Неточные совпадения
— Нет, — отвечал Паша угрюмо, — у меня учитель
был, но он
уехал; меня завтра везут в гимназию.
Когда он» возвратились к тому месту, от которого отплыли, то рыбаки вытащили уже несколько тоней: рыбы попало пропасть; она трепетала и блистала своей чешуей и в ведрах, и в сети, и на лугу береговом; но Еспер Иваныч и не взглянул даже на всю эту благодать, а поспешил только дать рыбакам поскорее на водку и, позвав Павла, который начал
было на все это глазеть, сел с ним в линейку и
уехал домой.
— Очень вам благодарен, я подумаю о том! — пробормотал он; смущение его так
было велико, что он сейчас же
уехал домой и, здесь, дня через два только рассказал Анне Гавриловне о предложении княгини, не назвав даже при этом дочь, а объяснив только, что вот княгиня хочет из Спирова от Секлетея взять к себе девочку на воспитание.
Дама призналась Ятвасу в любви и хотела подарить ему на память чугунное кольцо, но по этому кольцу Ятвас узнает, что это
была родная сестра его, с которой он расстался еще в детстве: обоюдный ужас и — после того казак
уезжает на Кавказ, и там его убивают, а дама постригается в монахини.
— Я
уезжаю в деревню, — отвечала она; выражение лица ее в эту минуту
было какое-то могильное.
— Это что такое еще он выдумал? — произнес полковник, и в старческом воображении его начала рисоваться картина, совершенно извращавшая все составленные им планы: сын теперь хочет
уехать в Москву, бог знает сколько там денег
будет проживать — сопьется, пожалуй, заболеет.
— Он
уехал в лагерь. Он в лагере и жить бы должен
был, и только по случаю женитьбы отпросился, чтобы ему позволили жить в городе, — говорила Мари.
Прежде служитель алтаря
был! — прибавил он и, заметив, что становая
уехала далеко от них, проговорил: — Поехать — барыне ворота отворить, а то ругаться после станет!
— Я давно, Михаил Поликарпович, желала
быть у вас, — начала как бы совершенно искренним голосом m-me Фатеева, — и муж мой тоже, но он теперь
уехал в вологодское имение свое и — как воротится, так непременно
будет у вас.
— Ничего я его не убедила… Он последнее время так стал
пить, что с ним разговаривать даже ни о чем невозможно
было, — я взяла да и
уехала!..
— Нет, и никогда не возвращу! — произнесла Клеопатра Петровна с ударением. — А то, что он
будет писать к генерал-губернатору — это решительный вздор! Он и тогда, как в Петербург я от него
уехала, писал тоже к генерал-губернатору; но Постен очень покойно свез меня в канцелярию генерал-губернатора; я рассказала там, что приехала в Петербург лечиться и что муж мой требует меня, потому что домогается отнять у меня вексель. Мне сейчас же выдали какой-то билет и написали что-то такое к предводителю.
— Полагаю! — отвечал протяжно Салов. — Разве вот что, — прибавил он, подумав немного и с какою-то полунасмешкой, — тут у меня
есть и водится со мною некто купчишка — Вахрамеев. Батька у него
уехал куда-то на ярмарку и оставил ему под заведование москательную лавку. Он теперь мне проигрывает и платит мне мелом, умброй, мышьяком, и все сие я понемножку сбываю.
— Залой я вам могу услужить, — сказал Марьеновский, — у меня одна тетка
уехала и оставила на мой присмотр свой дом, в котором
есть и прислуга и зала. Это именно дом на Никитской князей Курских.
Клеопатра Петровна
уехала из Москвы, очень рассерженная на Павла. Она дала себе слово употребить над собой все старания забыть его совершенно; но скука, больной муж, смерть отца Павла, который, она знала, никогда бы не позволил сыну жениться на ней, и, наконец, ожидание, что она сама скоро
будет вдовою, — все это снова разожгло в ней любовь к нему и желание снова возвратить его к себе. Для этой цели она написала ему длинное и откровенное письмо...
— Черт его знает, я сам никак не ожидал, что он так напишет! — сказал Салов и поспешил нанять извозчика и
уехать от товарища: ему, кажется, очень уж невыносимо
было слушать все эти похвалы Вихрову.
— Нет, не встретится, если я
уеду в деревню на год, на два, на три… Госпожа, которая жила здесь со мной, теперь, вероятно, уже овдовела, следовательно, совершенно свободна.
Будем мы с ней жить в дружеских отношениях, что нисколько не станет меня отвлекать от моих занятий, и сверх того у меня перед глазами
будет для наблюдения деревенская и провинциальная жизнь, и, таким образом, открывается масса свободного времени и масса фактов!
Все
будут меня обвинять, что я тебе развратничать позволяю, а лучше, говорит, после, как ты
уедешь, я вышлю ее!» Ну, и он тоже, как вы знаете, скромный, скрытный, осторожный барин, — согласился с ней,
уехал…
Но голова опять повторил: «Пожалуйте!» — и так настойчиво, что, видно, он никогда не отстанет, пока не
выпьют. Вихров исполнил его желание. Почтенный голова
был замечателен способностью своей
напоить каждого: ни один губернатор, приезжавший в уездный городишко на ревизию, не
уезжал без того, чтобы голова не уложил его в лежку. У Вихрова очень уж зашумело в голове.
