Неточные совпадения
Ирина пользовалась почти неограниченною свободою в родительском доме; ее не баловали, даже немного чуждались ее, но и не прекословили ей: она только
того и
хотела…
Разве было когда-нибудь, чтоб она не сделала
того, чего
захотела? Vous connaissez sa violence!
Так дни неслись, проходили недели, и
хотя никаких еще не произошло формальных объяснений,
хотя Литвинов все еще медлил с своим запросом, конечно, не по собственному желанию, а в ожидании повеления от Ирины (она как-то раз заметила, что мы-де оба смешно молоды, надо хоть несколько недель еще к нашим годам прибавить), но уже все подвигалось к развязке, и ближайшее будущее обозначалось ясней и ясней, как вдруг совершилось событие, рассеявшее, как легкую дорожную пыль, все
те предположения и планы.
Литвинов тотчас ее узнал,
хотя она успела измениться с
тех пор, как он видел ее в последний раз, десять лет
тому назад,
хотя она из девушки превратилась в женщину.
—
То есть вы
хотите сказать, — промолвил жалобным голосом Литвинов, — что сами собой вы бы не пришли ко мне?
— Я была виновата перед вами, Григорий Михайлыч…
хотя, конечно, такая уж мне выпала судьба (Литвинову вспомнилось ее письмо), и я не раскаиваюсь… это было бы, во всяком случае, слишком поздно; но, встретив вас так неожиданно, я сказала себе, что мы непременно должны сделаться друзьями, непременно… и мне было бы очень больно, если б это не удалось… и мне кажется, что для этого мы должны объясниться с вами, не откладывая и раз навсегда, чтоб уже потом не было никакой… gene, никакой неловкости, раз навсегда, Григорий Михайлыч; и что вы должны сказать мне, что вы меня прощаете, а
то я буду предполагать в вас… de la rancune. Voila!
Дайте мне душу отвести, прошу вас, ну хоть во имя
тех прежних дней, если вы не
хотите забыть их.
И в
то же время она постоянно как будто
хотела сказать:"Ну что? каковы?
Но ведь сделанного не переделаешь. Я только
хотел уяснить вам мое положение: оно уж и так довольно тяжело… По крайней мере, не будет, как вы говорите, недоразумений, а откровенность моего признания, я надеюсь, уменьшит
то чувство оскорбления, которое вы не можете не ощутить.
— Извините меня, Ирина Павловна, — начал Литвинов, — я вошел без доклада… Я
хотел исполнить
то, что вам было угодно от меня потребовать. Так как я сегодня уезжаю…
В
тот же вечер он послал записку к Ирине, а на следующее утро он получил от нее ответ."Днем позже, днем раньше, — писала она, — это было неизбежно. А я повторяю тебе, что вчера сказала: жизнь моя в твоих руках, делай со мной что
хочешь. Я не
хочу стеснять твою свободу, но знай, что, если нужно, я все брошу и пойду за тобой на край земли. Мы ведь увидимся завтра? Твоя Ирина".
— Так вот я
хотела увидать вас на одну минуту, чтобы сказать вам, что вы должны считать себя совершенно свободным, что все
то, что произошло вчера, не должно нисколько менять ваши решения…
— Нет, мне ничего; и таинственного тоже ничего нет. Я, собственно,
хотел вам сообщить…
то впечатление, которое произвела на меня ваша невеста… ведь она, кажется, ваша невеста?.. ну, словом,
та девица, с которой вы меня сегодня познакомили. Я должен сказать, что я в течение всей своей жизни не встречал существа более симпатичного. Это золотое сердце, истинно ангельская душа.
— Вы совершенно справедливо оценили Татьяну Петровну, — начал Литвинов,
хотя мне приходится удивляться, во-первых,
тому, что вам известны мои отношения к ней, а во-вторых, и
тому, как скоро вы ее разгадали. У ней, точно, ангельская душа; но позвольте узнать, вы об этом
хотели со мной беседовать?
—
То есть ревности,
хотите вы сказать? Эх, молодой человек, молодой человек, стыдно вам финтить и лукавить, стыдно не понять, какое горькое горе говорит теперь моими устами. Нет, не в одинаковом мы положении с вами! Я, я, старый, смешной, вполне безвредный чудак… а вы!
