Мелкий бес
1902
IV
[3. Дорогой Передонов рассказал Володину, что Женя, Софьина сестра, – любовница Преполовенского. Володин немедленно этому поверил: он зол был на Женю, которая недавно ему отказала. – Надо бы на нее в консисторию донести, – говорил Передонов, – ведь она из духовных, епархиалка. Вот донести бы, так отправят ее в монастырь на покаяние, а там высекут! Володин думал: не донести ли? Но решился быть великодушным, – бог с нею. А то еще и его притянут, скажут: докажи.] В биллиардной было дымно накурено. Передонов, Рутилов, Фаластов, Володин и Мурин, — помещик громадного роста, с глупою наружностью, владелец маленького имения, человек оборотливый и денежный, — все пятеро, окончив игру, собирались уходить.
Вечерело. На грязном досчатом столе возвышалось много опорожненных пивных бутылок. Игроки, много за игрою выпившие, раскраснелись и пьяно галдели. Рутилов один сохранял обычную чахлую бледность. Он и пил меньше других, да и после обильной выпивки только бы еще больше побледнел.
Грубые слова носились в воздухе. Никто на это не обижался: по дружбе.
Передонов проиграл, как почти всегда. Он плохо играл на биллиарде. Но он сохранял на своем лице невозмутимую угрюмость и расплачивался с неохотою. Мурин громко крикнул:
— Пли!
И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул от страха и присел. В его голове мелькнула глупая мысль, что Мурин хочет его застрелить. Все захохотали. Передонов досадливо пробормотал:
— Терпеть не могу таких шуток.
Мурин уже раскаивался, что испугал Передонова: его сын учился в гимназии, и потому он считал своею обязанностью всячески угождать гимназическим учителям. Теперь он стал извиняться перед Передоновым и угощал его вином и сельтерскою.
Передонов угрюмо сказал:
— У меня нервы немного расстроены. Я директором нашим недоволен.
— Проигрался будущий инспектор, — блеющим голосом закричал Володин, — жаль денежек!
— Несчастлив в игре — счастлив в любви, — сказал Рутилов, посмеиваясь и показывая гниловатые зубы.
Передонов и без того был не в духе из-за проигрыша и от испуга, да еще его принялись дразнить Варварою.
Он крикнул:
— Женюсь, а Варьку вон!
Приятели хохотали и поддразнивали:
— А вот и не посмеешь.
— А вот посмею. Завтра же пойду свататься.
— Пари! идет? — предложил Фаластов, — на десять рублей.
Но Передонову жаль стало денег, — проиграешь, пожалуй, так платить придется. Он отвернулся и угрюмо отмалчивался.
У ворот из сада расстались и разошлись в разные стороны. Передонов и Рутилов пошли вместе. Рутилов принялся уговаривать Передонова сейчас же венчаться на одной из его сестер.
— Я все наладил, не беспокойся, — твердил он.
— Оглашения не было, — отговаривался Передонов.
— Я все наладил, говорю тебе, — убеждал Рутилов. — Попа такого нашел: он знает, что вы не родня.
— Шаферов нет, — сказал Передонов.
— Ну вот, нет. Шаферов достанем сейчас же, пошлю за ними, они и приедут прямо в церковь. Или сам за ними заеду. А раньше нельзя было, сестрица твоя узнала бы и помешала.
Передонов замолчал и тоскливо озирался по сторонам, где темнели редкие, молчаливые дома за дремотными садишками да шаткими изгородями.
— Ты только постой у ворот, — убедительно говорил Рутилов, — я тебе любую выведу, которую хошь. Ну, послушай, я тебе сейчас докажу. Ведь дважды два — четыре, так или нет?
— Так, — отвечал Передонов.
— Ну вот, дважды два — четыре, что тебе следует жениться на моей сестре.
Передонов был поражен.
«А ведь и правда, — подумал он, — конечно, дважды два — четыре». И он с уважением посмотрел на рассудительного Рутилова. «Придется венчаться! С ним не сговоришь».
Приятели в это время подошли к Рутиловскому дому и остановились у ворот.
— Нельзя же нахрапом, — сердито сказал Передонов.
— Чудак, ждут не дождутся, — воскликнул Рутилов.
— Да я-то, может быть, не хочу.
— Ну вот, не хочешь, чудород! Что ж, ты век бобылем жить станешь? — уверенно возразил Рутилов. — Или в монастырь собираешься? Или еще Варя не опротивела? Нет, ты подумай только, какую она рожу скорчит, если ты молодую жену приведешь.
Передонов отрывисто и коротко захохотал, но сейчас же нахмурился и сказал:
— Да и они, может быть, не хотят.
