Неточные совпадения
Проза другое дело! тут сочинитель даже поучать может, — ну, там о любви к отечеству упомянуть
или так, вообще про добродетели… да!
И добро бы большой
или интересный человек был герой,
или из исторического что-нибудь, вроде Рославлева
или Юрия Милославского; а то выставлен какой-то маленький, забитый и даже глуповатый чиновник, у которого и пуговицы на вицмундире обсыпались; и все это
таким простым слогом описано, ни дать ни взять как мы сами говорим…
— Знаешь, Ваня? — продолжал старик, увлекаясь все более и более, — это хоть не служба, зато все-таки карьера. Прочтут и высокие лица. Вот ты говорил, Гоголь вспоможение ежегодное получает и за границу послан. А что, если б и ты? А?
Или еще рано? Надо еще что-нибудь сочинить?
Так сочиняй, брат, сочиняй поскорее! Не засыпай на лаврах. Чего глядеть-то!
Эдак, знаешь, бледные они, говорят, бывают, поэты-то, ну и с волосами
такими, и в глазах эдак что-то… знаешь, там Гете какой-нибудь
или проч.…я это в «Аббаддонне» читал… а что?
В
такие минуты старик тотчас же черствел и угрюмел, молчал, нахмурившись,
или вдруг, обыкновенно чрезвычайно неловко и громко, заговаривал о другом,
или, наконец, уходил к себе, оставляя нас одних и давая
таким образом Анне Андреевне возможность вполне излить передо мной свое горе в слезах и сетованиях.
Помнишь, голубчик,
или не помнишь? был у меня медальончик, в золото оправленный,
так для сувенира сделано, а в нем портрет Наташечки, в детских летах; восьми лет она тогда была, ангельчик мой.
Чего доброго, не надоумил ли его господь и не ходил ли он в самом деле к Наташе, да одумался дорогой,
или что-нибудь не удалось, сорвалось в его намерении, — как и должно было случиться, — и вот он воротился домой, рассерженный и уничтоженный, стыдясь своих недавних желаний и чувств, ища, на ком сорвать сердце за свою же слабость,и выбирая именно тех, кого наиболее подозревал в
таких же желаниях и чувствах.
— Голубчик мой, Ваня! — сказала она мне через минуту и вдруг опять замолчала, как будто сама забыла, что хотела сказать,
или сказала
так, без мысли, от какого-то внезапного ощущения.
Граф мне руку жмет, глаза у него стали масленые; а отец, хоть он и добрейший, и честнейший, и благороднейший человек, но верьте
или не верьте, а чуть не плакал от радости, когда мы вдвоем домой приехали; обнимал меня, в откровенности пустился, в какие-то таинственные откровенности, насчет карьеры, связей, денег, браков,
так что я многого и не понял.
И всегда, когда Наташа переменяла тон и подходила, бывало, ко мне
или с жалобой на Алешу,
или для разрешения каких-нибудь щекотливых недоумений,
или с каким-нибудь секретом и с желанием, чтоб я понял его с полслова, то, помню, она всегда смотрела на меня, оскаля зубки и как будто вымаливая, чтоб я непременно решил как-нибудь
так, чтоб ей тотчас же стало легче на сердце.
Я ему говорю, а он не слушает
или об другом заговаривает, знаешь, эта скверная великосветская привычка, от которой мы оба его
так отучали.
Я поспешил ее обнадежить. Она замолчала, взяла было своими горячими пальчиками мою руку, но тотчас же отбросила ее, как будто опомнившись. «Не может быть, чтоб она в самом деле чувствовала ко мне
такое отвращение, — подумал я. — Это ее манера,
или…
или просто бедняжка видела столько горя, что уж не доверяет никому на свете».
Наташу, против ожидания, я застал опять одну, и — странное дело, мне показалось, что она вовсе не
так была мне в этот раз рада, как вчера и вообще в другие разы. Как будто я ей в чем-нибудь досадил
или помешал. На мой вопрос: был ли сегодня Алеша? — она отвечала: разумеется, был, но недолго. Обещался сегодня вечером быть, — прибавила она, как бы в раздумье.
— То-то. Разумеется, что же тут
такого? А вот они (она указала глазами на группу, сидевшую за самоваром), они, наверно, сказали бы, что это нехорошо. Правы они
или нет?
— Да, пожертвовала, а потом как он начал приезжать ко мне и все больше и больше меня любить,
так я стала задумываться про себя и все думаю: пожертвовать
или нет? Ведь это очень худо, не правда ли?
Ведь вы от меня, в самой сущности дела, ничего другого и не ожидали, как бы я ни говорил с вами: с раздушенною ли вежливостью,
или как теперь; следовательно, смысл все-таки был бы тот же, как и теперь.
Или вы, может быть, хотите узнать еще: для чего я завез вас сюда, для чего я перед вами
так ломался и
так спроста откровенничал, тогда как все это можно было высказать без всяких откровенностей, — да?
Она тотчас же подружилась с Нелли и много помогала мне во все время ее болезни, навещала нас почти каждый день и всегда, бывало, приедет с
таким видом, как будто что-нибудь пропало
или куда-то уехало и надо поскорее ловить.
— Более всего надо беречь свое здоровье, — говорил он догматическим тоном, — и во-первых, и главное, для того чтоб остаться в живых, а во-вторых, чтобы всегда быть здоровым и,
таким образом, достигнуть счастия в жизни. Если вы имеете, мое милое дитя, какие-нибудь горести, то забывайте их
или лучше всего старайтесь о них не думать. Если же не имеете никаких горестей, то… также о них не думайте, а старайтесь думать об удовольствиях… о чем-нибудь веселом, игривом…
В смертельной тоске возвращался я к себе домой поздно вечером. Мне надо было в этот вечер быть у Наташи; она сама звала меня еще утром. Но я даже и не ел ничего в этот день; мысль о Нелли возмущала всю мою душу. «Что же это
такое? — думал я. — Неужели ж это
такое мудреное следствие болезни? Уж не сумасшедшая ли она
или сходит с ума? Но, боже мой, где она теперь, где я сыщу ее!»
Милый ангел Наташа! Еще в этот же вечер, несмотря на свое горе, она смогла-таки принять участие и в моих заботах, когда я, видя, что она немножко успокоилась,
или, лучше сказать, устала, и думая развлечь ее, рассказал ей о Нелли… Мы расстались в этот вечер поздно; я дождался, пока она заснула, и, уходя, просил Мавру не отходить от своей больной госпожи всю ночь.
Случается ему тоже перевирать чужое мнение
или вставлять его не туда, куда следует,
так что выходит бурда.
В
таких случаях Нелли старалась не показать нам, что понимает наши усилия, и начинала смеяться с доктором
или с Николаем Сергеичем…
Так и продолжалось год
или больше.
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, на коленях, непременно на коленях! Я хочу знать, что
такое мне суждено: жизнь
или смерть.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни
или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению
или к неискусству врача.
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство
или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй.
Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит…
Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто
или стоишь на какой-нибудь колокольне,
или тебя хотят повесить.
Городничий. Да, таков уже неизъяснимый закон судеб: умный человек —
или пьяница,
или рожу
такую состроит, что хоть святых выноси.