Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл,
дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его стоял без окон и без дверей — словом, все, что было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие
по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
— Касательно второго вашего ребенка, — продолжала Александра Григорьевна, — я хотела было писать прямо к графу.
По дружественному нашему знакомству это было бы возможно; но сами согласитесь, что лиц, так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно; а потому вот вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он друг нашего
дома, и вы ему прямо можете сказать, что Александра-де Григорьевна непременно велела вам это сделать!
По всем этим признакам, которые я успел сообщить читателю об детях Захаревского, он, я полагаю, может уже некоторым образом заключить, что птенцы сии явились на божий мир не раззорити, а преумножити
дом отца своего.
Он заказал ему план и фасад своего деревенского
дома, и все предначертания маэстро выполнил,
по крайней мере снаружи, с буквальной точностью.
Впрочем, вышел новый случай, и Павел не удержался: у директора была дочь, очень милая девушка, но она часто бегала
по лестнице — из
дому в сад и из саду в
дом; на той же лестнице жил молодой надзиратель; любовь их связала так, что их надо было обвенчать; вслед же за тем надзиратель был сделан сначала учителем словесности, а потом и инспектором.
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти. В голове у него все еще шумело и трещало; в глазах мелькали зеленые пятна; ноги едва двигались. Придя к себе на квартиру, которая была по-прежнему в
доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра, с открытыми глазами, не спав и в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
Павел, со своими душевными страданиями, проезжая
по Газетному переулку, наполненному магазинами, и даже
по знаменитой Тверской, ничего почти этого не видел, и, только уже выехав на Малую Дмитровку, он с некоторым вниманием стал смотреть на
дома, чтобы отыскать между ними
дом княгини Весневой, в котором жил Еспер Иваныч; случай ему, в этом отношении, скоро помог.
И молодые люди пошли. Войдя на Тверскую, они сейчас повернули в ворота огромного
дома и стали взбираться
по высочайшей и крутейшей лестнице.
Наконец, он подъехал к крыльцу. Мелькнувшее в окне лицо m-me Фатеевой успокоило Павла — она
дома. С замирающим сердцем он начал взбираться
по лестнице. Хозяйка встретила его в передней.
Чтобы кататься
по Москве к Печкину, в театр, в клубы, Вихров нанял помесячно от Тверских ворот лихача, извозчика Якова, ездившего на чистокровных рысаках; наконец, Павлу захотелось съездить куда-нибудь и в семейный
дом; но к кому же? Эйсмонды были единственные в этом роде его знакомые. Мари тоже очень разбогатела: к ней перешло все состояние Еспера Иваныча и почти все имение княгини. Муж ее был уже генерал, и они в настоящее время жили в Парке, на красивой даче.
Затем в одном
доме она встречается с молодым человеком: молодого человека Вихров списал с самого себя — он стоит у колонны, закинув курчавую голову свою немного назад и заложив руку за бархатный жилет, — поза, которую Вихров сам,
по большей части, принимал в обществе.
Чтение продолжалось. Внимание слушателей росло с каждой главой, и, наконец, когда звероподобный муж, узнав об измене маленькой, худенькой, воздушной жены своей, призывает ее к себе, бьет ее
по щеке, и когда она упала, наконец, в обморок, велит ее вытащить совсем из
дому, вон… — Марьеновский даже привстал.
— Разбогател я, господин мой милый, смелостью своей: вот этак тоже собакой-то бегаючи
по Москве, прослышал, что князь один на Никитской два
дома строил; я к нему прямо, на дворе его словил, и через камердинера не хотел об себе доклад делать.
Сам Вихров целые дни ходил в щеголеватом, на беличьем меху, халате:
дом был довольно холодноват
по своей ветхости, а зима стояла в самом разгаре.
Павел начал уж чувствовать маленький холодный трепет во всем теле, и нос ему было больно; наконец, они выехали из лесу;
по сторонам стали мелькать огоньки селений; между ними скоро мелькнул и огонек из Перцовского
дома.
«Да правда ли, говорит, сударь… — называет там его
по имени, — что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да, говорит, друг любезный, потяну ли я тебя в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что боюсь прижимки от полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и в селе-то между причетниками большой болтовни не было, я, говорит, велю к тебе в
дом принести покойника, а ты, говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.
«Вот, говорит, господа, я спьяна, за тысячу рублей, подкупил священника похоронить медведя у церкви,
по церковному обряду, а вот, говорит, и поличное это самое находится у него в
доме!» Священник — туда-сюда, отшутиться было хотел, но они постановление написали, требуют, чтобы и он зарукоприкладствовал…
Дом блестящего полковника Абреева находился на Литейной; он взял его за женой, урожденной княжной Тумалахановой.
Дом прежде имел какое то старинное и азиатское убранство; полковник все это выкинул и убрал
дом по-европейски. Жена у него, говорят, была недальняя, но красавица. Эту прекрасную партию отыскала для сына еще Александра Григорьевна и вскоре затем умерла. Абреев за женой, говорят, получил миллион состояния.
Я просидел у него,
по крайней мере, часа четыре и, уезжая, спросил его о брате: когда я могу того застать
дома.
