Неточные совпадения
Вскоре после того Павел услышал, что в
комнатах завыла и заголосила скотница. Он вошел и увидел, что она стояла перед полковником, вся промокшая, с лицом истощенным, с ногами, окровавленными от хождения
по лесу.
Чем выше все они стали подниматься
по лестнице, тем Паша сильнее начал чувствовать запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя. В высокой и пространной
комнате, перед письменным столом, на покойных вольтеровских креслах сидел Еспер Иваныч. Он был в колпаке, с поднятыми на лоб очками, в легоньком холстинковом халате и в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.
Ванька пошел, но и книгу захватил с собою. Ночью он всегда с большим неудовольствием ходил из
комнат во флигель длинным и темным двором. В избу к Симонову он вошел,
по обыкновению, с сердитым и недовольным лицом.
— Актеры будут входить
по той же лестнице, что и мы вошли; уборная будет в нашей
комнате.
Сначала молодые люди смеялись своему положению, но, когда они проходили гостиную, Павлу показалось, что едва мерцающие фигуры на портретах шевелятся в рамках. В зале ему почудился какой-то шорох и как будто бы промелькнули какие-то белые тени. Павел очень был рад, когда все они трое спустились
по каменной лестнице и вошли в их уютную, освещенную
комнату. Плавин сейчас же опять принялся толковать с Симоновым.
Отвратительный клеевой запах и пар разнеслись
по всей
комнате; но молодые люди ничего этого не почувствовали и начали склеивать листы бумаги для задних занавесов и декораций.
Все переходили
по недоделанному полу в
комнату Мари, которая оказалась очень хорошенькой
комнатой, довольно большою, с итальянским окном, выходившим на сток двух рек; из него
по обе стороны виднелись и суда, и мачты, и паруса, и плашкотный мост, и наконец противоположный берег, на склоне которого размещался монастырь, окаймленный оградою с стоявшими при ней угловыми башнями, крытыми черепицею, далее за оградой кельи и службы, тоже крытые черепицей, и среди их церкви и колокольни с серебряными главами и крестами.
Павел стал осматривать
комнату Еспера Иваныча, которую, видимо, убирало чье-то утонченное внимание.
По стенам шли мягкие без дерева диваны, пол был покрыт пушистым теплым ковром; чтобы летнее солнце не жгло, на окна были опущены огромные маркизы; кроме того, небольшая непритворенная дверь вела на террасу и затем в сад, в котором виднелось множество цветов и растений.
Во все это время Анна Ивановна, остававшаяся одна,
по временам взглядывала то на Павла, то на Неведомова. Не принимая, конечно, никакого участия в этом разговоре, она собиралась было уйти к себе в
комнату; но вдруг, услышав шум и голоса у дверей, радостно воскликнула...
Когда Павел возвратился в
комнаты, полковник подозвал его к себе и погладил
по голове.
Войдя в
комнаты, Павел увидел, кроме хозяйки, еще одну даму, или, лучше сказать, девицу, стоявшую к нему спиной: она была довольно стройна, причесана по-модному и, видимо, одета не в деревенского покроя платье.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из
комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть на воздухе,
по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал на поля. Павел,
по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
И она привела Павла в спальную Еспера Иваныча, окна которой были закрыты спущенными зелеными шторами, так что в
комнате царствовал полумрак. На одном кресле Павел увидел сидящую Мари в парадном платье, приехавшую, как видно, поздравить новорожденного. Она похудела очень и заметно была страшно утомлена. Еспер Иваныч лежал, вытянувшись, вверх лицом на постели; глаза его как-то бессмысленно блуждали
по сторонам; самое лицо было налившееся, широкое и еще более покосившееся.
— Но что же делать, — произнес он, — дайте ей,
по крайней мере, номер поскорее; она сидит у меня в
комнате вся в слезах и расстроенная.
Потом он меня у себя начал от всех прятать, никому не показывать, даже держать меня в запертой
комнате, и только
по ночам катался со мной
по Москве.
