Неточные совпадения
— Так! — сказал Павел. Он совершенно понимал все, что говорил ему дядя. — А отчего, скажи, дядя, чем день иногда бывает ясней и светлей и чем
больше я смотрю на солнце, тем мне тошней
становится и кажется, что между солнцем и мною все мелькает тень покойной моей матери?
Молодого казака Климовского
стал играть гимназист седьмого класса,
большой франт, который играл уже эту роль прежде и известен был тем, что, очень ловко танцуя мазурку, вылетал в своем первом явлении на сцену.
Публика несколько раз хохотала над ним и хлопала ему, и
больше всех Николай Силыч. По окончании представления, когда все зрители поднялись и
стали выходить. Николай Силыч, с другом своим Насосычем, снова отправился к актерам в уборную. Там уже для них была приготовлена на подносе известная нам бутылка водки и колбаса.
Затем они каждый почти праздник
стали отправляться: Николай Силыч — в болотных сапогах, в чекмене и в черкесской шапке, нарочно для охоты купленной, а Павел — в своей безобразной гимназической шинели, подпоясанной кушаком, и в Ванькиных сапогах. Места, куда они ходили, были подгородные, следовательно, с совершенно почти выстрелянною дичью; а потому кровавых жертв охотники с собой приносили немного, но зато разговоров между ними происходило
большое количество.
— Надо быть, что вышла, — отвечал Макар. — Кучеренко этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то моим себя почитает и думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да
стану ему угощенье делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник… «Не ходи, говорю, брат
больше ко мне, не-пошто!» Так он болтал тут что-то такое, что свадьба-то была.
— Барин вы наш будущий будете, — властвовать над нами
станете, — продолжал Макар Григорьев почти насмешливым тоном. — В маменьку только
больше будете, а не в папеньку, — прибавил он совершенно уже серьезно.
— А, это уж, видно, такая повальная на всех! — произнес насмешливо Салов. — Только у одних народов, а именно у южных, как, например, у испанцев и итальянцев, она
больше развивается, а у северных меньше. Но не в этом дело: не будем уклоняться от прежнего нашего разговора и
станем говорить о Конте. Вы ведь его не читали? Так, да? — прибавил он ядовито, обращаясь к Неведомову.
Чтобы
больше было участвующих, позваны были и горничные девушки. Павел, разумеется,
стал в пару с m-me Фатеевой. М-lle Прыхина употребляла все старания, чтобы они все время оставались в одной паре. Сама, разумеется, не ловила ни того, ни другую, и даже, когда горничные горели, она придерживала их за юбки, когда тем следовало бежать. Те, впрочем, и сами скоро догадались, что молодого барина и приезжую гостью разлучать между собою не надобно; это даже заметил и полковник.
Оставшись один, Павел почти в лихорадке
стал прислушиваться к раздававшемуся — то тут, то там — шуму в доме; наконец терпения у него уж
больше недостало: он выглянул в залу — там никого не было, а в окошечке чайной светился уже огонек.
М-me Фатеева, когда он сблизился с ней, напомнила ему некоторыми чертами жизни своей героинь из романов Жорж Занд, которые, впрочем, он и прежде еще читал с
большим интересом; а тут, как бы в самой жизни, своим собственным опытом, встретил подтверждение им и
стал отчаянным Жорж-3андистом.
Развивая и высказывая таким образом свою теорию, Вихров дошел наконец до крайностей; он всякую женщину, которая вышла замуж, родит детей и любит мужа,
стал презирать и почти ненавидеть, — и странное дело: кузина Мари как-то у него была
больше всех в этом случае перед глазами!
Больше всего мысль его останавливалась на «Юлии и Ромео» Шекспира — на пьесе, в которой бы непременно
стал играть и Неведомов, потому что ее можно было бы поставить в его щегольском переводе, и, кроме того, он отлично бы сыграл Лоренцо, монаха; а потом — взять какую-нибудь народную вещь, хоть «Филатку и Мирошку» [«Филатка и Морошка» — водевиль в одном действии П.Г.Григорьева, впервые поставлен в 1831 году.], дать эти роля Петину и Замину и посмотреть, что они из них сделают.
