Неточные совпадения
Нет, я
вам вперед говорю, если
вы мне не скажете, что у нас война, если
вы еще позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста (право, я верю, что он Антихрист), — я
вас больше не
знаю,
вы уж не друг мой,
вы уж не мой верный раб,
как вы говорите.]
— Ежели бы
знали, что
вы этого хотите, праздник бы отменили, — сказал князь, по привычке,
как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.
— Милый мой,
вы благодетель! Я иного и не ждала от
вас; я
знала,
как вы добры.
— Этого не обещаю.
Вы не
знаете,
как осаждают Кутузова с тех пор,
как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
— Я уж
вам говорил, папенька, — сказал сын, — что, ежели
вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я
знаю, что никуда не гожусь, кроме
как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что́ чувствую, — говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью-барышню.
— Ah, chère, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я
вас и не
узнала,] — с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. — Je viens d’arriver et je suis à vous pour vous aider à soigner mon oncle, J’imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать
вам ходить за дядюшкой. Воображаю,
как вы настрадались.] — прибавила она, с участием закатывая глаза.
— A! Граф Ростов! — радостно заговорил Пьер. — Так
вы его сын, Илья? Я, можете себе представить, в первую минуту не
узнал вас. Помните,
как мы на Воробьевы горы ездили с m-me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
— Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, — продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, — в такие минуты,
как теперь, обо всем надо подумать. Надо подумать о будущем, о
вас… Я
вас всех люблю,
как своих детей, ты это
знаешь.
— Наконец, надо подумать и о моем семействе, — сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, — ты
знаешь, Катишь, что
вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа.
Знаю,
знаю,
как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты
знаешь ли, что я послал за Пьером, и что́ граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
— Mais, ma pauvre Catiche, c’est clair, comme le jour. [Но, милая Катишь, это ясно,
как день.] Он один тогда законный наследник всего, а
вы не получите ни вот этого. Ты должна
знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему-нибудь они забыты, то ты должна
знать, где они, и найти их, потому что…
— Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Саtiche. [Да нет же, моя милая Анна Михайловна, оставьте Катишь делать, чтó она
знает.]
Вы знаете,
как граф ее любит.
Признаюсь
вам, я очень плохо понимаю все эти дела по духовным завещаниям;
знаю только, что с тех пор
как молодой человек, которого мы все
знали под именем просто Пьера, сделался графом Безуховым и владельцем одного из лучших состояний России, — я забавляюсь наблюдениями над переменой тона маменек, у которых есть дочери-невесты, и самых барышень в отношении к этому господину, который (в скобках будь сказано) всегда казался мне очень ничтожным.
Я не
знаю,
как вы посмотрите на это дело, но я сочла своим долгом предуведомить
вас.
—
Вам своя фанаберия дорога́, извиниться не хочется, — продолжал штаб-ротмистр, — а нам, старикам,
как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это
знает. Ох,
как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду-матку скажу. Нехорошо!
— Ах, ваше сиятельство, — вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из-за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что̀ он говорит, или нет. — Ах, ваше сиятельство!
Как вы судите! Двух человек послать, а нам-то кто же Владимира с бантом даст? А так-то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки
знает.
— Ах,
какое несчастие! Дело,
вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что
вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает
вас видеть, но не нынче. Благодарю
вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я
вам дам
знать.
— Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия.
Каким образом в центре оставлены два орудия? — спросил он, ища кого-то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он
знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) — Я
вас, кажется, просил, — обратился он к дежурному штаб-офицеру.
Как будто он говорил им своим видом: «
Знаю вас,
знаю, да что с
вами возиться?
— Я не
знаю,
как вы, mon père, — шопотом проговорила княжна.
— Вот что̀, Берг, милый мой, — сказал Ростов. — Когда
вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого
вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтобы не мешать
вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда-нибудь, куда-нибудь… к чорту! — крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: —
вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю,
как нашему старому знакомому.
Впрочем, — сказал он, вставая, —
вы знаете мою фамилию и
знаете, где найти меня; но не забудьте, — прибавил он, — что я не считаю нисколько ни себя, ни
вас оскорбленным, и мой совет,
как человека старше
вас, оставить это дело без последствий.
— Ах,
какая досада! — сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. —
Вы знаете, я очень рад сделать всё, что́ от меня зависит, и для
вас и для этого милого молодого человека. — Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. — Но
вы видите… до другого раза!
— Нет, послушай, — сказала она, — ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. — Она тронула его усы. — Мне хочется
знать,
какие вы мужчины? Такие ли,
как мы? Нет?
— Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, — сказал Несвицкий (так же
как и другие участники дела и
как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). —
Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
— Нет, о чем же говорить! — сказал Пьер, — всё равно… Так готово? — прибавил он. —
Вы мне скажите только,
как куда ходить, и стрелять куда? — сказал он, неестественно-кротко улыбаясь. — Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так
как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. — Ах, да, вот так, я
знаю, я забыл только, — говорил он.
— Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем,
как вы, не взяла бы себе любовников (des amants), а я этого не сделала, — сказала она. Пьер хотел что-то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он
знал, что ему надо что-то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что́ он хотел сделать, было слишком страшно.
