Неточные совпадения
Господин
этот был местный исправник Ардальон Васильевич Захаревский, фактотум [Фактотум — название старательного и точного исполнителя приказаний, происходит от соединения двух латинских слов: fac —
сделай и totum — все.]
— Не для себя, полковник, не для себя, а
это нужно для счастья вашего сына!.. — воскликнула Александра Григорьевна. — Я для себя шагу в жизни моей не
сделала, который бы трогал мое самолюбие; но для сына моего, — продолжала она с смирением в голосе, — если нужно будет поклониться, поклонюсь и я!.. И поклонюсь низенько!
— Прощай, мой ангел! — обратилась она потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь
этот мальчик, который со временем будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой), не смей ни минуты ему отказывать и
сделай все, что будет в твоей возможности, —
это приказывает тебе твоя мать.
— Касательно второго вашего ребенка, — продолжала Александра Григорьевна, — я хотела было писать прямо к графу. По дружественному нашему знакомству
это было бы возможно; но сами согласитесь, что лиц, так высоко поставленных, беспокоить о каком-нибудь определении в училище ребенка — совестно и неделикатно; а потому вот вам письмо к лицу, гораздо низшему, но, пожалуй, не менее сильному… Он друг нашего дома, и вы ему прямо можете сказать, что Александра-де Григорьевна непременно велела вам
это сделать!
— На свете так мало людей, — начала она, прищуривая глаза, — которые бы что-нибудь для кого
сделали, что право, если самой кому хоть чем-нибудь приведется услужить, так так
этому радуешься, что и сказать того нельзя…
Господин
этот что-то такое запальчиво говорил, потом зачем-то топал ногой, проходил небольшое пространство, снова топал и снова
делал несколько шагов.
Он полагал, что все, что дядя желает, чтоб он
делал, все
это было прекрасно, и он должен был
делать.
— Нехорошо, нехорошо он
это делает для здоровья своего! — проговорил полковник.
— Рассчитаем, ваше высокородие, сколько тоже гарнцев муки, крупы, фунтов говядины… В расчете
это будем
делать.
— Квартира тебе есть, учитель есть! — говорил он сыну, но, видя, что тот ему ничего не отвечает, стал рассматривать, что на дворе происходит: там Ванька и кучер вкатывали его коляску в сарай и никак не могли
этого сделать; к ним пришел наконец на помощь Симонов, поколотил одну или две половицы в сарае, уставил несколько наискось дышло, уперся в него грудью, велел другим переть в вагу, — и сразу вдвинули.
— Что вы
это делаете? — спросил его Павел не без удивления.
— Чего тут не уметь-то! — возразил Ванька, дерзко усмехаясь, и ушел в свою конуру. «Русскую историю», впрочем, он захватил с собою, развернул ее перед свечкой и начал читать, то есть из букв
делать бог знает какие склады, а из них сочетать какие только приходили ему в голову слова, и воображал совершенно уверенно, что он
это читает!
— Все
это сделаем сами; я нарисую, сумею.
—
Это, значит, решено! — начал опять Плавин. — Теперь нам надобно
сделать расчет пространству, — продолжал он, поднимая глаза вверх и, видимо,
делая в голове расчет. — Будет ли у вас в зале аршин семь вышины? — заключил он.
— Василий Мелентьич, давайте теперь рассчитаемте, что все будет
это стоить: во-первых, надобно поднять сцену и
сделать рамки для декораций, положим хоть штук четырнадцать; на одной стороне будет нарисована лесная, а на другой — комнатная; понимаешь?
Бритую хохлацкую голову и чуб он устроил: чуб — из конских волос, а бритую голову — из бычачьего пузыря, который без всякой церемонии натягивал на голову Павла и смазывал белилами с кармином, под цвет человечьей кожи, так что пузырь
этот от лица не было никакой возможности отличить; усы, чтобы они были как можно длиннее, он тоже
сделал из конских волос.