— На ваше откровенное предложение, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы и не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни, а при такого рода занятиях надо
быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах,
уехать, может
быть, за границу, эмигрировать,
быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться с женой не совсем удобно.
Вихров ничего ей не сказал, а только посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга руку и, даже не поцеловавшись на прощанье, разошлись по своим комнатам. На другой день Клеопатра Петровна
была с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать,
уехал домой.
— Может
быть, и заеду еще куда-нибудь! — отвечал Кергель и сейчас же поспешил
уехать: он очень, кажется, сконфузился, что не исполнил данного им обещания.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила потом вас… ну, я думала, что в том она ошиблась и что вами ей не увлечься
было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы
уехали, возбуждать ревность стало не в ком, а доктор все тут и оказывается, что давно уж
был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
Вихров молчал: самое поручение
было сильно ему не по душе, но оно давало ему возможность
уехать из города, а возвратившись потом назад, снова начать бывать у Захаревских, — словом, придать всему такой вид, что как будто бы между ним и Юлией не происходило никакого щекотливого разговора.
Вихров, отобрав все допросы и написав со священником подробное постановление о захвате раскольников в моленной, хотел
было сейчас же и
уехать в город — и поэтому послал за земскими почтовыми лошадьми; но тех что-то долго не приводили.
То, что Вихров не
был у Захаревских и даже
уехал из города, не зайдя проститься с ними, — все это сильно огорчало не только Юлию, отчасти понимавшую причину тому, но и Виссариона, который поэтому даже
был (в первый раз, может
быть, во всю жизнь свою) в самом сквернейшем расположении духа.
Уехать со всякого следствия в дорогу
было для него всегда величайшим наслаждением.
Мужики потом рассказали ему, что опекун в ту же ночь, как Вихров
уехал от него, созывал их всех к себе, приказывал им, чтобы они ничего против него не показывали, требовал от них оброки, и когда они сказали ему, что до решения дела они оброка ему не дадут, он грозился их пересечь и велел
было уж своим людям дворовым розги принести, но они не дались ему и ушли.
— Он сюда выйдет! — проговорил еще небрежнее адъютант и, сев на свое место, не стал даже и разговаривать с Вихровым, который, прождав еще с час, хотел
было оставить дело и
уехать, но дверь из кабинета отворилась наконец — и губернатор показался; просителей на этот раз никого не
было.
Первое намерение героя моего, по выходе от губернатора,
было — без разрешения потихоньку
уехать в Петербург, что он, вероятно, исполнил бы, но на крыльце своей квартиры он встретил прокурора, который приехал к брату обедать.
Он все почти время проводил один; из друзей его никого не
было в городе: Кнопов жил в деревне; прокурор вместе с совестным судьей (и вряд ли не затем, чтоб помочь тому подшибить губернатора)
уехал в Петербург.
Вихров вскоре после того хотел
было и
уехать, но за ним зорко следила m-lle Прыхина. Каким-то вороном мрачным ходила она по зале и, как только заметила, что Вихров один, подошла к нему и сказала ему почти строгим голосом...
— Попервоначалу она тоже с ним
уехала; но, видно, без губернаторства-то денег у него немножко в умалении сделалось, она из-за него другого стала иметь. Это его очень тронуло, и один раз так, говорят, этим огорчился, что крикнул на нее за то, упал и мертв очутился; но и ей тоже не дал бог за то долгого веку: другой-то этот самый ее бросил, она — третьего, четвертого, и при таком пути своей жизни
будет ли прок, — померла, говорят, тоже нынешней весной!
— Да, — продолжал Абреев, — но я вынужден
был это сделать: он до того в делах моих зафантазировался, что я сам мог из-за него подпасть серьезной ответственности, а потому я позвал его к себе и говорю: «Николай Васильич, мы на стольких пунктах расходимся в наших убеждениях, что я решительно нахожу невозможным продолжать нашу совместную службу!» — «И я, говорит, тоже!» — «Но, — я говорю, — так как я сдвинул вас из Петербурга, с вашего пепелища, где бы вы, вероятно, в это время нашли более приличное вашим способностям занятие, а потому позвольте вам окупить ваш обратный путь в Петербург и предложить вам получать лично от меня то содержание, которое получали вы на службе, до тех пор, пока вы не найдете себе нового места!» Он поблагодарил меня за это, взял жалованье за два года даже вперед и
уехал…
— Будем-с спорить! — отвечал ему Абреев и
уехал.
Плавин, кажется, остался не совсем доволен тем, что происходило за обедом, потому что — не дождавшись даже, чтобы встали из-за стола, и похвалив только слегка Вихрову его речь — он раскланялся со всеми общим поклоном и
уехал; вряд ли он не счел, что лично ему на этом обеде оказано мало
было почести, тогда как он в сущности только себя да, пожалуй, еще Марьеновского и считал деятелями в преобразованиях.