Вечером он садился составлять лекции или читал что-нибудь. Клеопатра Петровна помещалась против него и
по целым часам не спускала с него глаз. Такого рода жизнь барина и Ивану, как кажется, нравилась; и он, с своей стороны, тоже продолжал строить куры горничной Фатеевой и в этом случае нисколько даже не стеснялся; он громко на все
комнаты шутил с нею, толкал ее… Павел однажды, застав его в этих упражнениях, сказал ему...
Стоявшие в
комнатах лакеи пошли за ним уж
по пятам и раскрыли даже от недоумения рты.
— Приеду, извольте, — отвечал Неведомов, и, наконец, они распрощались и разошлись
по своим
комнатам. Двадцатипятилетний герой мой заснул на этот раз таким же блаженным сном, как засылал некогда, устраивая детский театр свой: воздух искусств, веющий около человека, успокоителен и освежающ!
Если
комнаты описывать, то,
по ее мнению, лучше всего было — богатые, убранные штофом и золотом; если же природу, то какую-нибудь непременно восточную, — чтобы и фонтаны шумели, и пальмы росли, и виноград спускался кистями; если охоту представлять, так интереснее всего — за тиграми или слонами, — но в произведении Вихрова ничего этого не было, а потому оно не столько не понравилось ей, сколько не заинтересовало ее.
Тот, разумеется, сейчас же от этого страшно заважничал, начал громко ходить
по всем
комнатам, кричать на ходивших в отсутствие его за барином комнатного мальчика и хорошенькую Грушу, и последнюю даже осмелился назвать тварью.
Вихров ничего ей не сказал, а только посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга руку и, даже не поцеловавшись на прощанье, разошлись
по своим
комнатам. На другой день Клеопатра Петровна была с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать, уехал домой.
После ужина их отвели в гостиницу и каждому хотели было дать
по отдельной
комнате; но богомольцы наши разместились так, что Захаревский с дочерью заняли маленькое отделение, а Живин и Вихров легли в одной
комнате.
Пройдя двое или трое сеней, они вошли в длинную
комнату, освещенную несколькими горящими лампадами перед целым иконостасом икон, стоящих
по всей передней стене. Людей никого не было.
Вихров начал снова свое чтение. С наступлением пятой главы инженер снова взглянул на сестру и даже делал ей знак головой, но она как будто бы даже и не замечала этого. В седьмой главе инженер сам,
по крайней мере, вышел из
комнаты и все время ее чтения ходил
по зале, желая перед сестрой показать, что он даже не в состоянии был слушать того, что тут читалось. Прокурор же слушал довольно равнодушно. Ему только было скучно. Он вовсе не привык так помногу выслушивать чтения повестей.
Белобрысый муж ее с улыбающимся лицом ходил
по ярко освещенным
комнатам.
Сход шел
по небольшой лесенке; передняя стена
комнаты вся уставлена была образами, перед которыми горели три лампады; на правой стороне на лавке сидел ветхий старик, а у левой стены стояла ветхая старушка.
— Он так слаб, что уж и не выходит из своей
комнаты, — отвечала она. — Вот так, одна-одинехонька и выхожу замуж, — прибавила она, и Вихров заметил, что у нее при этом как будто бы навернулись слезы. В это время они шли уже вдвоем
по зале.
Катишь, догадавшись
по экипажу Вихрова, что он приехал, вышла к нему из соседней
комнаты. Выражение лица ее было печально, но торжественно.
Плавин жил в казенной квартире, с мраморной лестницей и с казенным, благообразным швейцаром; самая квартира, как можно было судить
по первым
комнатам, была огромная, превосходно меблированная… Маленькое общество хозяина сидело в его библиотеке, и первый, кого увидал там Вихров, — был Замин; несмотря на столько лет разлуки, он сейчас же его узнал. Замин был такой же неуклюжий, как и прежде, только больше еще растолстел, оброс огромной бородищей и был уже в не совершенно изорванном пальто.