Публика начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама с мужем, у которой, когда ее сыновья жили еще при ней, тоже был в доме театр; на
этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих
это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз
это делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только одно, что он целый день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
— А вот
это я
сделаю, — сказал Николай Силыч, вставая и идя в уборную.
Николай Силыч очень хорошо знал
этот анекдот и даже сам сочинил его, но
сделал вид, что как будто бы в первый раз его слышит, и только самодовольно подтвердил...
Все
эти толкованья сильно запали в молодую душу моего героя, и одно только врожденное чувство приличия останавливало его, что он не
делал с начальством сцен и ограничивался в отношении его глухою и затаенною ненавистью.
М-me Фатеева говорила: «
Это такой человек, что сегодня раскается, а завтра опять
сделает то же!» Сначала Мари только слушала ее, но потом и сама начала говорить.
Мари на
это стихотворение не
сделала ни довольного, ни недовольного вида, даже не сконфузилась ничего, а прослушала как бы самую обыкновенную вещь.
Михайло Поликарпыч совершенно уверен был, что Павел
это делает не для поправления своих сведений, а так, чтобы только позамилостивить учителя.
«Не отпущу я его, — думал он, — в университет: он в
этом Семеновском трактире в самом деле сопьется и, пожалуй, еще хуже что-нибудь над собой
сделает!» — Искаженное лицо засеченного солдата мелькало уже перед глазами полковника.
Воспользовавшись
этим коротеньким объяснением, она — ни много ни мало — дерев на двести оплела полковника, чего бы при других обстоятельствах ей не успеть
сделать.
— Мысль Сперанского очень понятна и совершенно справедлива, — воскликнул Павел, и так громко, что Александра Григорьевна явно
сделала гримасу; так что даже полковник, сначала было довольный разговорчивостью сына, заметил
это и толкнул его ногой. Павел понял его, замолчал и стал кусать себе ногти.
— Все мы, и я и господа чиновники, — продолжал между тем Постен, — стали ему говорить, что нельзя же
это, наконец, и что он хоть и муж, но будет отвечать по закону… Он, вероятно, чтобы замять
это как-нибудь, предложил Клеопатре Петровне вексель, но вскоре же затем, с новыми угрозами, стал требовать его назад… Что же оставалось с подобным человеком
делать, кроме того, что я предложил ей мой экипаж и лошадей, чтобы она ехала сюда.
Этот отличный человек так ухаживал за Павлом не столько, кажется, из усердия к нему, сколько из того, что всякое дело, за которое он принимался, привык
делать отлично!..
— А побочная дочь Еспера Иваныча вышла замуж или нет? — продолжал спрашивать Павел,
делая вид, что как будто бы он все
это говорит от нечего
делать.
— Надо быть, что вышла, — отвечал Макар. — Кучеренко
этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то моим себя почитает и думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал; да стану ему угощенье
делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник… «Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!» Так он болтал тут что-то такое, что свадьба-то была.
— Вероятно… Машу Кривцову, помните, я к вам приводила… хорошенькая такая… фрейлиной ее
сделали. Она старухе Тучковой как-то внучкой приходится; ну, а у
этой ведь три сына под Бородиным были убиты, она и писала государю, просила за внучку; ту и
сделали для нее фрейлиной.
— И прекрасно
сделала: не век же ей было подставлять ему свою голову! — произнес Павел серьезно. Он видел, что Анна Гавриловна относилась к m-me Фатеевой почему-то не совсем приязненно, и хотел в
этом случае поспорить с ней.
— Действительно, — продолжал Павел докторальным тоном, — он бросился на нее с ножом, а потом, как все дрянные люди в подобных случаях
делают, испугался очень
этого и дал ей вексель; и она, по-моему, весьма благоразумно
сделала, что взяла его; потому что жить долее с таким пьяницей и негодяем недоставало никакого терпения, а оставить его и самой умирать с голоду тоже было бы весьма безрассудно.
— Ах,
сделайте одолжение, я очень буду рад с вами жить, — подхватил Павел простодушно. Ему начал его новый знакомый уже нравиться. — А скажите,
это далеко отсюда?
