Неточные совпадения
—
Как же
вы не думали?
Вы стерегли нас,
как я не
знаю что! — возразила ей Елена.
—
Вы лучше других
знаете, — продолжал князь,
как бы желая оправдаться перед бароном, — что женитьба моя была решительно поступок сумасшедшего мальчишки, который не
знает, зачем он женится и на ком женится.
— Не
знаю,
как мне
вам устроить это, — произнес он как-то протяжно.
—
Вы боитесь огласки, которая, вероятно, и без того есть, — сказала княгиня, — а
вам не жаль видеть бог
знает какие мои страдания!
— А
знаете ли
вы, — продолжал барон, — что наши, так называемые нравственные женщины, разлюбя мужа, продолжают еще любить их по-брачному: это явление,
как хотите, безнравственное и представляет безобразнейшую картину; этого никакие дикие племена, никакие животные не позволяют себе! Те обыкновенно любят тогда только, когда чувствуют влечение к тому.
— Для вашего-то — может быть, что так, но никак уже не для спокойствия княгини! — возразил Миклаков. — У нас до сих пор еще черт
знает как смотрят на разводок, будь она там права или нет; и потом, сколько мне кажется, княгиня
вас любит до сих пор!
— Никого я не хочу ни уничтожать, ни убивать и заявляю
вам только тот факт, что положение рогатого мужа я не могу переносить спокойно, а
как и чем мне бороться с этим — не
знаю!
— Но
как же
вы знаете, что он убил себя?
Вы знаете всегдашнюю мою слабость к историческим занятиям (барон, действительно, еще служа в Петербурге, весьма часто говорил подчиненным своим, что он очень любит историю и что будто бы даже пишет что-то такое о ливонских рыцарях), но где же,
как не в праматери русской истории, это делать?
— А я, кузина, и не
знал, что
вы в городе, — зарапортовал он сейчас же,
как вошел, своим мясистым языком, шлепая при этом своими губами и даже брызгая немного слюнями, — но вчера там у отца собрались разные старички и говорят, что у
вас там в училище акт, что ли, был с месяц тому назад… Был?
—
Как вы не
знаете? — воскликнула Елена. —
Вы знали, я думаю, что я всю честь мою, все самолюбие мое ставила в том, чтобы питаться своими трудами и ни от кого не зависеть, и вдруг оказывается, что
вы перешепнулись с милой маменькой моей, и я содержанкой являюсь, никак не больше, самой чистейшей содержанкой!
—
Как же не содержанкой? Мать мне сама призналась, что она получала от
вас несколько месяцев по триста рублей серебром каждый, и я надеюсь, что деньги эти
вы давали ей за меня, и она, полагаю,
знала, что это
вы платите за меня!..
Как же
вы оба смели не сказать мне о том?.. Я не вещь неодушевленная, которую можно нанимать и отдавать в наем, не спрашивая даже ее согласия!
— Ха-ха-ха! — продолжал хохотать Николя. — Но
как вы это
знаете?.. Вот что удивительно.
— Не
знаю, увижу,
как вы еще будете стоить того!.. — отвечала Петицкая.
— Плохо-то, плохо! Конечно, что на первых порах слова родительские им покажутся неприятными, ну, а потом,
как обдумаются, так, может быть, и сделают по-ихнему; я,
вы знаете, для
вас делал в этом отношении, сколько только мог, да и вперед — к-ха!.. — что-нибудь сделаю, — не откажитесь уж и
вы, по пословице: долг платежом красен!
— Одну только вашу капризную волю и желание, потому что предмета этого
вы не изучали, не
знаете хорошо; тогда
как родители, действующие по здравому смыслу, очень твердо и положительно могут объяснить своим детям: «Милые мои, мы
вас окрестили православными, потому что
вы русские, а в России всего удобнее быть православным!»
— Мы оба не
знаем,
как это сделать… — продолжала Елена. — Похлопочите, пожалуйста,
вы об этом!
—
Как чем, батюшка? — воскликнул Миклаков. — Ах, отец Иоанн!.. Отец Иоанн!.. — прибавил он
как бы дружественно-укоризненным голосом. — Будто
вы не
знаете и не понимаете этого…
—
Как вы не
знаете? — спросил Миклаков, удивленный и испуганный таким ответом. — Я, кажется, весьма прямо и ясно спросил.
—
Вы принимаете меня, я не
знаю, за
какую женщину… — продолжала г-жа Петицкая.
— Но
как же мне понять? Ей-богу, я не
знаю, научите меня, — je vous supplie. [я
вас умоляю (франц.).]
—
Знаю я
вас,
как вы невинны! — воскликнул разбойник.
— Да
как же не выдавать, — от кого же
вы узнали про это? — продолжал Елпидифор Мартыныч каким-то уже жалобным голосом.
—
Знаете что… — начала вдруг Елена, взглянув внимательно ему в лицо. —
Вы таким тоном говорите, что точно
вы нисколько не любите княгини, и
как будто бы у
вас ничего с ней нет…
— Ну-с, — проговорила она, уже вставая, — я сказала
вам мое мнение, предостерегла
вас, а там делайте,
как знаете.
—
Как вы не понимаете того! — продолжала она. — Когда Петицкая поедет со мной, то все-таки я поеду с дамой, с компаньонкой, а то мою поездку бог
знает как могут растолковать!..
— Ах, очень многие! — произнесла, слегка вздохнув, Елена. — Я потому так и спешу
вас исповедать, чтобы
знать,
как с
вами говорить.
