Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь
вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила
и солидность в поступках.
Хотя
и взяточник, но
ведет себя очень солидно; довольно сурьёзен; несколько даже резонёр; говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало.
Аммос Федорович. Я думаю, Антон Антонович, что здесь тонкая
и больше политическая причина. Это значит вот что: Россия… да… хочет
вести войну,
и министерия-то, вот видите,
и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены.
Поехал в город парочкой!
Глядим, везет из города
Коробки, тюфяки;
Откудова ни взялися
У немца босоногого
Детишки
и жена.
Повел хлеб-соль с исправником
И с прочей земской властию,
Гостишек полон двор!
И силы словно прибыло,
Опять: охота, музыка,
Дворовых дует палкою,
Велит созвать крестьян.
Вздрогнула я, одумалась.
— Нет, — говорю, — я Демушку
Любила, берегла… —
«А зельем не поила ты?
А мышьяку не сыпала?»
— Нет! сохрани Господь!.. —
И тут я покорилася,
Я в ноги поклонилася:
— Будь жалостлив, будь добр!
Вели без поругания
Честному погребению
Ребеночка предать!
Я мать ему!.. — Упросишь ли?
В груди у них нет душеньки,
В глазах у них нет совести,
На шее — нет креста!
Пир кончился, расходится
Народ. Уснув, осталися
Под ивой наши странники,
И тут же спал Ионушка
Да несколько упившихся
Не в меру мужиков.
Качаясь, Савва с Гришею
Вели домой родителя
И пели; в чистом воздухе
Над Волгой, как набатные,
Согласные
и сильные
Гремели голоса...
Всего
и попросить-то бы,
Чтоб он по нашей волости
Очередные росписи
Проверить
повелел.
Народу не задерживал,
Приказчик, управляющий,
Богатые помещики
И мужики беднейшие —
Все очереди слушались,
Порядок строгий
вел!
Негромко
и неторопко
Повел рассказ Ионушка
«О двух великих грешниках»,
Усердно покрестясь.
А князь опять больнехонек…
Чтоб только время выиграть,
Придумать: как тут быть,
Которая-то барыня
(Должно быть, белокурая:
Она ему, сердечному,
Слыхал я, терла щеткою
В то время левый бок)
Возьми
и брякни барину,
Что мужиков помещикам
Велели воротить!
Поверил! Проще малого
Ребенка стал старинушка,
Как паралич расшиб!
Заплакал! пред иконами
Со всей семьею молится,
Велит служить молебствие,
Звонить в колокола!
Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как на беду, приказаны
Прогулки. Что ни день,
Через деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог
весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит — ты молчи!
Увидит в поле пахаря
И за его же полосу
Облает:
и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда на барина
Не работал мужик,
Да невдомек Последышу,
Что уж давно не барская,
А наша полоса!
Тот ни строки без трешника,
Ни слова без семишника,
Прожженный, из кутейников —
Ему
и Бог
велел!
Велел родимый батюшка,
Благословила матушка,
Поставили родители
К дубовому столу,
С краями чары налили:
«Бери поднос, гостей-чужан
С поклоном обноси!»
Впервой я поклонилася —
Вздрогну́ли ноги резвые;
Второй я поклонилася —
Поблекло бело личико;
Я в третий поклонилася,
И волюшка скатилася
С девичьей головы…
Милон. Не могу. Мне велено
и солдат
вести без промедления… да, сверх того, я сам горю нетерпением быть в Москве.
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал…
ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это
и давеча приметил
и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу
и важным голосом Простакову.) Именем правительства вам приказываю сей же час собрать людей
и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие,
повелевает мне правительство принять в опеку дом ваш
и деревни.
Правдин. Да
и ступай к своим свиньям. Не забудь, однако ж,
повестить всем Скотининым, чему они подвержены.
Простаков. От которого она
и на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет не было о нем ни слуху, ни
вести, то мы
и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку
и надзираем над ее имением, как над своим.
Надели на Евсеича арестантский убор
и, «подобно невесте, навстречу жениха грядущей»,
повели в сопровождении двух престарелых инвалидов на съезжую. По мере того как кортеж приближался, толпы глуповцев расступались
и давали дорогу.
В одной из приволжских губерний градоначальник был роста трех аршин с вершком,
и что же? — прибыл в тот город малого роста ревизор, вознегодовал,
повел подкопы
и достиг того, что сего, впрочем, достойного человека предали суду.
Не забудем, что летописец преимущественно
ведет речь о так называемой черни, которая
и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории. С одной стороны, его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека
и успевшая организоваться
и окрепнуть, с другой — рассыпавшиеся по углам
и всегда застигаемые врасплох людишки
и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
В одно прекрасное утро нежданно-негаданно призвал Фердыщенко Козыря
и повел к нему такую речь...
— Плохо ты, верно, читал! — дерзко кричали они градоначальнику
и подняли такой гвалт, что Грустилов испугался
и рассудил, что благоразумие
повелевает уступить требованиям общественного мнения.
И повел их вор-новотор сначала все ельничком да березничком, потом чащей дремучею, потом перелесочком, да
и вывел прямо на поляночку, а посередь той поляночки князь сидит.
С торжеством вытолкали они Линкина на улицу
и, потрясая воздух радостными восклицаниями,
повели его на градоначальнический двор.
