Неточные совпадения
Со
дня на
день ожидался манифест о конституции, и Табаков, встряхивая рыжеватыми
вихрами, повторяя уроки Спивак, высоким тенором говорил кому-то
в саду...
Прошло несколько
дней после свидания с Ульяной Андреевной. Однажды к вечеру собралась гроза, за Волгой небо обложилось черными тучами, на дворе парило, как
в бане; по полю и по дороге кое-где
вихрь крутил пыль.
Мало-помалу я пришел к некоторому разъяснению: по-моему, Версилов
в те мгновения, то есть
в тот весь последний
день и накануне, не мог иметь ровно никакой твердой цели и даже, я думаю, совсем тут и не рассуждал, а был под влиянием какого-то
вихря чувств.
Самый фантастический
вихрь поднялся
в голове его сейчас после того, как он третьего
дня расстался с Алешей, и спутал все его мысли.
В такие
дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже «парит» по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты — несомненный признак постоянной погоды — высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню.
Между тем погода начала хмуриться, небо опять заволокло тучами. Резкие порывы ветра подымали снег с земли. Воздух был наполнен снежной пылью, по реке кружились
вихри.
В одних местах ветром совершенно сдуло снег со льда,
в других, наоборот, намело большие сугробы. За
день все сильно прозябли. Наша одежда износилась и уже не защищала от холода.
В вихре искр,
в порыве дыма,
Под карнизом, на весу,
День и ночь неутомимо
Службу трудную несу.
— Вот и с старушкой кстати прощусь, — говорил за чаем Груздев с грустью
в голосе. — Корень была, а не женщина… Когда я еще босиком бегал по пристани, так она частенько началила меня… То за
вихры поймает, то подзатыльника хорошего даст. Ох, жизнь наша, Петр Елисеич… Сколько ни живи, а все помирать придется. Говори мне спасибо, Петр Елисеич, что я тогда тебя помирил с матерью. Помнишь? Ежели и помрет старушка, все же одним грехом у тебя меньше. Мать — первое
дело…
— Да
в чем же сумнительно-то может быть
в делах? — спросил
Вихров.
Солнце
в самом
деле уже село, и начинались сумерки.
Вихров очень хорошо понимал, что он был одурачен — и вышел из себя от этого.
Вихров взял из рук солдата предписание,
в котором очень коротко было сказано: «Препровождая к вашему благородию
дело о поимке
в Новоперховском уезде шайки разбойников, предписываю вам докончить оное и представить ко мне
в самом непродолжительном времени обратно».
Не ограничиваясь расспросами
в передней, он обегал вниз и узнал от кучеров, куда именно поехал
Вихров; те сказали ему, что на постоялый двор, он съездил на другой
день и на постоялый двор, где ему подтвердили, что воздвиженский барин действительно приезжал и всю ночь почти сидел у г-жи Фатеевой, которая у них останавливалась.
— Позовите мне его! Он начинает меня окончательно выводить из терпенья! — воскликнул
Вихров, видевший, что Иван
в самом
деле день ото
дня становится все более никуда не годным.
Она
в самом
деле любила Клеопатру Петровну больше всех подруг своих. После той размолвки с нею, о которой когда-то Катишь писала Вихрову, она сама, первая, пришла к ней и попросила у ней прощения.
В Горохове их ожидала уже вырытая могила; опустили туда гроб, священники отслужили панихиду — и
Вихров с Катишь поехали назад домой. Всю дорогу они, исполненные своих собственных мыслей, молчали, и только при самом конце их пути Катишь заговорила...
Юлию
в самом
деле, должно быть, заинтересовал
Вихров; по крайней мере, через несколько
дней она вошла
в кабинет к отцу, который совсем уже был старик, и села невдалеке от него, заметно приготовляясь к серьезному с ним разговору.
— Как-то мое
дело теперь повернется — интересно!.. — произнес
Вихров, видимо, больше занятый своими мыслями, чем рассказом Кнопова. — Я уж подал жалобу
в сенат.
В тот же
день после обеда
Вихров решился ехать к Фатеевой. Петр повез его тройкой гусем
в крытых санях. Иван
в наказание не был взят, а брать кого-нибудь из других людей
Вихров не хотел затем, чтобы не было большой болтовни о том, как он будет проводить время у Фатеевой.
