Неточные совпадения
Многие, вероятно, замечали, что богатые дворянские мальчики и богатые купеческие мальчики как-то схожи между собой наружностью: первые, разумеется, несколько поизящней и постройней, а другие поплотнее и посырее; но
как у тех, так и у других, в выражении лиц есть нечто телячье, ротозееватое: в раззолоченных палатах и на мягких пуховиках плохо, видно, восходит и растет мысль человеческая!
Говоря это, старик маскировался: не того он боялся, а просто ему жаль было платить немцу
много денег, и вместе с тем он ожидал, что если Еспер Иваныч догадается об том, так, пожалуй, сам вызовется платить за Павла; а Вихров и от него,
как от Александры Григорьевны, ничего не хотел принять: странное смешение скупости и гордости представлял собою этот человек!
Как учредители, так и другие актеры, репетициями
много не занимались, потому что, откровенно говоря, главным делом было не исполнение пьесы, а декорации, их перемены, освещение сзади их свечами, поднятие и опускание занавеса.
Все гимназисты с любопытством последовали за ним. Они знали
много случаев,
как Дрозденко умел распоряжаться с негодяями-мальчишками: ни сострадания, ни снисхождения у него уж в этом случае не было.
Вообще детские игры он совершенно покинул и повел,
как бы в подражание Есперу Иванычу, скорее эстетический образ жизни. Он очень
много читал (дядя обыкновенно присылал ему из Новоселок,
как только случалась оказия, и романы, и журналы, и путешествия); часто ходил в театр, наконец задумал учиться музыке. Желанию этому немало способствовало то, что на том же верху Александры Григорьевны оказались фортепьяны. Павел стал упрашивать Симонова позволить ему снести их к нему в комнату.
— Когда при мне какой-нибудь молодой человек, — продолжала она,
как бы разъясняя свою мысль, — говорит
много и говорит глупо, так это для меня — нож вострый; вот теперь он смеется — это мне приятно, потому что свойственно его возрасту.
— Конечно-с!..
Какое же право я имею на них сердиться? Случай весьма обыкновенный. Мне
много еще раз, вероятно, в жизни придется влюбиться несчастным образом! — усиливался Павел ответить насмешливым голосом: ему совестно было перед Фатеевой тех рыданий, которые готовы были вырваться из его груди.
— Что оставить-то!
Много будет,
как каждый будет наказывать, кто хочет.
Я очень хорошо понимаю, что разум есть одна из важнейших способностей души и что, действительно, для него есть предел, до которого он может дойти; но вот тут-то, где он останавливается, и начинает,
как я думаю, работать другая способность нашей души — это фантазия, которая произвела и искусства все и все религии и которая, я убежден, играла большую роль в признании вероятности существования Америки и подсказала
многое к открытию солнечной системы.
— Ужасно
как трудно нам, духовенству, с ним разговаривать, — начал он, — во
многих случаях доносить бы на него следовало!.. Теперь-то еще несколько поунялся, а прежде, бывало, сядет на маленькую лошаденку, а мужикам и бабам велит платки под ноги этой лошаденке кидать; сначала и не понимали, что такое это он чудит; после уж только раскусили, что это он патриарха, что ли, из себя представляет.
Александр Иванович зачитал: в дикции его было
много декламации, но такой умной, благородной, исполненной такого искреннего неподдельного огня, что — дай бог, чтобы она всегда оставалась на сцене!.. Произносимые стихи показались Павлу верхом благозвучия; слова Федры дышали такою неудержимою страстью, а Ипполит —
как он был в каждом слове своем, в каждом движении, благороден, целомудрен! Такой высокой сценической игры герой мой никогда еще не видывал.
— Ну, вот видишь! — подхватил
как бы даже с удовольствием полковник. — Мне, братец, главное, то понравилось, что ты ему во
многом не уступал: нет, мол, ваше превосходительство, не врите!
«Так, значит, сегодня вечером только и
много завтра утром можно будет пробыть у ней!» — подумал Павел и с грустью склонил голову. Встретиться с самим господином Фатеевым он
как бы даже побаивался немного.
— Я… французских писателей,
как вообще всю их нацию, не очень люблю!.. Может быть, французы в сфере реальных знаний и
много сделали великого; но в сфере художественной они непременно свернут или на бонбоньерку, или на водевильную песенку.
— Вот
как, и деньги отдадите и родных на волю отпустите, — что-то уж больно
много милостей-то будет. Нечего тут заранее пустое дело болтать. Есть у вас теперь деньги или нет?
—
Какой славный город Москва, — продолжал между тем Плавин, —
какой оригинальный, живописный!.. Так
много в нем русского, национального.