Павлу, по преимуществу, в новом его знакомом нравилось то, что тот, как ему казалось, ни одного шагу в жизни не
сделал без того, чтобы не дать себе отчету, зачем и почему он
это делает.
— Я позвал вас, — продолжал профессор, — сказать вам, чтобы вы бросили
это дело, за которое очень рано взялись! — И он
сделал при
этом значительную мину.
— Потому что вы описываете жизнь, которой еще не знаете; вы можете написать теперь сочинение из книг, — наконец, описать ваши собственные ощущения, — но никак не роман и не повесть! На меня, признаюсь, ваше произведение
сделало очень, очень неприятное впечатление; в нем выразилась или весьма дурно направленная фантазия, если вы все выдумали, что писали… А если же нет, то
это, с другой стороны, дурно рекомендует вашу нравственность!
— Чем вам учить меня, вы гораздо лучше
сделаете, если прочтете нам какое-нибудь ваше стихотворение, — возразил тот, —
это гораздо приятнее и забавнее от вас слышать.
И Салов,
делая явно при всех гримасу, ходил к ней, а потом, возвращаясь и садясь, снова повторял
эту гримасу и в то же время не забывал показывать головой Павлу на Неведомова и на его юную подругу и лукаво подмигивать.
— Не толще, чем у вашего папеньки. Я бочки
делаю, а он в них вино сыропил, да разбавлял, — отвечал Макар Григорьев, от кого-то узнавший, что отец Салова был винный откупщик, — кто почестнее у
этого дела стоит, я уж и не знаю!.. — заключил он многознаменательно.
Черноватый господин, в свою очередь,
сделал вид, что как будто бы все
это ему очень нравилось, и хохотал от души.
— Да, полно, бог с тобой! Я и без твоих денег
это сделаю, — проговорил полковник, отстранясь от денег.
— Я хочу
это на свои деньги
сделать, поймите вы меня! — убеждал его Павел.
— О, поди-ка — с каким гонором, сбрех только: на Кавказе-то начальник края прислал ему
эту, знаешь, книгу дневную, чтобы записывать в нее, что
делал и чем занимался. Он и пишет в ней: сегодня занимался размышлением о выгодах моего любезного отечества, завтра там — отдыхал от сих мыслей, — таким шутовским манером всю книгу и исписал!.. Ему дали генерал-майора и в отставку прогнали.
— Непременно! — отвечал Павел. — Но только как досадно: вакации мои кончаются, и мне надо будет ехать в Москву — когда же мне
это сделать?
— Но вы должны же, однакож,
это сделать? — произнесла m-me Фатеева уже с укором.
Выйдя на двор, гостьи и молодой хозяин сначала направились в яровое поле, прошли его, зашли в луга, прошли все луга, зашли в небольшой перелесок и тот весь прошли. В продолжение всего
этого времени, m-lle Прыхина беспрестанно уходила то в одну сторону, то в другую, видимо, желая оставлять Павла с m-me Фатеевой наедине. Та вряд ли даже, в
этом случае,
делала ей какие-либо особенные откровенности, но она сама догадалась о многом: о, в
этом случае m-lle Прыхина была преопытная и предальновидная!
— Так уж случилось; черт, видимо, попутал, — произнесла Анна Ивановна и развела ручками, — тот грустный такой был да наставления мне все давал; а
этот все смешил… вот и досмешил теперь… хорошо
сделал?
Он, должно быть, в то время, как я жила в гувернантках, подсматривал за мною и знал все, что я
делаю, потому что, когда у Салова мне начинало делаться нехорошо, я писала к Неведомову потихоньку письмецо и просила его возвратить мне его дружбу и уважение, но он мне даже и не отвечал ничего на
это письмо…
—
Сделайте милость! — сказал Павел, смотря с удовольствием на ее черные глаза, которые так и горели к нему страстью. — Только зачем, друг мой, все
эти мучения, вся
эта ревность, для которой нет никакого повода? — сказал он, когда они ехали домой.