Неточные совпадения
— Дарья Александровна приказали доложить, что они
уезжают. Пускай делают, как им, вам то
есть, угодно, — сказал он, смеясь только глазами, и, положив руки в карманы и склонив голову на бок, уставился на барина.
Она всё еще говорила, что
уедет от него, но чувствовала, что это невозможно; это
было невозможно потому, что она не могла отвыкнуть считать его своим мужем и любить его.
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он
уехал, вернулась опять в спальню. Это
было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не послать ли за другим поваром?
Пробыв в Москве, как в чаду, два месяца, почти каждый день видаясь с Кити в свете, куда он стал ездить, чтобы встречаться с нею, Левин внезапно решил, что этого не может
быть, и
уехал в деревню.
— Ты пойми, — сказал он, — что это не любовь. Я
был влюблен, но это не то. Это не мое чувство, а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я
уехал, потому что решил, что этого не может
быть, понимаешь, как счастья, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И надо решить…
Когда же Левин внезапно
уехал, княгиня
была рада и с торжеством говорила мужу: «видишь, я
была права».
— Я нынче зимой должен
был, кажется, обедать с вами, — сказал он, улыбаясь своею простою и открытою улыбкой, — но вы неожиданно
уехали в деревню.
— Может
быть, — сказал Степан Аркадьич. — Что-то мне показалось такое вчера. Да, если он рано
уехал и
был еще не в духе, то это так… Он так давно влюблен, и мне его очень жаль.
Надо
было сказать матери, что она больна, и
уехать домой, но на это у нее не
было силы.
— Ах, Боже мой, это
было бы так глупо! — сказала Анна, и опять густая краска удовольствия выступила на ее лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную словами. — Так вот, я и
уезжаю, сделав себе врага в Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она милая! Но ты поправишь это, Долли? Да!
Затем графиня рассказала еще неприятности и козни против дела соединения церквей и
уехала торопясь, так как ей в этот день приходилось
быть еще на заседании одного общества и в Славянском комитете.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости. В три часа и она
уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович
был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Домашний доктор давал ей рыбий жир, потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не помогало и так как он советовал от весны
уехать за границу, то приглашен
был знаменитый доктор.
— Я теперь
уеду и засяду дома, и тебе нельзя
будет ко мне, — сказала Дарья Александровна, садясь подле нее. — Мне хочется поговорить с тобой.
Он ведь сказал: может
быть,
уеду на воды, а может
быть, к тебе приеду».
Уехал вскоре после тебя и затем ни разу не
был в Москве.
Доктор остался очень недоволен Алексеем Александровичем. Он нашел печень значительно увеличенною, питание уменьшенным и действия вод никакого. Он предписал как можно больше движения физического и как можно меньше умственного напряжения и, главное, никаких огорчений, то
есть то самое, что
было для Алексея Александровича так же невозможно, как не дышать; и
уехал, оставив в Алексее Александровиче неприятное сознание того, что что-то в нем нехорошо и что исправить этого нельзя.
— Я
буду, — отвечала Варенька. — Они собираются
уезжать, так я обещалась помочь укладываться.
Но слова
были сказаны, и Алексей Александрович
уехал, ничего не сказав.
«После того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Я
уезжаю и беру с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю, с кем из родителей должен
быть сын; но я беру его с собой, потому что без него я не могу жить.
Будьте великодушны, оставьте мне его».
— Ах, как я рада вас видеть! — сказала она, подходя к ней. — Я вчера на скачках только что хотела дойти до вас, а вы
уехали. Мне так хотелось видеть вас именно вчера. Не правда ли, это
было ужасно? — сказала она, глядя на Анну своим взглядом, открывавшим, казалось, всю душу.
В сущности же ему еще с прошлого года, когда он
уехал в Москву, перестало
быть весело.
Она знала, что он, по обыкновению, скоро
уедет по службе, и ей хотелось до этого видеть его, чтоб отношения их
были определены.
Он послал седло без ответа и с сознанием, что он сделал что то стыдное, на другой же день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику,
уехал в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого
были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
— А, великодушие! ― сказал Николай и улыбнулся. ― Если тебе хочется
быть правым, то могу доставить тебе это удовольствие, Ты прав, но я всё-таки
уеду!
― Я пришел вам сказать, что я завтра
уезжаю в Москву и не вернусь более в этот дом, и вы
будете иметь известие о моем решении чрез адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет к сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
Алексей Александрович решил, что поедет в Петербург и увидит жену. Если ее болезнь
есть обман, то он промолчит и
уедет. Если она действительно больна при смерти и желает его видеть пред смертью, то он простит ее, если застанет в живых, и отдаст последний долг, если приедет слишком поздно.
— Если б он не
уезжал, я бы поняла ваш отказ и его тоже. Но ваш муж должен
быть выше этого, — говорила Бетси.
— Алексей Александрович! Я знаю вас за истинно великодушного человека, — сказала Бетси, остановившись в маленькой гостиной и особенно крепко пожимая ему еще раз руку. — Я посторонний человек, но я так люблю ее и уважаю вас, что я позволяю себе совет. Примите его. Алексей Вронский
есть олицетворенная честь, и он
уезжает в Ташкент.
