Неточные совпадения
— Блохи, должно быть, беспокоили
вас. Клопов здесь совершенно нет. Я вот здесь третий год живу, а никогда ни одного клопа в глаза не видала, — отвечала Татьяна Ивановна. — Не
знаю,
как бы
вам помочь в этом: крапивы разве под простыню положить? Говорят, это помогает.
— Нечего мне Пиронова спрашивать; двадцать пятый год я, милый друг мой,
вас знаю; перед кем-нибудь уж другим выдумывайте и лгите. Ну, зачем
вы сюда приехали? Для
какой надобности?
—
Знаю, что
вы давно стыд-то потеряли. Двадцать пятый год с
вами маюсь. Все сама, везде сама. На какие-нибудь сто душ вырастила и воспитала всех детей; старших,
как помоложе была, сама даже учила, а
вы, отец семейства, что сделали? За рабочими не хотите хорошенько присмотреть, только конфузите везде. Того и жди, что где-нибудь в порядочном обществе налжете и заставите покраснеть до ушей.
—
Как же — для любовников! Посмотрите-ка, сколько их в пятьдесят-то лет завела. Скажите на милость: он не
знает, зачем я здесь живу!
Знаете ли по крайней мере, что у нас в Москве тяжба? Это-то
вы хоть
знаете ли?
Во-первых, заискивали во мне
вы, а не я в
вас; во-вторых, в самый день сватовства я объяснил, что желаю видеть в жене только семьянинку, и
вы поклялись быть такой; я, сорокапятилетний простак, поверил, потому что и
вам уже было за двадцать пять; в женихах
вы не зарылись; кроме того, я
знал, что
вы не должны быть избалованы, так
как жили у вашего отца в положении какой-то гувернантки за его боковыми детьми, а сверх того
вы и сами вначале показывали ко мне большую привязанность; но
какие же теперь всего этого последствия?
— Я все видела, — сказала она, —
вас любят,
вы напрасно сомневаетесь, и любят
вас так,
как только умеет любить молоденькая девушка; но
знаете, что мне тут отрадно:
вы сами любите,
вы сами еще не утратили прекрасной способности любить. Поздравляю и радуюсь за
вас.
— Она — исключение, Иван Борисыч, — перебила Катерина Архиповна, — это необыкновенный еще ребенок; в ней до сих пор я не замечала кокетства, а если бы
вы знали,
какие вещи она иногда спрашивает, так мне совестно даже рассказывать.
— Да, я и забыла:
вы влюблены… Скажите, бога ради, что с
вами? Мне очень интересно
узнать,
как мужчины страдают от любви. Я об этом читала только в романах, но, признаюсь, никогда не видала в жизни.
— Если
вам угодно будет говорить в этом тоне, то
вы, конечно, ничего не
узнаете от меня: я буду молчалив,
как могила.
— Я все слышала, — начала Мамилова тотчас же,
как они остались наедине, — и, признаюсь, от
вас, Катерина Архиповна, и тем более в отношении Мари, я никогда этого не ожидала: очень натурально, что она, бедненькая, страдает,
узнав,
как жестоко вчерашний день решена ее участь.
— Я говорю, что чувствую: выслушайте меня и взгляните на предмет,
как он есть. Я
знаю:
вы любите вашу Мари,
вы обожаете ее, — не так ли? Но
как же
вы устраиваете ее счастье, ее будущность? Хорошо, покуда
вы живы, я ни слова не говорю — все пойдет прекрасно; но если, чего не дай бог слышать, с
вами что-нибудь случится, — что тогда будет с этими бедными сиротами и особенно с бедною Мари, которая еще в таких летах, что даже не может правильно управлять своими поступками?
— Непременно увезти, — подхватила Мамилова. —
Вы даже обязаны это молоденькое существо вырвать из душной атмосферы, которая теперь ее окружает и в которой она может задохнуться, и
знаете ли,
как вам обоим будет отрадно вспомнить впоследствии этот смелый ваш шаг?