— Ну, как не хотят, чудак! — отвечал Рутилов. — Уж я даю тебе слово.
— Они гордые, — придумывал Передонов.
— Да тебе-то что! Еще лучше.
— Насмешницы.
— Да ведь не над тобой, — убеждал Рутилов.
— Почем я знаю!
— Да уж ты мне поверь, я тебя не обману. Они тебя уважают. Ведь ты не Павлушка какой-нибудь, чтоб над тобой смеяться.
— Да, поверь тебе, — недоверчиво сказал Передонов. — Нет, я хочу сам уверяться, что они надо мной не смеются.
— Вот чудак, — с удивлением сказал Рутилов, — да как же они смеют смеяться? Ну, как же ты, однако, хочешь увериться?
Передонов подумал и сказал:
— Пусть выйдут сейчас же на улицу.
— Ну, ладно, это можно, — согласился Рутилов.
— Все трое, — продолжал Передонов.
— Ну, ладно.
— И пусть каждая скажет, чем она мне угождать будет.
— Зачем же это? — с удивлением спросил Рутилов.
— Вот я и вижу, что они хотят, а то вы меня за нос поведете, — объяснил Передонов.
— Никто тебя за нос не поведет.
— Они надо мной, может быть, посмеяться хотят, — рассуждал Передонов, — а вот пусть выйдут, потом уж они коли захотят смеяться, так и я буду над ними смеяться.
Рутилов подумал, передвинул шляпу на затылок и опять на лоб и наконец сказал:
— Ну, погоди, пойду скажу им. Вот-то чудодей! Только ты во двор войди пока, а то еще кого-нибудь чорт понесет по улице, увидят.
— Наплевать, — сказал Передонов, но все же вошел за Рутиловым в калитку.
Рутилов отправился в дом к сестрам, а Передонов остался ждать на дворе.
В гостиной, угловой к воротам горнице, сидели все четыре сестры, все на одно лицо, все похожие на брата, все миловидные, румяные, веселые: замужняя Лариса, спокойная, приятная, полная; вертлявая да быстрая Дарья, самая высокая и тонкая из сестер; смешливая Людмила и Валерия, маленькая, нежная, хрупкая на вид. Они лакомились орехами да изюмом и, очевидно, чего-то ждали, а потому волновались и смеялись более обычного, вспоминали последние городские сплетни и осмеивали знакомых и незнакомых.
Уже с утра они были готовы ехать под венец. Оставалось только надеть приличное к венцу платье да приколоть фату и цветы. О Варваре сестры не вспоминали в своих разговорах, как-будто ее и на свете нет. Но уже одно то, что они, беспощадные насмешницы, перемывая косточки всем, не обмолвились во весь день ни одним словечком только о Варваре, одно это доказывало, что неловкая мысль о ней гвоздем сидит в голове каждой из сестриц.
— Привел! — объявил Рутилов, входя в гостиную, — у ворот стоит.
Сестры взволнованно поднялись и все разом заговорили и засмеялись.
— Только есть заковычка, — сказал Рутилов, посмеиваясь.
— Что, что такое? — спросила Дарья. Валерия досадливо нахмурила свои красивые, темные брови.
— Уж не знаю, говорить ли? — спросил Рутилов.
— Ну, скорее, скорее! — торопила Дарья.
С некоторым смущением Рутилов рассказал о том, чего желает Передонов. Барышни подняли крик и взапуски принялись бранить Передонова. Но мало-по-малу их негодующие крики заменились шутками и смехом, Дарья сделала угрюмо-ожидающее лицо и сказала:
— Вот он так стоит у ворот. Вышло похоже и забавно.
Барышни стали выглядывать из окна к воротам. Дарья приоткрыла окно и крикнула:
— Ардальон Борисыч, а из окошка сказать можно?
Послышался угрюмый голос:
— Нельзя.
Дарья поспешно захлопнула окно. Сестры расхохотались звонко и неудержимо и убежали из гостиной в столовую, чтобы Передонов не услышал. В этом веселом семействе умели от самого сердитого настроения переходить к смеху и шуткам, и веселое слово зачастую решало дело.
Передонов стоял и ждал. Ему было грустно и страшно. Подумывал он убежать, да не решился и на это. Откуда-то очень издалека доносилась музыка: должно быть, предводителева дочь играла на рояле. Слабые, нежные звуки лились в вечернем тихом, темном воздухе, наводили грусть, рождали сладкие мечты.
Сначала мечты Передонова приняли эротическое направление. Он представлял барышень Рутиловых в самых соблазнительных положениях. Но чем дальше продолжалось ожидание, тем больше Передонов испытывал раздражение, — зачем заставляют его ждать. И музыка, едва задев его мертвенно-грубые чувства, умерла для него.
