Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, на коленях, непременно на коленях! Я хочу знать, что
такое мне суждено: жизнь
или смерть.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни
или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению
или к неискусству врача.
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство
или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй.
Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит…
Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто
или стоишь на какой-нибудь колокольне,
или тебя хотят повесить.
Городничий. Да, таков уже неизъяснимый закон судеб: умный человек —
или пьяница,
или рожу
такую состроит, что хоть святых выноси.
Анна Андреевна. Тебе все
такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев,
или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь
такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
Чтобы ему, если и тетка есть, то и тетке всякая пакость, и отец если жив у него, то чтоб и он, каналья, околел
или поперхнулся навеки, мошенник
такой!
Городничий. Ну, теперь не до того.
Так сделайте милость, Иван Кузьмич: если на случай попадется жалоба
или донесение, то без всяких рассуждений задерживайте.
Так вот как, Анна Андреевна, а? Как же мы теперь, где будем жить? здесь
или в Питере?
Да я-то знаю — годится
или не годится; это мое дело, мошенник
такой!
Городничий. Мотает
или не мотает, а я вас, господа, предуведомил. Смотрите, по своей части я кое-какие распоряженья сделал, советую и вам. Особенно вам, Артемий Филиппович! Без сомнения, проезжающий чиновник захочет прежде всего осмотреть подведомственные вам богоугодные заведения — и потому вы сделайте
так, чтобы все было прилично: колпаки были бы чистые, и больные не походили бы на кузнецов, как обыкновенно они ходят по-домашнему.
Конечно, если он ученику сделает
такую рожу, то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно
так, об этом я не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор
или другой кто может принять это на свой счет.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы
так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно
или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в сердце.
Смотреть никогда не мог на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля
или что-нибудь другое, то
такое омерзение нападет, что просто плюнешь.
Как молод был, ждал лучшего,
Да вечно
так случалося,
Что лучшее кончалося
Ничем
или бедой.
«Стой! — крикнул укорительно
Какой-то попик седенький
Рассказчику. — Грешишь!
Шла борона прямехонько,
Да вдруг махнула в сторону —
На камень зуб попал!
Коли взялся рассказывать,
Так слова не выкидывай
Из песни:
или странникам
Ты сказку говоришь?..
Я знал Ермилу Гирина...
Вральман. Матушка мая? Што тепе надопно? Што? Сынок, какоф ест, да тал Бог старовье,
или сынок премудрый,
так скасать, Аристотелис, да в могилу.
Но бумага не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город,
так что не было дома, который не считал бы одного
или двух злоумышленников.
Выслушав
такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух:
или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие,
или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду
таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Уподобив себя вечным должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили, что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою разумность получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог
или непрерывно сечет его и в вознаграждение не получает ничего. Рассудив
таким образом, глуповцы стали ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах?
или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не хочу я володеть вами, а ищите вы себе
такого князя, какого нет в свете глупее, — и тот будет володеть вами!
С
таким убеждением высказал он это, что головотяпы послушались и призвали новото́ра-вора. Долго он торговался с ними, просил за розыск алтын да деньгу, [Алтын да деньга — старинные монеты: алтын в 6 денег,
или в 3 копейки (ср. пятиалтынный — 15 коп.), деньга — полкопейки.] головотяпы же давали грош [Грош — старинная монета в 2 копейки, позднее — полкопейки.] да животы свои в придачу. Наконец, однако, кое-как сладились и пошли искать князя.
Никто не задавался предположениями, что идиот может успокоиться
или обратиться к лучшим чувствам и что при
таком обороте жизнь сделается возможною и даже, пожалуй, спокойною.
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли,
или, лучше сказать, ответили на него
так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Что происходит в тех слоях пучины, которые следуют непосредственно за верхним слоем и далее, до самого дна? пребывают ли они спокойными,
или и на них производит свое давление тревога, обнаружившаяся в верхнем слое? — с полною достоверностью определить это невозможно,
так как вообще у нас еще нет привычки приглядываться к тому, что уходит далеко вглубь.
Так, например, наверное обнаружилось бы, что происхождение этой легенды чисто административное и что Баба-яга была не кто иное, как градоправительница,
или, пожалуй, посадница, которая, для возбуждения в обывателях спасительного страха, именно этим способом путешествовала по вверенному ей краю, причем забирала встречавшихся по дороге Иванушек и, возвратившись домой, восклицала:"Покатаюся, поваляюся, Иванушкина мясца поевши".
В
таком положении были дела, когда мужественных страдальцев повели к раскату. На улице их встретила предводимая Клемантинкою толпа, посреди которой недреманным оком [«Недреманное око»,
или «недремлющее око» — в дан — ном случае подразумевается жандармское отделение.] бодрствовал неустрашимый штаб-офицер. Пленников немедленно освободили.
Ибо закон, каков бы он ни был (даже
такой, как, например:"всякий да яст"
или"всяка душа да трепещет"), все-таки имеет ограничивающую силу, которая никогда честолюбцам не по душе.
В сем приятном уединении он под видом ласки
или шутливых манер может узнать много
такого, что для самого расторопного сыщика не всегда бывает доступно.