Может быть, вы одумаетесь; может быть, какое-нибудь мое слово западет вам в душу, вы не
захотите погубить и ее, и себя, и
то невинное, прекрасное существо…
"Зачем я это ей сказал?" — думал на следующее утро Литвинов, сидя у себя в комнате, перед окном. Он с досадой пожал плечами: он именно для
того и сказал это Татьяне, чтоб отрезать себе всякое отступление. На окне лежала записка от Ирины; она звала его к себе к двенадцати часам. Слова Потугина беспрестанно приходили ему на память; они проносились зловещим,
хотя слабым, как бы подземным гулом; он сердился и никак не мог отделаться от них. Кто-то постучался в дверь.
—
То есть ты
хочешь сказать…
— Ты
хочешь, чтоб я бежала с тобою? Я готова… (Литвинов восторженно припал к ее рукам.) Я готова, я не отказываюсь от своего слова. Но ты сам обдумал ли
те затруднения… приготовил ли средства?
Я не
хочу сердить вас — о господи! до
того ли мне! — я, напротив, просить вас
хочу: одумайтесь, пока есть время, не губите ее, не губите собственного счастия, она еще поверит вам, Гриша, она поверит тебе, ничего еще не пропало; ведь она тебя любит так, как никто, никогда не полюбит тебя!
Письмо это не очень понравилось самому Литвинову; оно не совсем верно и точно выражало
то, что он
хотел сказать; неловкие выражения,
то высокопарные,
то книжные, попадались в нем, и, уж конечно, оно не было лучше многих других, им изорванных писем; но оно пришлось последним, главное все-таки было высказано — и, усталый, измученный, Литвинов не чувствовал себя способным извлечь что-нибудь другое из своей головы.
Не прискучит ли она ему наконец, не
захочет ли он деятельности и не будет ли он пенять на
то, что его от нее отвлекло?
Посмотри на меня, я не
хотела рисоваться перед тобою, я ни единым словом не намекнула о
том, что мне, может быть, не так-то легко было попрать супружеские обязанности… а я ведь себя не обманываю, я знаю, что я преступница и что он вправе меня убить.
Не сам ли он предложил ей
тот роковой выбор? Он выпал не так, как ему хотелось… Всякий выбор подвержен этой беде. Она изменила свое решение, правда; она сама, первая, объявила, что бросит все и последует за ним, правда и
то; но она и не отрицает своей вины, она прямо называет себя слабою женщиной; она не
хотела обмануть его, она сама в себе обманулась… Что на это возразить? По крайней мере, она не притворяется, не лукавит… она откровенна с ним, беспощадно откровенна.
"Не знаю, больше ли вы теперь передо мной виноваты, чем тогда; но знаю, что теперешний удар гораздо сильнее… Это конец. Вы мне говорите:"Я не могу"; и я вам повторяю тоже:"Я не могу…
того, что вы
хотите, Не могу и не
хочу". Не отвечайте мне. Вы не в состоянии дать мне единственный ответ, который я бы принял. Я уезжаю завтра рано с первым поездом. Прощайте, будьте счастливы… Мы, вероятно, больше не увидимся".
А Литвинов опять затвердил свое прежнее слово: дым, дым, дым! Вот, думал он, в Гейдельберге теперь более сотни русских студентов; все учатся химии, физике, физиологии — ни о чем другом и слышать не
хотят… А пройдет пять-шесть лет, и пятнадцати человек на курсах не будет у
тех же знаменитых профессоров… ветер переменится, дым хлынет в другую сторону… дым… дым… дым!
Сам Литвинов
хотя кончил
тем, что отдал большую часть земли крестьянам исполу, т. е. обратился к убогому, первобытному хозяйству, однако кой в чем успел: возобновил фабрику, завел крошечную ферму с пятью вольнонаемными работниками, а перебывало их у него целых сорок, — расплатился с главными частными долгами…
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести, а четыреста, — я не
хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто
хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как
хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не
хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с
той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)