглянуться (каких-нибудь 10 — 12 страниц разгонистой печати — вот и вся эрудиция!), как уже знает, что сильная власть именуется сильною, а слабая слабою, и что за всем
тем следует надеяться,
хотя с другой стороны — надлежит трепетать.
То было время, когда все порядочные люди предавались"иллюзиям"(
хотя это было строжайше воспрещено), а русские, находившиеся за границей, даже гордость какую-то выказывали.
За табльдотом мы познакомились. Оказалось, что он помпадур, и что у него есть"вверенный ему край", в котором он наступает на закон. Нигде в другом месте — не
то что за границей, а даже в отечестве — он, милая тетенька, наступать на закон не смеет (составят протокол и отошлют к мировому), а въедет в пределы"вверенного ему края" — и наступает безвозбранно. И, должно быть, это занятие очень достолюбезное, потому что за границей он страшно по нем тосковал,
хотя всех уверял, что тоскует по родине.
Перевоспитание же начал с объяснения, в чем заключается истинное благородство души, но так как при этом беспрестанно приходилось говорить об общем благе, которое он смешивал с"потрясением",
то, признаюсь, мне стоило большого труда, чтобы
хотя отчасти устранить это смешение.
Никакое правдивое перо не возьмет на себя вычеркнуть из наличности
то, что
хотя и не в равной степени, но всеми чувствуется, как основная и жгучая боль минуты.
Повторять
хотя бы с
тем же однообразием форм и приемов, которые употребляются самими клеветниками и проститутами.
Хотел писать о
том, как легко ходить по улицам в холодном пальто, и какая чувствуется отрада при виде распустившихся перед Мариинской больницей тополей; о
том, что мы едим уже сморчки и щи из свежей крапивы, а недавно лакомились даже ботвиньей; о
том, что думаем вскорости перебраться на дачу, а там пойдут ягоды, щи из свежей капусты, свежепросольные огурцы…
Если б вы даже
хотели быть вероломною,
то вас не допустят до этого.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести, а четыреста, — я не
хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто
хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как
хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не
хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с
той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)