Когда посетители
уехали, Михайлов сел против картины Пилата и Христа и в уме своем повторял то, что
было сказано, и хотя и не сказано, но подразумеваемо этими посетителями.
Во время его губернаторства тетка Анны, богатая губернская барыня, свела хотя немолодого уже человека, но молодого губернатора со своею племянницей и поставила его в такое положение, что он должен
был или высказаться или
уехать из города.
То, что она
уехала, не сказав куда, то, что ее до сих пор не
было, то, что она утром еще ездила куда-то, ничего не сказав ему, — всё это, вместе со странно возбужденным выражением ее лица нынче утром и с воспоминанием того враждебного тона, с которым она при Яшвине почти вырвала из его рук карточки сына, заставило его задуматься.
И те уверения в любви, которые ему казались так пошлы, что ему совестно
было выговаривать их, она впивала в себя и понемногу успокоивалась. На другой день после этого, совершенно примиренные, они
уехали в деревню.
Потом надо
было еще раз получить от нее подтверждение, что она не сердится на него за то, что он
уезжает на два дня, и еще просить ее непременно прислать ему записку завтра утром с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб он мог знать, что она благополучна.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и
уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого
будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и
будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно
было ржание лошадей и каркание бекаса.
— Пожалуйста, не объясняй причины! Я не могу иначе! Мне очень совестно перед тобой и перед ним. Но ему, я думаю, не
будет большого горя
уехать, а мне и моей жене его присутствие неприятно.
«Это что еще?» подумал Левин, когда лакей, выбежав из дома, остановил тарантас. Это
был машинист, про которого совсем забыл Левин. Машинист, раскланиваясь, что-то говорил Весловскому; потом влез в тарантас, и они вместе
уехали.
— Муж даст ей развод, и тогда я опять
уеду в свое уединение, а теперь я могу
быть полезна и исполню свой долг, как мне это ни тяжело, не так как другие.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой
было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно
уедет.
И так и не вызвав ее на откровенное объяснение, он
уехал на выборы. Это
было еще в первый раз с начала их связи, что он расставался с нею, не объяснившись до конца. С одной стороны, это беспокоило его, с другой стороны, он находил, что это лучше. «Сначала
будет, как теперь, что-то неясное, затаенное, а потом она привыкнет. Во всяком случае я всё могу отдать ей, но не свою мужскую независимость», думал он.
Это невинное веселье выборов и та мрачная, тяжелая любовь, к которой он должен
был вернуться, поразили Вронского своею противоположностью. Но надо
было ехать, и он по первому поезду, в ночь,
уехал к себе.
Перед отъездом Вронского на выборы, обдумав то, что те сцены, которые повторялись между ними при каждом его отъезде, могут только охладить, а не привязать его, Анна решилась сделать над собой все возможные усилия, чтобы спокойно переносить разлуку с ним. Но тот холодный, строгий взгляд, которым он посмотрел на нее, когда пришел объявить о своем отъезде, оскорбил ее, и еще он не
уехал, как спокойствие ее уже
было разрушено.
Она с ужасом ожидала повторения того строгого взгляда, который он бросил на нее,
уезжая, особенно когда он узнает, что девочка не
была опасно больна.
— Ах, непременно! Он
был у нас. Ну, что тебе стоит? Заедешь, сядешь, поговоришь пять минут о погоде, встанешь и
уедешь.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только
уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно
было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо
было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не
было сделано.
— Ты влюбился в эту гадкую женщину, она обворожила тебя. Я видела по твоим глазам. Да, да! Что ж может выйти из этого? Ты в клубе
пил,
пил, играл и потом поехал… к кому? Нет,
уедем… Завтра я
уеду.
Место это давало от семи до десяти тысяч в год, и Облонский мог занимать его, не оставляя своего казенного места. Оно зависело от двух министерств, от одной дамы и от двух Евреев, и всех этих людей, хотя они
были уже подготовлены, Степану Аркадьичу нужно
было видеть в Петербурге. Кроме того, Степан Аркадьич обещал сестре Анне добиться от Каренина решительного ответа о разводе. И, выпросив у Долли пятьдесят рублей, он
уехал в Петербург.
«Я сама виновата. Я раздражительна, я бессмысленно ревнива. Я примирюсь с ним, и
уедем в деревню, там я
буду спокойнее», — говорила она себе.
И увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он любит меня. Я люблю его, на-днях выйдет развод. Чего же еще нужно? Нужно спокойствие, доверие, и я возьму на себя. Да, теперь, как он приедет, скажу, что я
была виновата, хотя я и не
была виновата, и мы
уедем».
Чувствуя, что примирение
было полное, Анна с утра оживленно принялась за приготовление к отъезду. Хотя и не
было решено, едут ли они в понедельник или во вторник, так как оба вчера уступали один другому, Анна деятельно приготавливалась к отъезду, чувствуя себя теперь совершенно равнодушной к тому, что они
уедут днем раньше или позже. Она стояла в своей комнате над открытым сундуком, отбирая вещи, когда он, уже одетый, раньше обыкновенного вошел к ней.