Вихров надел вицмундир; потом все они уселись в почтовые телеги и поехали. Вихров и стряпчий впереди; полицейские солдаты и жандармы сзади. Стряпчий толковал солдатам: «Как мы в селенье-то въедем, вы
дом его сейчас же окружите, у каждого выхода —
по человеку; дом-то у него крайний в селении».
Ночь была совершенно темная, а дорога страшная — гололедица.
По выезде из города сейчас же надобно было ехать проселком. Телега на каждом шагу готова была свернуться набок. Вихров почти желал, чтобы она кувырнулась и сломала бы руку или ногу стряпчему, который начал становиться невыносим ему своим усердием к службе. В селении, отстоящем от города верстах в пяти, они, наконец, остановились. Солдаты неторопливо разместились у выходов хорошо знакомого им
дома Ивана Кононова.
Та в карете по-прежнему села далеко, далеко от него, и, только уж подъезжая к
дому, тихо проговорила...
В городе между тем,
по случаю этого спектакля, разные небогатые городские сплетницы, перебегая из
дома в
дом, рассказывали, что Пиколова сделала себе костюм для Офелии на губернаторские, разумеется, деньги в тысячу рублей серебром, — что инженер Виссарион Захаревский тоже сделал себе и сестре костюм в тысячу рублей: и тот действительно сделал, но только не в тысячу, а в двести рублей для Юлии и в триста для себя; про Вихрова говорили, что он отлично играет.
Иларион Захаревский, впрочем, с удовольствием обещался приехать на чтение; Виссарион тоже пожелал послушать и на этот вечер нарочно даже остался
дома. Здесь я считаю не лишним извиниться перед читателями, что
по три и
по четыре раза описываю театры и чтения, производимые моим героем. Но что делать?.. Очень уж в этом сущность его выражалась: как только жизнь хоть немного открывала ему клапан в эту сторону, так он и кидался туда.
Почти в каждом
доме из чернеющихся ворот выходили
по три и
по четыре коровы, и коровы такие толстые, с лоснящеюся шерстью и с огромными вымями.
Чтобы разговор как-нибудь не перешел на личные отношения, Вихров принялся было рассказывать и прежнее свое путешествие в Учню, но в это время к нему подошла хозяйка
дома и, тронув его легонько веером
по плечу, сказала ему...
В этой-то усадьбе, в довольно большом, поместительном барском
доме, взад и вперед
по залу ходил m-r Клыков (брат m-me Пиколовой).
— Еще бы они не скрыли! — подхватил Петр Петрович. — Одного поля ягода!.. Это у них так на две партии и идет: одни
по лесам шляются, а другие, как они сами выражаются, еще мирщат,
дома и хлебопашество имеют, чтобы пристанодержательствовать этим их бродягам разным, — и поверите ли, что в целой деревне ни одна почти девка замуж нейдет, а если поступает какая в замужество, то самая загоненная или из другой вотчины.
— Вы заставляете меня, — объяснял Вихров, — делать обыски в
домах у людей, которые
по своим религиозным убеждениям и
по своему образу жизни, может быть, гораздо лучше, чем я сам.
Во всем этом разговоре Вихрова
по преимуществу удивила смелость Виссариона, с которою тот говорил о постройке почтового
дома. Груня еще прежде того рассказывала ему: «Хозяин-то наш, вон, почтовый
дом строил, да двадцать тысяч себе и взял, а дом-то теперь весь провалился». Даже сам Виссарион, ехавши раз с Вихровым мимо этого
дома, показал ему на него и произнес: «Вот я около этого камелька порядком руки погрел!» — а теперь он заверял губернатора, что чист, как солнце.
Чтобы не съел он чего-нибудь тяжелого, она сама приготовляла ему на станциях кушанья; сама своими слабыми ручонками стлала ему постель, сторожила его, как аргус [Аргус — в греч. мифологии многоглазый великан; богиня Гера превратила А. в павлина и разукрасила его хвост глазами.], когда он засыпал в экипаже, — и теперь, приехав в Воздвиженское, она, какая-то гордая, торжествующая, в свеженьком холстинковом платье, ходила
по всему
дому и распоряжалась.
Катишь уже ожидала его в небольшой зальце своего
дома и была по-прежнему совсем готова — в шляпке и бурнусе.
Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь
дом укладывался спать, выходили сидеть на балкон. Ночи все это время были теплые до духоты. Вихров обыкновенно брал с собой сигару и усаживался на мягком диване, а Мари помещалась около него и,
по большей частя, склоняла к нему на плечо свою голову. Разговоры в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.
— Ваше превосходительство, в ком же нам и защиты искать! — возражала старушка. — Я вон тоже с покойным моим мужем неудовольствия имела (пил он очень и буен в этом виде был), сколько раз к Ивану Алексеичу обращалась; он его иногда
по неделе,
по две в частном
доме держал.
Генерала в это время никогда почти не было
дома; он,
по его словам, гулял все
по Невскому, хоть на Невском его никто никогда не встречал.
В одно утро Вихров прошел к Мари и застал у ней, сверх всякого ожидания, Абреева. Евгения Петровича,
по обыкновению,
дома не было: шаловливый старик окончательно проводил все время у своей капризной Эммы.