Но и на этот раз ответом было молчание
или же
такие крики, которые совсем не исчерпывали вопроса. Лицо начальника сперва побагровело, потом как-то грустно поникло.
При
таких условиях невозможно ожидать, чтобы обыватели оказали какие-нибудь подвиги по части благоустройства и благочиния
или особенно успели по части наук и искусств.
В этой крайности Бородавкин понял, что для политических предприятий время еще не наступило и что ему следует ограничить свои задачи только
так называемыми насущными потребностями края. В числе этих потребностей первое место занимала, конечно, цивилизация,
или, как он сам определял это слово,"наука о том, колико каждому Российской Империи доблестному сыну отечества быть твердым в бедствиях надлежит".
Сохранение пропорциональностей частей тела также не маловажно, ибо гармония есть первейший закон природы. Многие градоначальники обладают длинными руками, и за это со временем отрешаются от должностей; многие отличаются особливым развитием иных оконечностей
или же уродливою их малостью, и от того кажутся смешными
или зазорными. Сего всемерно избегать надлежит, ибо ничто
так не подрывает власть, как некоторая выдающаяся
или заметная для всех гнусность.
Так прошел и еще год, в течение которого у глуповцев всякого добра явилось уже не вдвое
или втрое, но вчетверо. Но по мере того как развивалась свобода, нарождался и исконный враг ее — анализ. С увеличением материального благосостояния приобретался досуг, а с приобретением досуга явилась способность исследовать и испытывать природу вещей.
Так бывает всегда, но глуповцы употребили эту"новоявленную у них способность"не для того, чтобы упрочить свое благополучие, а для того, чтоб оное подорвать.
— Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, — говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не
такое уж пугало, как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударыня моя, страшного
или презорного? [Презорный — презирающий правила
или законы.]
Очевидно, в Бородавкине происходила борьба. Он обдумывал, мазнуть ли ему Федьку по лицу
или наказать иным образом. Наконец придумано было наказание,
так сказать, смешанное.
Когда же совсем нечего было делать, то есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (в жизни самых расторопных администраторов встречаются
такие тяжкие минуты), то он
или издавал законы,
или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка,
или возобновлял в своей памяти военные сигналы.
Они не производят переворота ни в экономическом, ни в умственном положении страны, но ежели вы сравните эти административные проявления с
такими, например, как обозвание управляемых курицыными детьми
или беспрерывное их сечение, то должны будете сознаться, что разница тут огромная.
Там, где простой идиот расшибает себе голову
или наскакивает на рожон, идиот властный раздробляет пополам всевозможные рожны и совершает свои,
так сказать, бессознательные злодеяния вполне беспрепятственно.
— Я не понимаю, как они могут
так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера
или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
— Плохо! Безнадежный субъект! — сказал Катавасов. — Ну, выпьем за его исцеление
или пожелаем ему только, чтоб хоть одна сотая его мечтаний сбылась. И это уж будет
такое счастье, какое не бывало на земле!
Но, несмотря на все эти трудности, он добился своего, и к осени дело пошло
или, по крайней мере, ему
так казалось.
Это было
так же невозможно, как прибить женщину, украсть
или солгать.
Но хорошо было говорить
так тем, у кого не было дочерей; а княгиня понимала, что при сближении дочь могла влюбиться, и влюбиться в того, кто не захочет жениться,
или в того, кто не годится в мужья.
— Дарья Александровна, — сказал он сухо, — я ценю вашу доверенность ко мне; я думаю, что вы ошибаетесь. Но прав я
или неправ, эта гордость, которую вы
так презираете, делает то, что для меня всякая мысль о Катерине Александровне невозможна, — вы понимаете, совершенно невозможна.
Так что, несмотря на уединение
или вследствие уединения, жизнь eго была чрезвычайно наполнена, и только изредка он испытывал неудовлетворенное желание сообщения бродящих у него в голове мыслей кому-нибудь, кроме Агафьи Михайловны хотя и с нею ему случалось нередко рассуждать о физике, теории хозяйства и в особенности о философии; философия составляла любимый предмет Агафьи Михайловны.
Несмотря на всё это, к концу этого дня все, за исключением княгини, не прощавшей этот поступок Левину, сделались необыкновенно оживлены и веселы, точно дети после наказанья
или большие после тяжелого официального приема,
так что вечером про изгнание Васеньки в отсутствие княгини уже говорилось как про давнишнее событие.
В Левинском, давно пустынном доме теперь было
так много народа, что почти все комнаты были заняты, и почти каждый день старой княгине приходилось, садясь зa стол, пересчитывать всех и отсаживать тринадцатого внука
или внучку за особенный столик. И для Кити, старательно занимавшейся хозяйством, было не мало хлопот о приобретении кур, индюшек, уток, которых при летних аппетитах гостей и детей выходило очень много.
Мысли казались ему плодотворны, когда он
или читал
или сам придумывал опровержения против других учений, в особенности против материалистического; но как только он читал
или сам придумывал разрешение вопросов,
так всегда повторялось одно и то же.
На приглашение его два старшие тотчас же соскочили к нему и побежали с ним
так же просто, как бы они побежали с няней, с мисс Гуль
или с матерью.