Неточные совпадения
Сами мы все жили в трех комнатках, а для князя она все хотела, чтобы весь дом в параде был, и дума ее сиятельства была
такая, что если его еще будет преследовать несчастие, то чтоб он нашел какой-нибудь способ объясниться с главнокомандующим
или государю бы все от чистого сердца объяснил и вышел в отставку.
Словом,
такой красавец, что без привычки смотреть на него было страшно,
или, лучше того сказать, можно было его по ярмаркам возить да за деньги по грошу показывать.
Если она к этому прибавляла что-нибудь с намерением дать понять своему сопутнику, что ей очень трудно идти одной без его поддержки, то, вероятно, делала это с большим мастерством; но тем не менее румяный богослов все-таки
или не дерзал предложить ей свою руку,
или же считал это не идущим к его достоинству.
Маленьким, тем, бывало, что нужно малые дары, управитель дает, а к старшим с большими дарами
или с средними Патрикей едет, и от других будто не брали, а от него всегда брали, потому что повадку
такую имел, что внушал доверие: глядел в глаза верно и ласково, улыбался улыбкой исподтихонька, одними устами поведет и опять сведет; слушать станет все это степенно, а в ответ молвит,
так его слову никто не усомнится поверить.
Такими простыми мерами, какие мною описаны, княгиня без фраз достигла того, что действительно вошла в народ,
или, как нынче говорят: «слилась с ним» в одном русле и стояла посреди своих людей именно как владыка, как настоящая народная княгиня и госпожа…
— Не без причины же он на меня сердится: может быть, ему что-нибудь на меня наговорили
или что-нибудь не
так показалось, а может быть, я и впрямь чем виновата: что-нибудь грубо сказала, а он не стерпел. Что делать, мы все нетерпеливы.
— Как!
такая девочка, еще подросточек, и уже из своего дома человека видеть не хочет! И какого человека! Разве она не знает, что он мне больше друг, чем слуга,
или она уже все позабыла!
— Опять тройка! понял?
Или лучше молчи и слушай: ты сказал государь… это
так, — голова, она должна уметь думать. Кормит все — желудок. Этот желудок — народ, он кормит; а сердце кто? Сердце это просвещенный класс — это дворянин, вот кто сердце. Понимаешь ли ты, что без просвещения быть нельзя! Теперь иди домой и все это разбери, что тебе открыл настоящий дворянин, которого пополам перервать можно, а вывернуть нельзя. Брысь!.. Не позволю! В моем уме и в душе один бог волен.
— А
так без дела разве нельзя,
или грех по-соседски повидаться?
Приезжал ли он избитый и израненный, что с ним случалось нередко, он все равно нимало не изменялся и точно
так же читал на память повесть чьего-нибудь славного дворянского рода и пугал других захуданием
или декламировал что-нибудь из рыцарских баллад, которых много знал на память.
Между тем все эти последние истории продолжали быть обдержаниями
или напастями невольными:
так, прощальный обед, которым княгиня отвлекла почти всех дворян от обеда, данного в пустой зале собрания графу, вовсе не был ею рассчитан на какую-нибудь обиду, а совпал с этим обстоятельством совершенно случайно,
или уже после того действительно нет на свете никаких случаев, а есть на все только одна неисповедимая воля, без которой не падает ни волос с головы, ни воробей с кровли.
В деревнях оставались отслужившие израненные воины двенадцатого года
или так называвшиеся тогда «грузинские асессоры», то есть новые дворяне, получавшие в Грузии асессорские чины по сокращенному сроку и приобретавшие затем мелкопоместные именьица.
На первый взгляд это казалось очень льготно, и число дворян, получивших
таким образом средства жить более
или менее открыто, быстро увеличилось, но это была состоятельность самая обманчивая.
Тогда в свете жили не по-нынешнему: появившиеся впоследствии времени козёры тогда
или вовсе не были известны,
или их попросту называли «болтунами» и держали в презрении вроде известного героя грибоедовской комедии Загорецкого. Тогда, собравшись в дом,
или танцевали до упаду,
или занимались
так называемыми «играми», из которых многие требовали от участников и ума и некоторой образованности.
Какой же ей нужен был француз? Совсем необыкновенный
или по крайней мере отнюдь не
такой, какие были тогда в моде. Княгиня отнюдь не хотела, чтобы француз ее сыновей воспитывал, это, по ее мнению, для русских детей никуда не годится. Серьезного воспитателя она хотела искать в другом месте; а француз требовался просто, чтобы как можно больше говорил, но только не вредного.
Такое вмешательство до того бесило дворянина, что он в досаде смешивал карты и, стиснув их в руке,
или сидел молча, пока Gigot, потеряв терпение, отходил от него прочь,
или же начинал вдруг креститься и читать «Да воскреснет бог», отплевываясь от Gigot, как от черта.
Такой был зажига, подскочит и начнет указывать, что будто не
так ту
или эту карту переложил, ну и пойдет опять дым коромыслом.
Впрочем, Gigot и Дон-Кихот ссорились и без игр, и всегда из-за совершенных пустяков, вроде того, например, что живой и веселый Gigot, одушевляясь разговором, любил хлопать собеседника по плечу
или по коленам, а гордый Дон-Кихот находил это неуместным и решительно на мог переносить
такой фамильярности: он вскакивал и как ужаленный, сверкая на Gigot гневными взглядами своего единственного глаза, кричал...
— Ты знай, — говорил он, — что если ты и половину шпион,
или три четверти шпион, а может быть, и целый, но все-таки честный человек тебя может бить.
«Прекрасно вы говорите, — никогда сопротивляться не надо. А все-таки вы одну какую-нибудь власть уважаете? А?
Или по крайней мере вы можете уважать какую-нибудь власть?»
Но, однако, и
так не было ни одного человека, который бы решился громко возражать против того, что князь Яков Львович Протозанов,
или, как его в шутку звали, «князь Кис-ме-квик», самый добрый и благородный человек, какого только можно пожелать встретить.
— Что, твоя жена брезглива
или так фуфырится?
Русский человек вообще не злопамятлив: он прощает обиду скорее и легче, чем иной иностранец; мести он почти никогда не делает своею задачею и охотно мирится с тем, в чьем обидном поступке видит след запальчивости, неосновательной подозрительности
или иной случайности, зависящей от обстоятельств и слабостей человеческих, которым в мягкосердной Руси дается
так много снисхождения; но когда хороший русский человек встречает в другом обидный закал, он скажет: «Бог с ним» и предоставляет другим проучить его, а сам от
такого сейчас в сторону.
—
Так что же: хотите вы распять
или хотите пустить его?
Так шли его домашние дела, в которых он по основательным
или неосновательным своим соображениям ничего изменить не мог
или не надеялся.
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, на коленях, непременно на коленях! Я хочу знать, что
такое мне суждено: жизнь
или смерть.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни
или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению
или к неискусству врача.
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство
или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй.
Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит…
Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто
или стоишь на какой-нибудь колокольне,
или тебя хотят повесить.
Городничий. Да, таков уже неизъяснимый закон судеб: умный человек —
или пьяница,
или рожу
такую состроит, что хоть святых выноси.