Павел пожал плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать
много надежд, и что он,
как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
«Бог с вами, кто вам сказал о каком-то неуважении к вам!.. Верьте, что я уважаю и люблю вас по-прежнему. Вы теперь исполняете святой долг в отношении человека, который,
как вы сами говорили, все-таки сделал вам
много добра, и да подкрепит бог вас на этот подвиг! Может быть, невдолге и увидимся».
— И нравственности по Домострою [«Домострой» — русский письменный памятник XVI века, содержащий свод правил религиозного, семейно-бытового и общественного поведения. «Домострой» стал символом домашнего деспотизма родителей, темных и отсталых понятий.], вы думаете?
Как бы не так, — возразил Салов, — вы знаете ли, что у
многих из сих милых особ почти за правило взято: любить мужа по закону, офицера — для чувств, кучера — для удовольствия.
— Поэзии тут очень
много?.. —
как бы больше спросил Неведомова Петин.
— И не
многие, потому это выходит человеку по рассудку его, а второе, и по поведенью; а у нас разве
много не дураков-то и не пьяниц!.. Подрядчик! — продолжал Макар Григорьев, уж немного восклицая. — Одно ведь слово это для всех — «подрядчик», а в этом есть большая разница:
как вот тоже и «купец» говорят; купец есть миллионер, и купец есть — на лотке кишками протухлыми торгует.
Ванька вспомнил, что в лесу этом да и вообще в их стороне волков
много, и страшно струсил при этой мысли: сначала он все Богородицу читал, а потом стал гагайкать на весь лес, да
как будто бы человек десять кричали, и в то же время что есть духу гнал лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй, увидит, что лошадь очень потна, — сам сейчас разложил ее и, поставив в конюшню, пошел к барину.
— Это очень любопытно будет прочесть! — произнесла она себе в нос. Ее тоже,
как и Фатееву, несколько удивило это известие. — Мы, вероятно, тут встретим
много знакомого! — прибавила она с своей обычной развязностью.
Так случилось и с Вихровым, — и таких слабых мест он встретил в романе своем очень
много, и им овладело нестерпимое желание исправить все это, и он чувствовал, что поправит все это отлично, а потому,
как Клеопатра Петровна ни упрашивала его остаться у ней на несколько дней, он объявил, что это решительно невозможно, и, не пояснив даже причину тому, уехал домой, велев себя везти
как можно скорее.
— Тоже жадный, — продолжал Добров, — бывало, на ярмарчишку
какую приедем, тотчас всех сотских, письмоводителя, рассыльных разошлет по разным торговцам смотреть — весы ладны ли да товар свеж ли, и все до той поры, пока не поклонятся ему; а поклонись тоже — не маленьким; другой, пожалуй, во весь торг и не выторгует того, так что
многие торговцы и ездить совсем перестали на ярмарки в наш уезд.
— Вы больше бы, чем всякая другая женщина, стеснили меня, потому что вы, во имя любви, от всякого мужчины потребуете, чтобы он постоянно сидел у вашего платья. В первый момент,
как вы мне сказали, я подумал было сделать это для вас и принести вам себя в жертву, но я тут же увидел, что это будет совершенно бесполезно, потому что
много через полгода я все-таки убегу от вас совсем.
Во всем этом, разумеется, она
многого не понимала, но, тем не менее, все это заметно возвысило понятия ее: выйти, например, замуж за какого-нибудь господина «анхвицера»,
как сама она выражалась для шутки, она уже не хотела, а всегда мечтала иметь мужем умного и образованного человека, а тут в лице Вихрова встретила еще и литератора.
— Мнение народа сначала было такое, что аки бы гарнизонные солдаты, так
как они и до того еще времени воровства
много производили и убийство даже делали!.. А после слух в народе прошел, что это поляки, живущие в нашей губернии и злобствующие против России.
— Так
как град сей знаменит
многими избиениями поляков.
Он
много и часто имел такие случаи в своей петербургской практике и знал,
как тут поступать.
Она, впрочем, писала не
много ему: «
Как тебе не грех и не стыдно считать себя ничтожеством и видеть в твоих знакомых бог знает что: ты говоришь, что они люди, стоящие у дела и умеющие дело делать.
— Но мне некогда, у меня другого дела
много, — говорил Вихров не таким уж решительным голосом: актерская жилка в нем в самом деле заговорила; при одном слове «театр» у него
как будто бы что-то ударило в голову и екнуло в сердце.
Многие насмешники, конечно, исподтишка говорили, что так
как Клавдий — злодей и узурпатор, то всего бы лучше, по своим душевным свойствам, играть эту роль самому губернатору.
— Нет, мне
многое кажется не скучным, — возразил прокурор,
как бы обдумывая каждое свое слово.