А вокруг спустилась ночь, тихая, шуршащая зловещими подходами и пошептами. И еще темнее казалось везде оттого, что Передонов стоял в пространстве, освещенном лампою в гостиной, свет от которой двумя полосами ложился на двор, расширяясь к соседскому забору, за которым виднелись темные бревенчатые стены. В глубине двора подозрительно темнели и шептались о чем-то деревья Рутиловского сада. На улицах по мосткам где-то недалеко долго слышались чьи-то замедленные, тяжелые шаги. Передонов начал уже бояться, что, пока он тут стоит, на него нападут и ограбят, а то так и убьют. Он прижался к самой стене, в тень, чтобы его не видели, и робко ждал.
Но вот по освещенным полосам на дворе пробежали длинные тени, захлопали двери, послышались за дверью на крыльце голоса. Передонов оживился. «Идут!» — радостно подумал он, и приятные мечты о красотках-сестрицах опять лениво зашевелились в его голове, — паскудные детища его скудного воображения.
Сестры стояли в сенях. Рутилов вышел на двор к воротам и огляделся, не идет ли кто по улице.
Никого не было ни видно, ни слышно.
— Никого нет, — громким шопотом сказал он сестрам в сложенные трубою руки.
Он остался сторожить на улице. Вместе с ним вышел на улицу и Передонов.
— Ну вот, сейчас они тебе скажут, — сказал Рутилов.
Передонов стоял у самой калитки и смотрел в щель меж калиткою и приворотным столбом. Лицо его было угрюмо и почти испуганно, и всякие мечты и думы погасли в его голове и сменились тяжелым, беспредметным вожделением.
Дарья первая подошла к приотворенной калитке.
— Ну, чем же вам угодить? — спросила она.
Передонов угрюмо молчал. Дарья сказала:
— Я вам блины буду превкусные печь, горячие, только не подавитесь.
Людмила из-за ее плеча крикнула:
— А я каждое утро буду по городу ходить, все сплетни собирать, а потом вам рассказывать. Превесело.
Между веселыми лицами двух сестер показалось на миг капризное, тонкое Валерочкино лицо, и послышался ее хрупкий голосок:
— А я ни за что не скажу, чем вам угожу, — догадывайтесь сами.
Сестры побежали, заливаясь хохотом. Голоса их и смех затихли за дверьми. Передонов отвернулся от калитки. Он был не совсем доволен. Он думал: болтнули что-то и ушли. Дали бы лучше записочки. Но уже поздно тут стоять и ждать.
— Ну, видел? — спросил Рутилов. — Которую же тебе?
Передонов погрузился в размышление. Конечно, сообразил он наконец, надо выбирать самую молоденькую. Что же ему на перестарке жениться!
— Веди Валерию, — решительно сказал он.
Рутилов отправился домой, а Передонов опять вошел во двор.
Людмила выглядывала тайком в окно, стараясь услышать, что говорят, но ничего не услышала. Вот прозвучали шаги по мосткам на дворе. Сестры притихли и сидели взволнованные и смущенные. Вошел Рутилов и объявил:
— Валерию выбрал. Ждет, — стоит у ворот.
Сестры зашумели, засмеялись. Валерия слегка побледнела.
— Вот, вот, — повторяла она, — очень я хочу, очень мне надо.
Ее руки дрожали. Ее стали наряжать, — все три сестры хлопотали около нее. Она, как всегда, жеманилась и медлила. Сестры ее торопили. Рутилов неустанно болтал, радостно и возбужденно. Ему нравилось, что все это дело он так ловко устроил.
— А извозчиков ты приготовил? — озабоченно спросила Дарья.
Рутилов отвечал с досадою:
— Да разве можно? Весь город сбежался бы. Варвара бы его за волосы оттащила к себе.
— Так как же мы?
— А так, до площади дойдем попарно, а там и наймем. Очень просто. Сперва ты с невестой, да Лариса с женихом, — да и то не сразу, а то еще увидит кто в городе. А я с Людмилой за Фаластовым заеду, они вдвоем поедут, а я еще Володина прихвачу.
Передонов, оставшись один, погрузился в сладкие мечтания. Ему грезилась Валерия в обаянии брачной ночи, раздетая, стыдливая, но веселая. Вся тоненькая, субтильная.
Мечтал, а сам таскал из кармана завалявшиеся там карамельки и сосал их.