— Нет, теперь уж я сама на него сердита; если он не желает помириться со мной, так и бог с ним! С удовольствием бы, Вихров, я
стала с вами играть, с удовольствием бы, — продолжала она, — но у меня теперь у самой одно
большое и важное дело затевается: ко мне сватается жених; я за него замуж хочу выйти.
Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа
становились в этих чинах и
больше высказывались…
Павел последовал за ней. За обедом генерал еще
больше развернулся и показал себя. Он, между прочим,
стал доказывать, что университетское образование — так себе, вздор, химера!
Мне все
стало равно: я знала, что уж
больше не увижу тебя, — умереть, задохнуться от скуки, сделаться любовницей Постена, и я, на досаду себе, богу, людям, сделалась ею…
В сущности письмо Клеопатры Петровны произвело странное впечатление на Вихрова; ему, пожалуй, немножко захотелось и видеться с ней, но
больше всего ему было жаль ее. Он почти не сомневался, что она до сих пор искренно и страстно любила его. «Но она так же, вероятно, любила и мужа, и Постена, это уж было только свойством ее темперамента», — примешивалась сейчас же к этому всеотравляющая мысль. Мари же между тем, после последнего свидания, ужасно
стала его интересовать.
Он полагал, что те с
большим вниманием
станут выслушивать его едкие замечания. Вихров начал читать: с первой же сцены Неведомов подвинулся поближе к столу. Марьеновский с каким-то даже удивлением
стал смотреть на Павла, когда он своим чтением
стал точь-в-точь представлять и барь, и горничных, и мужиков, а потом, — когда молодая женщина с криком убежала от мужа, — Замин затряс головой и воскликнул...
К концу обедни он
стал замечать, что церковь все
больше и
больше наполнялась народом.
Вихрова наконец взорвало, и он
больше уж не
стал говорить с подобными судьями.
— Тогда, как ты к ней из собрания уехал… — продолжал Живин, — поднялись по городу крики…
стали говорить, что ты женишься даже на ней, и
больше всех это огорчило одного доктора у нас молоденького.
Будучи от природы весьма неглупая девушка и вышедши из пансиона, где тоже
больше учили ее мило держать себя, она начала читать все повести, все стихи, все критики и все ученые даже
статьи.
За себя — нельзя, а за другую можно! — отвечала Прыхина и
больше уже до самого бала не уходила от Захаревских; даже свой бальный наряд она
стала надевать на себя у них, а вместе с тем наряжала и Юлию, вряд ли еще не с
большим увлечением, чем самое себя.
— Если бы ты и во сто раз
больше мне служил, я не
стану заставлять ее силой идти за тебя!
— Выпьем и потолкуем! — согласился Вихров; он последнее время все чаще и чаще
стал предаваться этого рода развлечению с приятелями. Те делали это
больше по привычке, а он — с горя, в котором
большую роль играла печаль об Фатеевой, а еще и
больше того то, что из Петербурга не было никакого известия об его произведениях.
Вечером у них собралось довольно
большое общество, и все
больше старые военные генералы, за исключением одного только молодого капитана, который тем не менее, однако,
больше всех говорил и явно приготовлялся владеть всей беседой. Речь зашла о деле Петрашевского, составлявшем тогда предмет разговора всего петербургского общества. Молодой капитан по этому поводу
стал высказывать самые яркие и сильные мысли.
Вихров призадумался. Предстоящее поручение все
больше и
больше становилось ему не по душе.
Перед наступлением первой репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что если уж играть что-либо на благородных спектаклях, так непременно надо что-нибудь
большое и умное, так что все невольно прибодрились и начали думать, что они в самом деле делают что-то умное и
большое; даже председатель казенной палаты не с таким грустным видом сидел и учил роль короля Клавдия; молодежь же
стала меньше насмешничать.
