Неточные совпадения
Хотя почтмейстер был очень речист, но и
тот, взявши в руки карты,
тот же час выразил на лице своем мыслящую физиономию, покрыл нижнею губою верхнюю и сохранил такое положение во все время игры.
Хотя, конечно, они лица не так заметные, и
то, что называют второстепенные или даже третьестепенные,
хотя главные ходы и пружины поэмы не на них утверждены и разве кое-где касаются и легко зацепляют их, — но автор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем и с этой стороны, несмотря на
то что сам человек русский,
хочет быть аккуратен, как немец.
Таков уже русский человек: страсть сильная зазнаться с
тем, который бы
хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
— О, вы еще не знаете его, — отвечал Манилов, — у него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкид,
тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит, букашку, козявку, так уж у него вдруг глазенки и забегают; побежит за ней следом и тотчас обратит внимание. Я его прочу по дипломатической части. Фемистоклюс, — продолжал он, снова обратясь к нему, —
хочешь быть посланником?
Последние слова понравились Манилову, но в толк самого дела он все-таки никак не вник и вместо ответа принялся насасывать свой чубук так сильно, что
тот начал наконец хрипеть, как фагот. Казалось, как будто он
хотел вытянуть из него мнение относительно такого неслыханного обстоятельства; но чубук хрипел, и больше ничего.
Побужденный признательностью, он наговорил тут же столько благодарностей, что
тот смешался, весь покраснел, производил головою отрицательный жест и наконец уже выразился, что это сущее ничего, что он, точно,
хотел бы доказать чем-нибудь сердечное влечение, магнетизм души, а умершие души в некотором роде совершенная дрянь.
Манилов был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали друг другу руку и долго смотрели молча один другому в глаза, в которых видны были навернувшиеся слезы. Манилов никак не
хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо, что
тот уже не знал, как ее выручить. Наконец, выдернувши ее потихоньку, он сказал, что не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом взял шляпу и стал откланиваться.
Француз или немец век не смекнет и не поймет всех его особенностей и различий; он почти
тем же голосом и
тем же языком станет говорить и с миллионщиком, и с мелким табачным торгашом,
хотя, конечно, в душе поподличает в меру перед первым.
Хотя день был очень хорош, но земля до такой степени загрязнилась, что колеса брички, захватывая ее, сделались скоро покрытыми ею, как войлоком, что значительно отяжелило экипаж; к
тому же почва была глиниста и цепка необыкновенно.
Чичиков узнал Ноздрева,
того самого, с которым он вместе обедал у прокурора и который с ним в несколько минут сошелся на такую короткую ногу, что начал уже говорить «ты»,
хотя, впрочем, он с своей стороны не подал к
тому никакого повода.
В
ту же минуту он предлагал вам ехать куда угодно, хоть на край света, войти в какое
хотите предприятие, менять все что ни есть на все, что
хотите.
Несмотря, однако ж, на такую размолвку, гость и хозяин поужинали вместе,
хотя на этот раз не стояло на столе никаких вин с затейливыми именами. Торчала одна только бутылка с каким-то кипрским, которое было
то, что называют кислятина во всех отношениях. После ужина Ноздрев сказал Чичикову, отведя его в боковую комнату, где была приготовлена для него постель...
Зодчий был педант и
хотел симметрии, хозяин — удобства и, как видно, вследствие
того заколотил на одной стороне все отвечающие окна и провертел на место их одно маленькое, вероятно понадобившееся для темного чулана.
Но нет: я думаю, ты все был бы
тот же,
хотя бы даже воспитали тебя по моде, пустили бы в ход и жил бы ты в Петербурге, а не в захолустье.
— А кто это сказывал? А вы бы, батюшка, наплевали в глаза
тому, который это сказывал! Он, пересмешник, видно,
хотел пошутить над вами. Вот, бают, тысячи душ, а поди-тка сосчитай, а и ничего не начтешь! Последние три года проклятая горячка выморила у меня здоровенный куш мужиков.
— Да я их отпирал, — сказал Петрушка, да и соврал. Впрочем, барин и сам знал, что он соврал, но уж не
хотел ничего возражать. После сделанной поездки он чувствовал сильную усталость. Потребовавши самый легкий ужин, состоявший только в поросенке, он
тот же час разделся и, забравшись под одеяло, заснул сильно, крепко, заснул чудным образом, как спят одни только
те счастливцы, которые не ведают ни геморроя, ни блох, ни слишком сильных умственных способностей.
Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил ее перед Иваном Антоновичем, которую
тот совершенно не заметил и накрыл тотчас ее книгою. Чичиков
хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал знать, что не нужно показывать.
Пробовалось сообщить ему множество разных выражений:
то важное и степенное,
то почтительное, но с некоторою улыбкою,
то просто почтительное без улыбки; отпущено было в зеркало несколько поклонов в сопровождении неясных звуков, отчасти похожих на французские,
хотя по-французски Чичиков не знал вовсе.
Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души
те, которые, впрочем, несколько плохо услыхали произнесенные им слова, и, наконец, стоящий далеко у дверей у самого выхода какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и только что показавший перед
тем народу кулак, и
тот по неизменным законам отражения выражает на лице своем какую-то улыбку,
хотя эта улыбка более похожа на
то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.
Впрочем, если слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не
захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже физиономию сделают птичью, и даже посмеются над
тем, кто не сумеет сделать птичьей физиономии; а вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе.
Казалось, как будто он
хотел взять их приступом; весеннее ли расположение подействовало на него, или толкал его кто сзади, только он протеснялся решительно вперед, несмотря ни на что; откупщик получил от него такой толчок, что пошатнулся и чуть-чуть удержался на одной ноге, не
то бы, конечно, повалил за собою целый ряд; почтмейстер тоже отступился и посмотрел на него с изумлением, смешанным с довольно тонкой иронией, но он на них не поглядел; он видел только вдали блондинку, надевавшую длинную перчатку и, без сомнения, сгоравшую желанием пуститься летать по паркету.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному,
хотя бы именно для
того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо,
хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за
тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не пожалела, чтобы сделаться любезною в последней степени,
хотя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась ух какая юркая прыть женского характера! и
хотя подчас в каждом приятном слове ее торчала ух какая булавка! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против
той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые.
Приятной даме очень хотелось выведать дальнейшие подробности насчет похищения,
то есть в котором часу и прочее, но многого
захотела.
Он отвечал на все пункты даже не заикнувшись, объявил, что Чичиков накупил мертвых душ на несколько тысяч и что он сам продал ему, потому что не видит причины, почему не продать; на вопрос, не шпион ли он и не старается ли что-нибудь разведать, Ноздрев отвечал, что шпион, что еще в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом, и что за это товарищи, а в
том числе и он, несколько его поизмяли, так что нужно было потом приставить к одним вискам двести сорок пьявок, —
то есть он
хотел было сказать сорок, но двести сказалось как-то само собою.
Я поставлю полные баллы во всех науках
тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я
тому нуль,
хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за
то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в
том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
Нельзя, однако же, сказать, чтобы природа героя нашего была так сурова и черства и чувства его были до
того притуплены, чтобы он не знал ни жалости, ни сострадания; он чувствовал и
то и другое, он бы даже
хотел помочь, но только, чтобы не заключалось это в значительной сумме, чтобы не трогать уже
тех денег, которых положено было не трогать; словом, отцовское наставление: береги и копи копейку — пошло впрок.
Генерал был такого рода человек, которого
хотя и водили за нос (впрочем, без его ведома), но зато уже, если в голову ему западала какая-нибудь мысль,
то она там была все равно что железный гвоздь: ничем нельзя было ее оттуда вытеребить.
Уже начинал было он полнеть и приходить в
те круглые и приличные формы, в каких читатель застал его при заключении с ним знакомства, и уже не раз, поглядывая в зеркало, подумывал он о многом приятном: о бабенке, о детской, и улыбка следовала за такими мыслями; но теперь, когда он взглянул на себя как-то ненароком в зеркало, не мог не вскрикнуть: «Мать ты моя пресвятая! какой же я стал гадкий!» И после долго не
хотел смотреться.
Итак, он давно бы
хотел в таможню, но удерживали текущие разные выгоды по строительной комиссии, и он рассуждал справедливо, что таможня, как бы
то ни было, все еще не более как журавль в небе, а комиссия уже была синица в руках.
Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а
тот,
хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко и ответил ему тут же сильно и необыкновенно резко, именно вот как: «Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а вот ты так попович!» И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «Да вот, мол, что!»
Хотя он отбрил таким образом его кругом, обратив на него им же приданное название, и
хотя выражение «вот, мол, что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще на него тайный донос.
Кровь Чичикова, напротив, играла сильно, и нужно было много разумной воли, чтоб набросить узду на все
то, что
хотело бы выпрыгнуть и погулять на свободе.
Так жаловался и плакал герой наш, а между
тем деятельность никак не умирала в голове его; там все
хотело что-то строиться и ждало только плана.