— С господином Вихровым можно! — отвечал тот с ударением.
Дело в том, что Анна Ивановна, вышедши за него замуж, рассказала ему даже и то, что один
Вихров никогда за ней не ухаживал.
Первое намерение начальника губернии было, кажется, допечь моего героя неприятными
делами. Не больше как через неделю
Вихров, сидя у себя
в комнате, увидел, что на двор к ним въехал на ломовом извозчике с кипами бумаг солдат,
в котором он узнал сторожа из канцелярии губернатора.
В деле (как увидел
Вихров, внимательно рассмотрев его) не разъяснено было только одно обстоятельство: крестьянка Елизавета Семенова показывала, что она проживала у разбойников и находилась с ними
в связи, но сами разбойники не были о том спрошены.
Вихров для раскапывания могилы велел позвать именно тех понятых, которые подписывались к обыску при первом
деле. Сошлось человек двенадцать разных мужиков: рыжих, белокурых, черных, худых и плотноватых, и лица у всех были невеселые и непокойные.
Вихров велел им взять заступы и лопаты и пошел с ними
в село, где похоронена была убитая. Оно отстояло от деревни всего с версту. Доктор тоже изъявил желание сходить с ними.
— Хорошо, поедем! — согласилась Мари, и после спектакля они,
в самом
деле, отправились к Донону, где
Вихров заказал хороший ужин, потребовал шампанского, заставил Мари выпить его целые два стакана; сам выпил бутылки две.
Вихров, по наружности, слушал эти похвалы довольно равнодушно, но,
в самом
деле, они очень ему льстили, и он вошел
в довольно подробный разговор с молодыми людьми, из которого узнал, что оба они были сами сочинители; штатский писал статьи из политической экономии, а военный — очерки последней турецкой войны,
в которой он участвовал; по некоторым мыслям и по некоторым выражениям молодых людей,
Вихров уже не сомневался, что оба они были самые невинные писатели; Мари между тем обратилась к мужу.
Вихров писал таким образом целый
день; все выводимые им образы все больше и больше яснели
в его воображении, так что он до мельчайших подробностей видел их лица, слышал тон голоса, которым они говорили, чувствовал их походку, совершенно знал все, что у них
в душе происходило
в тот момент, когда он их описывал.
— Нет,
в один
день и много уж получать столько счастья! — сказал
Вихров, кладя письмо и ложась от душевного волнения на постель.
— Удивительное
дело, — сказал
Вихров, — каким образом это так случилось, что приятели мои, с которыми я сближался
в юности, все явились потом более или менее общественными людьми, не говоря уж, например, об вас, об Плавине, но даже какой-нибудь Замин — и тот играет роль, как глашатай народных нужд и желаний.
— Главное
дело тут — месть нехороша, — начал он, — господин
Вихров не угодил ему, не хотел угодить ему
в деле, близком для него; ну, передай это
дело другому — и кончено, но мстить, подбирать к этому еще другие
дела — по-моему, это нехорошо.
Стряпчий взял у него бумагу и ушел.
Вихров остальной
день провел
в тоске, проклиная и свою службу, и свою жизнь, и самого себя. Часов
в одиннадцать у него
в передней послышался шум шагов и бряцанье сабель и шпор, — это пришли к нему жандармы и полицейские солдаты; хорошо, что Ивана не было, а то бы он умер со страху, но и Груша тоже испугалась. Войдя к барину с встревоженным лицом, она сказала...
В день считки
Вихров с Фатеевой еще более поссорился.
В одном из углов церкви
Вихров увидал также и Грушу, стоявшую там, всю
в черном, и усерднейшим образом кланявшуюся
в землю: она себя
в самом
деле считала страшно согрешившею против Клеопатры Петровны.
Павел на другой же
день обошел всех своих друзей, зашел сначала к Неведомову. Тот по-прежнему был грустен, и хоть Анна Ивановна все еще жила
в номерах, но он, как сам признался Павлу, с нею не видался. Потом
Вихров пригласил также и Марьеновского, только что возвратившегося из-за границы, и двух веселых малых, Петина и Замина. С Саловым он уже больше не видался.