Подошли мы таким манером часов в пять утра к селенью, выстроились там солдаты в ширингу; мне велели стать в стороне и лошадей отпрячь; чтобы, знаете, они не испугались,
как стрелять будут; только вдруг это и видим: от селенья-то идет громада народу… икону, знаете, свою несут перед собой… с кольями, с вилами и с ружьями
многие!..
— Здесь ведь Учней
много. Не одно это село так называется — это вот Учня верхняя, а есть Учня нижняя и есть еще Учня в Полесье, смотря на
каком месте селенье стоит, на горе или в лесу.
Один из плотников взлез на самый конек вышки, перекрестился и ударил топором; конек сразу же отлетел, а вслед за ним рассыпалась и часть крыши. В народе
как бы простонало что-то.
Многие перекрестились — и далее затем началась ломка: покатился с крыши старый тес, полетела скала; начали, наконец, скидывать и стропилы. Плотники беспрестанно кричали стоявшему внизу народу: «Отходите, убьет!»
Конечно, ее внезапный отъезд из Москвы, почти нежное свидание с ним в Петербурге, ее письма, дышащие нежностью, давали ему
много надежды на взаимность, но все-таки это были одни только надежды — и если она не питает к нему ничего, кроме дружбы, так лучше вырвать из души и свое чувство и жениться хоть на той же Юлии, которая,
как он видел очень хорошо, всю жизнь будет боготворить его!
Прокурор не ездил обыкновенно к брату на эти вечера, но в настоящий вечер приехал, потому что Виссарион, желая
как можно более доставить удовольствия и развлечения гостям, выдумал пригласить к себе приехавшего в город фокусника, а Иларион,
как и
многие умные люди, очень любил фокусы и смотрел на них с величайшим вниманием и любопытством.
Тому, что будто бы m-me Фатеева была очень больна,
как говорила m-lle Прыхина, — Вихров не совсем верил; вероятно, сия достойная девица, по пылкости своего воображения,
много тут прибавляла.
Я, когда вышел из университета, то
много занимался русской историей, и меня всегда и больше всего поражала эпоха междуцарствия: страшная пора — Москва без царя, неприятель и неприятель всякий, — поляки, украинцы и даже черкесы, — в самом центре государства; Москва приказывает, грозит, молит к Казани, к Вологде, к Новгороду, — отовсюду молчание, и потом вдруг,
как бы мгновенно, пробудилось сознание опасности; все разом встало, сплотилось, в год какой-нибудь вышвырнули неприятеля; и покуда, заметьте, шла вся эта неурядица, самым правильным образом происходил суд, собирались подати, формировались новые рати, и вряд ли это не народная наша черта: мы не любим приказаний; нам не по сердцу чересчур бдительная опека правительства; отпусти нас посвободнее, может быть, мы и сами пойдем по тому же пути, который нам указывают; но если же заставят нас идти, то непременно возопием; оттуда же, мне кажется, происходит и ненависть ко всякого рода воеводам.
— Да, — говорил Иларион, —
много воды утекло с тех пор,
как мы с вами не видались, да не меньше того, пожалуй, и перемен в России наделалось: уничтожилось крепостное право, установилось земство, открываются новые судебные учреждения, делаются железные дороги.
— Нет-с, не пройдет, потому что все так уж к тому и подстроено; скажите на милость, где это видано: какому-то господину в его единственном лице вдруг предоставлено право судить меня и присудить, если он только пожелает того, ни
много ни мало,
как на три месяца в тюрьму.
— Я
много в жизни вынес неудач и несчастий, — толковал он Вихрову, идя с ним, — но теперь почти за все вознагражден; ты рассуди: я не умен очень, я не бог знает
какой юрист, у меня нет связей особенных, а меня назначили!.. За что же? За то, что я всегда был честен во всю мою службу.
— Отчасти можно было этого достигнуть, — отвечал Абреев с гримасой и пожимая плечами, — если бы в одном деле нажать, а в другом слегка уступить, словом, наполеоновская система, или, —
как прекрасно это прозвали здесь, в Петербурге, — вилянье в службе; но так
как я никогда не был партизаном подобной системы и искренность всегда считал лучшим украшением всякого служебного действия, а потому, вероятно, и не угождал во
многих случаях.
— Пожалуй, что это так!.. — согласилась Мари. — И, знаешь, этого рода чинолюбцев и крестолюбцев очень
много ездит к мужу — и, прислушиваясь к ним, я решительно недоумеваю, что же такое наша матушка Россия: в самом ли деле она страна демократическая,
как понимают ее нынче, или военная держава,
как разумели ее прежде, и в чем состоит вкус и гений нашего народа?
— Но
каким же образом — высочайший? — возражал ему Захаревский. — Народ не имеет очень
многих юридических сведений, необходимых для судей.