Генерал не любил противуречья и возраженья,
хотя в
то же время любил поговорить даже и о
том, чего не знал вовсе.
Генерал смутился. Собирая слова и мысли, стал он говорить,
хотя несколько несвязно, что слово ты было им сказано не в
том смысле, что старику иной раз позволительно сказать молодому человеку ты(о чине своем он не упомянул ни слова).
Последний
хотел было подняться и выехать на дальности расстояний
тех мест, в которых он бывал; но Григорий назвал ему такое место, какого ни на какой карте нельзя было отыскать, и насчитал тридцать тысяч с лишком верст, так что Петрушка осовел, разинул рот и был поднят на смех тут же всею дворней.
У всякого стойло,
хотя и отгороженное, но через перегородки можно было видеть и других лошадей, так что, если бы пришла кому-нибудь из них, даже самому дальнему, фантазия вдруг заржать,
то можно было ему ответствовать
тем же
тот же час.
Воспитанный полуиностранным воспитаньем, он
хотел сыграть в
то же время роль русского барина.
Чичиков занялся с Николашей. Николаша был говорлив. Он рассказал, что у них в гимназии не очень хорошо учат, что больше благоволят к
тем, которых маменьки шлют побогаче подарки, что в городе стоит Ингерманландский гусарский полк; что у ротмистра Ветвицкого лучше лошадь, нежели у самого полковника,
хотя поручик Взъемцев ездит гораздо его почище.
Чичиков не интересовался богоугодным заведеньем: он
хотел повести речь о
том, как всякая дрянь дает доход. Но Костанжогло уже рассердился, желчь в нем закипела, и слова полились.
— Если вы
хотите, — подхватил сурово и отрывисто Костанжогло, еще полный нерасположенья духа, — разбогатеть скоро, так вы никогда не разбогатеете; если же
хотите разбогатеть, не спрашивая о времени,
то разбогатеете скоро.
— Иной раз, право, мне кажется, что будто русский человек — какой-то пропащий человек. Нет силы воли, нет отваги на постоянство.
Хочешь все сделать — и ничего не можешь. Все думаешь — с завтрашнего дни начнешь новую жизнь, с завтрашнего дни примешься за все как следует, с завтрашнего дни сядешь на диету, — ничуть не бывало: к вечеру
того же дни так объешься, что только хлопаешь глазами и язык не ворочается, как сова, сидишь, глядя на всех, — право и эдак все.
—
То есть, если бы он не так со мной поступил; но он
хочет, как я вижу, знаться судом. Пожалуй, посмотрим, кто выиграет. Хоть на плане и не так ясно, но есть свидетели — старики еще живы и помнят.
— Позвольте вам вместо
того, чтобы заводить длинное дело, вы, верно, не хорошо рассмотрели самое завещание: там, верно, есть какая-нибудь приписочка. Вы возьмите его на время к себе.
Хотя, конечно, подобных вещей на дом брать запрещено, но если хорошенько попросить некоторых чиновников… Я с своей стороны употреблю мое участие.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на> вас, а так как вы
хотели бы послужить, как говорите сами, так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и
тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
И трудолюбивая жизнь, удаленная от шума городов и
тех обольщений, которые от праздности выдумал, позабывши труд, человек, так сильно стала перед ним рисоваться, что он уже почти позабыл всю неприятность своего положения и, может быть, готов был даже возблагодарить провиденье за этот тяжелый <урок>, если только выпустят его и отдадут
хотя часть.
— Улика: женщина, которая была наряжена наместо умершей, схвачена. Я ее
хочу расспросить нарочно при вас. — Князь позвонил и дал приказ позвать
ту женщину.
Хотя я знаю, что это будет даже и не в урок другим, потому что наместо выгнанных явятся другие, и
те самые, которые дотоле были честны, сделаются бесчестными, и
те самые, которые удостоены будут доверенности, обманут и продадут, — несмотря на все это, я должен поступить жестоко, потому что вопиет правосудие.
Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходится спасать свое отечество, когда всякий гражданин несет все и жертвует всем, — я должен сделать клич
хотя к
тем, у которых еще есть в груди русское сердце и понятно сколько-нибудь слово «благородство».
Я, может быть, больше всех виноват; я, может быть, слишком сурово вас принял вначале; может быть, излишней подозрительностью я оттолкнул из вас
тех, которые искренно
хотели мне быть полезными,
хотя и я, с своей стороны, мог бы также сделать <им упрек>.