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно, в то время не позволено было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда
стал учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится
больше всего расхохотаться на сцене, и игра у него выходила так, что несколько стихов скажет верно, а потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
Когда затем прошел последний акт и публика
стала вызывать
больше всех Вихрова, и он в свою очередь выводил с собой всех, — губернатор неистово вбежал на сцену, прямо подлетел к m-me Пиколовой, поцеловал у нее неистово руку и объявил всем участвующим, чтобы никто не раздевался из своих костюмов, а так бы и сели все за ужин, который будет приготовлен на сцене, когда публика разъедется.
Всеми этими оговорами, так же как тоном голоса своего и манерами, Парфен все
больше и
больше становился Вихрову противен. Опросивши его, он велел позвать работницу. Та вошла с лицом красным и, как кажется, заплаканным.
Село Учня стояло в страшной глуши. Ехать к нему надобно было тридцативерстным песчаным волоком, который начался верст через пять по выезде из города, и сразу же пошли по сторонам вековые сосны, ели, березы, пихты, — и хоть всего еще был май месяц, но уже целые уймы комаров огромной величины садились на лошадей и ездоков. Вихров сначала не обращал на них
большого внимания, но они так
стали больно кусаться, что сейчас же после укуса их на лице и на руках выскакивали прыщи.
Вскоре за тем на площади
стал появляться народ и с каждой минутой все
больше и
больше прибывал; наконец в приказ снова вошел голова.
— Вот видите ли что! — начала m-me Пиколова. — Мы с братцем после маменьки, когда она померла, наследства не приняли; долги у нее очень
большие были, понимаете… но брат после того вышел в отставку; ну, и что же молодому человеку делать в деревне — скучно!.. Он и
стал этим маменькиным имением управлять.
Вихров не
стал с ним
больше спорить и просил его, чтобы он дал ему список недоимщиков, а также велел позвать и самих мужиков.
Вихров
больше и говорить с ним не
стал, видя, что какого-нибудь совета полезного от него получить не было возможности; чем более они потом начали приближаться к месту их назначения, тем лесистее делались окрестности; селений было почти не видать, а все пошли какие-то ровные поляны, кругом коих по всему горизонту шел лес, а сверху виднелось небо.
Юлия же как бы
больше механически подала руку жениху,
стала ходить с ним по зале — и при этом весьма нередко повертывала голову в ту сторону, где сидел Вихров. У того между тем сейчас же начался довольно интересный разговор с m-lle Прыхиной.
Когда они возвратились к Клеопатре Петровне, она сидела уж за карточным столом, закутанная в шаль. На первых порах Клеопатра Петровна принялась играть с
большим одушевлением: она обдумывала каждый ход, мастерски разыгрывала каждую игру; но Вихров отчасти с умыслом, а частью и от неуменья и рассеянности с самого же начала
стал страшно проигрывать. Катишь тоже подбрасывала
больше карты, главное же внимание ее было обращено на больную, чтобы та не очень уж агитировалась.
— От тебя бежала, — отвечала Мари, — и что я там вынесла — ужас! Ничто не занимает, все противно — и одна только мысль, что я тебя никогда
больше не увижу, постоянно грызет; наконец не выдержала — и тоже в один день собралась и вернулась в Петербург и
стала разыскивать тебя: посылала в адресный стол, писала, чтобы то же сделали и в Москве; только вдруг приезжает Абреев и рассказал о тебе: он каким-то ангелом-благовестником показался мне… Я сейчас же написала к тебе…
Он (и это особенно
стало проявляться в нем в последнее время) как-то сухо начал встречаться с Мари, односложно отвечал на ее вопросы; сидя с ней рядом, он глядел все
больше в сторону и явно делал вид, что занят чем-то другим, но никак уж не ею.
Вихров сидел довольно долгое время, потом
стал понемногу кусать себе губы: явно, что терпение его начинало истощаться; наконец он встал, прошелся каким-то
большим шагом по комнате и взялся за шляпу с целью уйти; но Мари в это мгновение возвратилась, и Вихров остался на своем месте, точно прикованный, шляпы своей, однако, не выпускал еще из рук.