— Нет, я сама, только научите.
Вам всё легко, — прибавила она, отвечая на ее улыбку. — А коли бы видели
вы,
как он мне это сказал! Ведь я
знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
— Я слышал про
вас, — продолжал проезжающий, — и про постигшее
вас, государь мой, несчастье. — Он
как бы подчеркнул последнее слово,
как будто он сказал: «да, несчастье,
как вы ни называйте, я
знаю, что то, что́ случилось с
вами в Москве, было несчастье». — Весьма сожалею о том, государь мой.
— Il faut absolument que vous veniez me voir, [ — Непременно нужно, чтобы
вы приехали повидаться со мной,] — сказала она ему таким тоном,
как будто по некоторым соображениям, которые он не мог
знать, это было совершенно необходимо. — Mardi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [ — Во вторник, между 8-ью и 9-ью часами.
Вы мне сделаете большое удовольствие.]
— Я не могу
вам сказать,
как много я пережил за это время. Я сам бы не
узнал себя.
— Я
вам расскажу когда-нибудь,
как это всё случилось. Но
вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
— Но
вы знаете,
как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
— Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло,
вы знаете чтó? масонство. Нет,
вы не улыбайтесь. Масонство — это не религиозная, не обрядная секта,
как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. — И он начал излагать князю Андрею масонство,
как он понимал его.
— Charmée de vous voir. Je suis très contente de vous voir, [ — Очень рада
вас видеть. Очень рада.] — сказала она Пьеру, в то время,
как он целовал ее руку. Она
знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его с женою, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я
вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
— Ведь я
вас давно
знаю и люблю
как брата, — сказала она.
— Я приехал по воле государя императора
узнать у вашего сиятельства,
какой ход
вы полагаете дать поданной записке? — сказал учтиво князь Андрей.
И будто я ему говорю: «Я бы
вас узнал, ежели бы случайно с
вами встретился», и думаю между тем: «Правду ли я сказал?» И вдруг вижу, что он лежит
как труп мертвый; потом понемногу пришел в себя и вошел со мной в большой кабинет, держа большую книгу, писанную, в александрийский лист.
— Полноте смеяться, перестаньте, — закричала Наташа, — всю кровать трясете. Ужасно
вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… — Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца — июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. — Мама, а он очень влюблен?
Как на ваши глаза? В
вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе — он узкий такой,
как часы столовые…
Вы не понимаете?… Узкий,
знаете, серый, светлый…
— Нет, он франмасон, я
узнала. Он славный, темно-синий с красным,
как вам растолковать…
— А,
вы его
знаете? — сказала Перонская. — Терпеть не могу. Il fait à présent la pluie et le beau temps. [По нем теперь все с ума сходят.] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие-то проекты пишут. Смотрите,
как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, — сказала она, указывая на него. — Я бы его отделала, еслиб он со мной так поступил,
как с этими дамами.
— Я думаю, никто так не был courtisée, [предметом ухаживанья,]
как она, — говорила Вера; — но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот
вы знаете, граф, — обратилась она к Пьеру, — даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous, [между нами будь сказано,] очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежного…] говорила она, намекая на бывшую в ходу тогда карту любви.
— Зачем
вы это говорите? — перебила его Наташа. —
Вы знаете, что с того самого дня,
как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила
вас, — сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
—
Как бы я его любила! — сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я
знаю,
вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять
вас и меня.
— Я не понимаю, — продолжал Илагин, —
как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я
вам скажу про себя, граф. Меня веселит,
знаете, проехаться; вот съедешься с такою компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез — мне всё равно!
— Но что́ же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтоб они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею…
Вы их давно
знаете, — сказала княжна Марья, — скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что́ это за девушка и
как вы находите ее? Но всю правду; потому что,
вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала
знать…
— А
знаете, графиня, — сказал он, вдруг обращаясь к ней,
как к старой давнишней знакомой, — у нас устраивается карусель в костюмах;
вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все собираются у Архаровых. Пожалуйста, приезжайте, право, а? — проговорил он.
—
Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что
вы губите целую жизнь из того, что
вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге — с этими
вы в своем праве, они
знают, чего
вы хотите от них. Они вооружены против
вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть…
Как вы не понимаете, что это так же подло,
как прибить старика или ребенка!..
— Этого я не
знаю. А? — сказал Анатоль, ободряясь по мере того,
как Пьер преодолевал свой гнев. — Этого я не
знаю и
знать не хочу, — сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, — но
вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d’honneur [
как честный человек.] никому не позволю.
— Я бы желал
знать, любили ли
вы… — Пьер не
знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, — любили ли
вы этого дурного человека?
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был Неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того
как ему велено было опять поступить на службу и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «je vous ai fait Roi pour régner à ma manière, mais pas à la vôtre» [я
вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по-своему, а по-моему] — он весело принялся за знакомое ему дело и,
как разъевшийся, но не зажиревший конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и разрядившись
как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не
зная куда и зачем, по дорогам Польши.