Я сам лично
знаю в Лондоне очень многих дам, которые всю жизнь свою посвятили вопросу о рабочих; потом, сколько ж в этом отношении основано ассоциаций, учреждено собственно с этою целью кредитных учреждений; наконец, вопрос о женском труде у
вас, в России ж, на такой,
как мне говорили, близкой череде к осуществлению…
— Да,
знаю ж! — воскликнул Жуквич. — И
как землячку, прошу
вас не оставить меня вашим вниманием! — прибавил он с улыбкою и протягивая Елене руку.
— О, нет, нет!.. — опять воскликнул Жуквич, кивая отрицательно головой. —
Вы ж не
знаете,
какой князь заклятый враг поляков.
Известный
вам человек, который преследует княгиню всюду за границей, позволяет себе то, чего я вообразить себе никогда не могла: он каждодневно бывает у нас и иногда в весьма непривлекательном, пьяном виде; каждоминутно говорит княгине колкости и дерзости; она при нем не
знает,
как себя держать.
— Но кроме ж того, — продолжал Жуквич тем же упрашивающим и
как бы искренно участвующим тоном, —
вы не
знаете ж сами еще, разлюбили ли
вы князя или нет.
Вы,
как мужчина, может быть, не совсем поймете меня: если б я князя не
знала прежде и для блага поляков нужно было бы сделаться его любовницей, я ни минуты бы не задумалась; но я любила этого человека, я некогда к ногам его кинула всю мою будущность, я думала всю жизнь мою пройти с ним рука об руку, и он за все это осмеливается в присутствии моем проклинать себя за то, что расстроил свою семейную жизнь, разрушил счастие преданнейшей ему женщины, то есть полуидиотки его супруги!..
— О,
какой вы смешной! — зашутил уже Николя. — Ну, поедемте, черт дери, в самом деле, всех и все! — воскликнул он, бог
знает что желая сказать последними словами. — Кого это
вы вызываете? — присовокупил он
как бы и тоном храбреца.
— Где ж заметить-то? Он сумасшедший,
как есть, а другой, секундант его — дурак, я ж
знаю его!.. — горячился тот. — Я
вам, Эмануил, сколько денег давал!.. Надобно ж помнить то!..
Вы были б давно ж без меня в тюрьме!.. — прибавил он.
«
Вы сами, князь, — писала Петицкая, —
знаете по собственному опыту,
как можно ошибаться в людях; известная особа, по здешним слухам, тоже оставила
вас, и теперь единственное, пламенное желание княгини — возвратиться к
вам и ухаживать за
вами. А что она ни в чем против
вас не виновна — в этом бог свидетель. Я так же,
как и
вы, в этом отношении заблуждалась; но, живя с княгиней около полутора лет, убедилась, что это святая женщина: время лучше докажет
вам то, что я пишу в этих строках…»
Я, признаться,
вас же повинил, — не помстилось ли, думаю, князю:
каким образом с одним человеком годы жила, а другого неделю
как узнала…
— Но прежде я желал бы
знать:
как вы очутились в этой клетке? Что князя
вы кинули, это я слышал еще в Европе, а потому, приехав сюда, послал только спросить к нему в дом, где
вы живете… Мне сказали — в таком-то казенном доме… Я в оный; но мне говорят, что
вы оттуда переехали в сию гостиницу, где и нахожу
вас, наконец.
Вы, говорят, там служили и, по обыкновению вашему, вероятно, рассорились с вашим начальством?
— Она-с!.. — отвечал Елпидифор Мартыныч. — Я бросился к ней, нашел ей нумер и говорю: «
Как вам не стыдно не ехать прямо в свой дом!» — «Ах, говорит, не могу, не
знаю, угодно ли это будет князю!» Ну,
знаете ангельский характер ее и кротость! — «Да поезжайте, говорю, — князь очень рад будет
вам».
— Один очень и очень достоверный человек! — подхватила Елена. — Но
вы мне этого не говорили; значит,
вы или сами не
знаете этого, чего
вам,
как агенту их, не подобает не
знать, или
знаете, но мне почему-то не доверяете.
— Этого я не
знаю!..
Вам самим лучше это
знать! — подхватила Елена. — Во всяком случае, — продолжала она настойчиво, — я желаю вот чего: напишите
вы господам эмигрантам, что ежели они действительно нуждаются, так пусть напечатают в какой-нибудь честной, серьезной газете парижской о своих нуждах и назначат адрес, кому бы мы могли выдать новую помощь; а вместе с тем они пояснили бы нам, что уже получили помощь и в
каком именно размере, не упоминая, разумеется, при этом наших имен.
— А нам без этого
как решиться-то?.. И характер тоже — кто
знает,
какой он у
вас?.. Вон другие гувернантки линейкой, говорят, колотят учениц своих по чем ни попало, — пожалуй, и уродом навек сделать недолго, а у меня дочь единственная, в кои веки богом данная!
— Перестаньте, княгиня! — произнесла Петицкая
как бы уже строгим голосом. — Разве повернется у кого-нибудь язык, чтобы обвинить
вас в чем-нибудь? Напротив, все удивляются
вам, и я
знаю одного человека, который очень бы желал сделать предложение
вам…
— Каналья
какая! — воскликнул он. — Если у него действительно есть шрам, так, вероятно, его разбитою бутылкой по горлу съездили за какую-нибудь плутню, а с виселиц, сколько я
знаю, никто что-то еще не спасался: это он все выдумал, чтобы больше
вас пленить.