Вести о «глуповском нелепом
и смеха достойном смятении» достигли наконец
и до начальства. Велено было «беспутную оную Клемантинку, сыскав, представить, а которые есть у нее сообщники, то
и тех, сыскав, представить же, а глуповцам крепко-накрепко наказать, дабы неповинных граждан в реке занапрасно не утапливали
и с раската звериным обычаем не сбрасывали». Но известия о назначении нового градоначальника все еще не получалось.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная
весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами
и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Тогда бригадир призвал к себе «излюбленных»
и велел им ободрять народ.
В это время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами, которые
вели взятую в плен беспутную Клемантинку. Штокфиш была полная белокурая немка, с высокою грудью, с румяными щеками
и с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.
Но таково было ослепление этой несчастной женщины, что она
и слышать не хотела о мерах строгости
и даже приезжего чиновника
велела перевести из большого блошиного завода в малый.
Голова разевала рот
и поводила глазами; мало того: она громко
и совершенно отчетливо произнесла: «Разорю!»
Очевидно, что когда эти две энергии встречаются, то из этого всегда происходит нечто весьма любопытное. Нет бунта, но
и покорности настоящей нет. Есть что-то среднее, чему мы видали примеры при крепостном праве. Бывало, попадется барыне таракан в супе, призовет она повара
и велит того таракана съесть. Возьмет повар таракана в рот, видимым образом жует его, а глотать не глотает. Точно так же было
и с глуповцами: жевали они довольно, а глотать не глотали.
Вероятнее всего, ему было совестно, что он, как Антоний в Египте,
ведет исключительно изнеженную жизнь,
и потому он захотел уверить потомство, что иногда
и самая изнеженность может иметь смысл административно-полицейский.
Громадные кучи мусора, навоза
и соломы уже были сложены по берегам
и ждали только мания, чтобы исчезнуть в глубинах реки. Нахмуренный идиот бродил между грудами
и вел им счет, как бы опасаясь, чтоб кто-нибудь не похитил драгоценного материала. По временам он с уверенностию бормотал...
Когда же Помпадурша была,"за слабое держание некоторой тайности", сослана в монастырь
и пострижена под именем инокини Нимфодоры, то он первый бросил в нее камнем
и написал"
Повесть о некоторой многолюбивой жене", в которой делал очень ясные намеки на прежнюю свою благодетельницу.
Было время, — гремели обличители, — когда глуповцы древних Платонов
и Сократов благочестием посрамляли; ныне же не токмо сами Платонами сделались, но даже того горчае, ибо едва ли
и Платон хлеб божий не в уста, а на пол метал, как нынешняя некая модная затея то делать
повелевает".
Как бы то ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была, несомненно, плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение
и пивоварение
и сделал обязательным употребление горчицы
и лаврового листа, доказывает, что он был по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые спустя три четверти столетия
вели войны во имя картофеля. Но самое важное дело его градоначальствования — это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии.
В стогах не могло быть по пятидесяти возов,
и, чтоб уличить мужиков, Левин
велел сейчас же вызвать возившие сено подводы, поднять один стог
и перевезти в сарай.
— Чем я неприлично
вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к нему голову
и глядя ему прямо в глаза, но совсем уже не с прежним скрывающим что-то весельем, а с решительным видом, под которым она с трудом скрывала испытываемый страх.
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он
ведет себя, как
ведут себя все молодые люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой
и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
— Да вот посмотрите на лето. Отличится. Вы гляньте-ка, где я сеял прошлую весну. Как рассадил! Ведь я, Константин Дмитрич, кажется, вот как отцу родному стараюсь. Я
и сам не люблю дурно делать
и другим не
велю. Хозяину хорошо,
и нам хорошо. Как глянешь вон, — сказал Василий, указывая на поле, — сердце радуется.
— Прикажи, Костя, если приедет Рябинин купец — я ему
велел нынче приехать, — принять
и подождать…
Ночь, проведенная Левиным на копне, не прошла для него даром: то хозяйство, которое он
вел, опротивело ему
и потеряло для него всякий интерес.
— Ведь я прошу одного, прошу права надеяться, мучаться, как теперь; но, если
и этого нельзя,
велите мне исчезнуть,
и я исчезну. Вы не будете видеть меня, если мое присутствие тяжело вам.
Она
велела принести ужинать, сама разобрала вещи, сама помогла стлать постели
и не забыла обсыпать их персидским порошком.
— Я не нахожу, — уже серьезно возразил Свияжский, — я только вижу то, что мы не умеем
вести хозяйство
и что, напротив, то хозяйство, которое мы
вели при крепостном праве, не то что слишком высоко, а слишком низко. У нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем. Спросите у хозяина, — он не знает, что ему выгодно, что невыгодно.
Вронский понял по ее взгляду, что она не знала, в каких отношениях он хочет быть с Голенищевым,
и что она боится, так ли она
вела себя, как он бы хотел.
Левин не был так счастлив: он ударил первого бекаса слишком близко
и промахнулся;
повел зa ним, когда он уже стал подниматься, но в это время вылетел еще один из-под ног
и развлек его,
и он сделал другой промах.
Анна была хозяйкой только по ведению разговора.
И этот разговор, весьма трудный для хозяйки дома при небольшом столе, при лицах, как управляющий
и архитектор, лицах совершенно другого мира, старающихся не робеть пред непривычною роскошью
и не могущих принимать долгого участия в общем разговоре, этот трудный разговор Анна
вела со своим обычным тактом, естественностью
и даже удовольствием, как замечала Дарья Александровна.