Потом пришло ему на память, что Валерия — кокетка. Ведь она, подумал он, потребует нарядов, обстановки. Уж тогда, пожалуй, деньги придется не откладывать каждый месяц, а и прикопленное растрачивать. А жена-то станет привередничать, а за кухней, пожалуй, и не доглядит. А еще на кухне подсыплют ему яду, — Варя со злости подкупит кухарку. «Да и вообще, — думал Передонов, — уж слишком тонкая штучка — Валерия. К такой не знаешь, как и подступиться. Как ее обругаешь? Как ее толканешь? Как на нее плюнешь? Изойдет слезами, осрамит на весь город. Нет, страшно с нею связываться. Вот Людмила, так та проще. Не взять ли ее?»
Передонов подошел к окну и стукнул палкою в раму. Через полминуты Рутилов высунулся из окна.
— Чего тебе? — спросил он с беспокойством.
— Передумал, — буркнул Передонов.
— Ну! — испуганно крикнул Рутилов.
— Веди Людмилу, — сказал Передонов.
Рутилов отошел от окна.
— Чорт очкастый, — проворчал он и пошел к сестрам.
Валерия обрадовалась.
— Твое счастье, Людмила, — весело сказала она.
Людмила принялась хохотать, — упала в кресло, откинулась на спинку и хохотала, хохотала.
— Что ему сказать-то? — спрашивал Рутилов, — согласна, что ли?
Людмила от смеха не могла сказать ни слова и только махала руками.
— Да, согласна, конечно, — сказала за нее Дарья. — Скажи ему скорее, а то еще уйдет сдуру, не дождется.
Рутилов вышел в гостиную и сказал шопотом в окно:
— Погоди, сейчас будет готова.
— Да живее, — сердито сказал Передонов, — что там копаются!
Людмилу проворно наряжали. Минут через пять она была уже совсем готова.
Передонов думал о ней. Она — веселая, сдобная. Только уж очень любит хохотать. Засмеет, пожалуй. Страшно. Дарья, хоть и бойкая, а все же посолиднее и потише. А тоже красивая. Лучше взять ее. Он опять стукнул в окно.
— Стучит опять, — сказала Лариса, — уж не за тобой ли, Дарья?
— Вот чорт-то! — выругался Рутилов и побежал к окну.
— Чего еще? — сердитым шопотом спросил он, — опять передумал, что ли?
— Веди Дарью, — отвечал Передонов.
— Ну, подожди, — свирепо прошептал Рутилов.
Передонов стоял и думал о Дарье, — и опять недолгое любование ею в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая и дерзкая. Затормошит. Да и чего тут стоять и ждать? — подумал он: — еще простудишься. Во рву на улице, в траве под забором, может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит и укокошит. И тоскливо стало Передонову. Ведь они бесприданницы, — думал он. Протекции у них в учебном ведомстве нет. Варвара нажалуется княгине. А на Передонова и так директор зубы точит.
Досадно стало Передонову на самого себя. С чего он тут путается с Рутиловым? Словно Рутилов очаровал его. Да, может быть, и в самом деле очаровал его. Надо поскорее зачураться.
Передонов закружился на месте, плевал во все стороны и бормотал:
— Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки, веди-таракашки. Чур меня. Чур меня. Чур, чур, чур. Чур-перечур-расчур.
На лице его изображалось строгое внимание, как при совершении важного обряда. И после этого необходимого действия он почувствовал себя в безопасности от Рутиловского навождения. Решительно застучал он палкой в окно, сердито бормоча:
— Донести бы, — заманивают. Нет, не хочу сегодня жениться, — объявил он высунувшемуся к нему Рутилову.
— Да что ты, Ардальон Борисыч, ведь уже все готово, — пытался убеждать Рутилов.
— Не хочу, — решительно сказал Передонов, — пойдем ко мне в карты играть.
— Вот чорт-то! — выругался Рутилов. — Не хочет венчаться, струсил, — объявил он сестрам. — Но я еще уломаю дурака. Зовет к себе в карты играть.
Сестры закричали все разом, браня Передонова.
— И ты пойдешь к этому прохвосту? — с досадою спросила Валерия.
— Ну да, пойду и возьму с него штраф. И он еще от нас не уйдет, — говорил Рутилов, стараясь сохранить уверенный тон, но чувствуя себя очень неловко.
Досада на Передонова быстро заменилась у девиц смехом. Рутилов ушел. Сестры побежали к окнам.
— Ардальон Борисыч! — крикнула Дарья, — что ж вы такой нерешительный? Так нельзя.
— Кисляй Кисляевич! — с хохотом крикнула Людмила.
Передонову стало досадно. По его мнению, сестры должны бы плакать от печали, что он их отверг. «Притворяются!» — подумал он, молча уходя со двора. Девицы перебежали к окнам на улицу и кричали вслед Передонову насмешливые слова пока он не скрылся в темноте.