— А
в деле все-таки ничего не раскрыли? — заметил
Вихров.
Тарантас поехал. Павел вышел за ворота проводить его.
День был ясный и совершенно сухой; тарантас вскоре исчез, повернув
в переулок. Домой
Вихров был не
в состоянии возвратиться и поэтому велел Ивану подать себе фуражку и вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как змея, сосала ему душу.
Каждый почти
день Вихров с ружьем за плечами и
в сопровождении Ивана, тоже вооруженного, отправлялся за рябчиками
в довольно мрачный лес, который как-то больше гармонировал с душевным настроением героя моего, чем подозерные луга.
Вихров при этом постарался придать своему лицу печальное выражение, как будто бы ему
в самом
деле было очень жаль, что г-жа Захаревская умерла. Гость просидел еще с час, и при прощаньи с чувством пожал руку у Вихрова и снова повторил просьбу посетить собрание.
Вихров велел его просить к себе. Вошел чиновник
в вицмундире с зеленым воротником,
в самом
деле с омерзительной физиономией: косой, рябой, с родимым пятном
в ладонь величины на щеке и с угрями на носу. Груша стояла за ним и делала гримасы.
Вихров вопросительно посмотрел на входящего.
Вихров послушался ее и не поехал
в собрание. Клеопатра Петровна на другой
день рано утром ехала из города
в свою усадьбу; по ее молодому лбу проходили морщины: кажется, она придумывала какой-то новый и довольно смелый шаг!
Не забыть мне, милостивые государи, и того, — продолжал
Вихров, — как некогда блестящий и светский полковник обласкал и заступился за меня, бедного и гонимого литератора, как меня потом
в целом городе только и оприветствовали именно за то, что я был гонимый литератор, — это два брата Захаревские: один из них был прокурор и бился до последних сил с деспотом-губернатором, а другой — инженер, который давно уже бросил мелкое поприще чиновника и даровито принялся за
дело предпринимателя «…
Дня через три
Вихров опять уже ехал по новому поручению,
в тарантасе, с непременным членом земского суда.
— Достаньте, по крайней мере, есть: я есть смертельно хочу! — проговорил
Вихров,
в самом
деле ничего не евший с утра.
— Ей-богу, рассержусь, — повторил еще раз
Вихров в самом
деле сердитым голосом, подавая Катишь деньги.
—
В самом
деле, поскорее приезжайте; ей очень недолго осталось жить, — проговорила она мрачным голосом и стоя со сложенными на груди руками, пока
Вихров садился
в экипаж.
—
В таком случае, я на
днях же поеду собирать и других господ, — говорил
Вихров, совершенно увлеченный этою новою мыслию.
Вихров и это все записал и, приехав
в одну из деревень, отбирал от мужиков показания —
день, два, три, опросил даже мужиков соседних деревень
в подтверждение того что ни пожаров, ни неурожаев особенных за последнее время не было.
— А что этот господин, — спросил его потихоньку
Вихров, показывая на Рагузу, —
в самом
деле живописец, или только мошенник?
— И то
дело! — согласился
Вихров и
в назначенный ему
день поехал.
В день свадьбы
Вихров чувствовал какую-то тревогу и как бы ожидал чего-то; часа
в четыре он поехал к жениху; того застал тоже
в тревоге и даже расплаканным; бывшего там Кергеля — тоже серьезным и, по-вчерашнему,
в сквернейшем его фрачишке; он был посаженым отцом у Живина и благословлял того.
Вихров дал ей денег и съездил как-то механически к господам, у которых дроги, — сказал им, что надо, и возвратился опять
в свое Воздвиженское. Лежащая на столе, вся
в белом и
в цветах, Клеопатра Петровна ни на минуту не оставляла его воображения. На другой
день он опять как-то машинально поехал на вынос тела и застал, что священники были уже
в домике, а на дворе стояла целая гурьба соборных певчих. Катишь желала как можно параднее похоронить свою подругу. Гроб она также заказала пренарядный.
Поустроившись таким образом,
Вихров решил написать письмо к Клеопатре Петровне. Он, впрочем,
в первый еще
день своего приезда
в деревню спросил Кирьяна...