— Это такой скотина ваш Ферапонт Григорьич, — сказал Хозаров, входя к Татьяне Ивановне, — что уму невообразимо!
Какой он дворянин… он черт его
знает что такое! Какой-то кулак… выжига.
Как вы думаете, что он мне отвечал? В подобных вещах порядочные люди, если и не желают дать, то отговариваются как-нибудь поделикатнее; говорят обыкновенно: «Позвольте, подумать… я скажу
вам дня через два», и тому подобное, а этот медведь с первого слова заладил: «Нет денег», да и только.
— А
как их фамилии-то. В первом нумере: сибарит — Виктор Прохорыч Казаненко; во втором — Семен Дмитрич Мазеневский; в третьем… этого
вы знаете, — Ферапонт Григорьевич Телятин; в четвертом уж и позабыла, да! Черноволосый — Разумник Антиохыч Рушевич, а белокурый — Эспер Аркадьич Нумизмацкий. Но, впрочем, лучше бы
вы не приглашали их… неприятный такой народ.
— Извините меня, — сказал Ступицын, — я имею к
вам маленький секрет: я слышал — на днях
вы делали честь моей младшей дочери, и жена моя ничего
вам не сказала окончательного. Я, конечно,
как только
узнал, тотчас все это решил. Теперь она сама пишет к
вам и просит
вас завтрашний день пожаловать к нам… — С этими словами Ступицын подал Хозарову записку Катерины Архиповны, который, прочитав ее, бросился обнимать будущего тестя.
—
Как это
вы смешно говорите: вредно! Разве
вы знаете, в
каком она теперь положении; может быть, ей это даже нужно; может быть, этого сама природа требует.
— Я не
знаю, Сергей Петрович,
как вы поедете в клуб, — жена ваша не так здорова, а
вы ее хотите оставить одну… тем более, что она этого не желает.
Теперь я
вас узнала и поняла
как нельзя лучше, — и поверьте, что себя и дочь предостерегу от ваших козней.
— Да, батюшка Сергей Петрович, я
знаю, что у
вас денег нет. Катерина Архиповна,
как жила с
вами, прямо мне сказала: «Что ты, говорит, к нему ходишь, у него полушки за душой нет».
Если бы
вы знали,
как читает она романы: вместо того, чтобы в романе следить за происшествиями, возьмет да конец и посмотрит.
— Нет, позвольте, это еще не все, — возразил Хозаров. — Теперь жена моя целые дни проводит у матери своей под тем предлогом, что та больна; но
знаете ли, что она делает в эти ужасные для семейства минуты? Она целые дни любезничает с одним из этих трех господ офицеров, которые всегда к
вам ездят неразлучно втроем,
как три грации. Сами согласитесь, что это глупо и неприлично.
—
Как отданы? Когда
вы это отдали? Что
вы это такое говорите? Не стыдно ли
вам выдумывать этакие нелепости? Я думаю, вся Москва
знает,
как я
вас содержала. Что
вы это говорите?
— Видали ли? Со мной так распорядиться? — сказала Татьяна Ивановна, тоже вышедшая из себя, показывая Хозарову два кукиша. — Подайте деньги мои, а не то в тюрьму посажу. Провалиться мне сквозь землю, если я теще не расскажу все ваши подлые намерения! Да и Варваре Александровне объясню, бесстыдник этакой, пусть
знают,
какие вы для всех козни-то приготовляете.
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже
вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не
знаем,
как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери кто хочет! Не
знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если
вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не
знаю, однако ж, зачем
вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня
вы не смеете высечь, до этого
вам далеко… Вот еще! смотри ты
какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Городничий (запальчиво).
Как ни се ни то?
Как вы смеете назвать его ни тем ни сем, да еще и черт
знает чем? Я
вас под арест…
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и
вы! не нашли другого места упасть! И растянулся,
как черт
знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)