Неточные совпадения
Часам к 10 утра пришел полицейский чиновник, постучался сам,
велел слугам постучаться, — успех тот же, как
и прежде. «Нечего делать, ломай дверь, ребята».
Я хватаюсь за слово «знаю»
и говорю: ты этого не знаешь, потому что этого тебе еще не сказано, а ты знаешь только то, что тебе скажут; сам ты ничего не знаешь, не знаешь даже того, что тем, как я начал
повесть, я оскорбил, унизил тебя.
Я рассказываю тебе еще первую свою
повесть, ты еще не приобрела себе суждения, одарен ли автор художественным талантом (ведь у тебя так много писателей, которым ты присвоила художественный талант), моя подпись еще не заманила бы тебя,
и я должен был забросить тебе удочку с приманкой эффектности.
Дальше не будет таинственности, ты всегда будешь за двадцать страниц вперед видеть развязку каждого положения, а на первый случай я скажу тебе
и развязку всей
повести: дело кончится весело, с бокалами, песнью: не будет ни эффектности, никаких прикрас.
Но я предупредил тебя, что таланта у меня нет, — ты
и будешь знать теперь, что все достоинства
повести даны ей только ее истинностью.
Когда я говорю, что у меня нет ни тени художественного таланта
и что моя
повесть очень слаба по исполнению, ты не вздумай заключить, будто я объясняю тебе, что я хуже тех твоих повествователей, которых ты считаешь великими, а мой роман хуже их сочинений.
— Знаю: коли не о свадьбе, так известно о чем. Да не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад будет. Ну, да нечего с тобой много говорить,
и так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает. Так будешь с ним говорить, как я тебе
велю?
Марья Алексевна так
и велела: немножко пропой, а потом заговори. — Вот, Верочка
и говорит, только, к досаде Марьи Алексевны, по — французски, — «экая дура я какая, забыла сказать, чтобы по — русски»; — но Вера говорит тихо… улыбнулась, — ну, значит, ничего, хорошо. Только что ж он-то выпучил глаза? впрочем, дурак, так дурак
и есть, он только
и умеет хлопать глазами. А нам таких-то
и надо. Вот, подала ему руку — умна стала Верка, хвалю.
— Часов в двенадцать, — сказала Верочка. Это для Жюли немного рано, но все равно, она
велит разбудить себя
и встретится с Верочкою в той линии Гостиного двора, которая противоположна Невскому; она короче всех, там легко найти друг друга,
и там никто не знает Жюли.
— Ну, молодец девка моя Вера, — говорила мужу Марья Алексевна, удивленная таким быстрым оборотом дела: — гляди — ко, как она забрала молодца-то в руки! А я думала, думала, не знала, как
и ум приложить! думала, много хлопот мне будет опять его заманить, думала, испорчено все дело, а она, моя голубушка, не портила, а к доброму концу
вела, — знала, как надо поступать. Ну, хитра, нечего сказать.
Как только она позвала Верочку к папеньке
и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать, что она не по — приятельски себя
ведет, ничего им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «я сама ничего не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли я ничего не слыхала, уж я все то должна знать, что Анна Петровна знает»,
и пошла сообщить барыне.
— Мне жаль вас, — сказала Верочка: — я вижу искренность вашей любви (Верочка, это еще вовсе не любовь, это смесь разной гадости с разной дрянью, — любовь не то; не всякий тот любит женщину, кому неприятно получить от нее отказ, — любовь вовсе не то, — но Верочка еще не знает этого,
и растрогана), — вы хотите, чтобы я не давала вам ответа — извольте. Но предупреждаю вас, что отсрочка ни к чему не
поведет: я никогда не дам вам другого ответа, кроме того, какой дала нынче.
Или уж она так озлоблена на мать, что
и то самое дело, в котором обе должны бы действовать заодно, она хочет
вести без матери?
Он был с нею послушен, как ребенок: она
велела ему читать, — он читал усердно, будто готовился к экзамену; толку из чтения извлекал мало, но все-таки кое-какой толк извлекал; она старалась помогать ему разговорами, — разговоры были ему понятнее книг,
и он делал кое-какие успехи, медленные, очень маленькие, но все-таки делал.
Теперь давно уж не было человека, который
вел бы более строгую жизнь, —
и не в отношении к одному вину.
Бедная квартира
поведет к предложению невыгодных условий гувернантке; без почтенности
и видимой хорошей семейной жизни рекомендующего лица не будут иметь выгодного мнения о рекомендуемой девушке.
— Ах, боже мой!
И все замечания, вместо того чтобы говорить дело. Я не знаю, что я с вами сделала бы — я вас на колени поставлю: здесь нельзя, —
велю вам стать на колени на вашей квартире, когда вы вернетесь домой,
и чтобы ваш Кирсанов смотрел
и прислал мне записку, что вы стояли на коленях, — слышите, что я с вами сделаю?
— Конечно, мсье Лопухов, конечно, богатый; вот это-то меня
и смутило. Ведь в таком случае мать не может быть примирена ничем. А вы знаете права родителей! В этом случае они воспользуются ими вполне. Они начнут процесс
и поведут его до конца.
— Задаточка не получил, Марья Алексевна, а если деньги завелись, то кутнуть можно. Что задаточек? Тут не в задаточке дело. Что задаточками-то пробавляться? Дело надо начистоту
вести, а то еще подозренье будет. Да
и неблагородно, Марья Алексевна.
Вы сердитесь
и не можете говорить спокойно, так мы поговорим одни, с Павлом Константинычем, а вы, Марья Алексевна, пришлите Федю или Матрену позвать нас, когда успокоитесь»,
и, говоря это, уже
вел Павла Константиныча из зала в его кабинет, а говорил так громко, что перекричать его не было возможности, а потому
и пришлось остановиться в своей речи.
Таким образом, проработали месяц, получая в свое время условленную плату, Вера Павловна постоянно была в мастерской,
и уже они успели узнать ее очень близко как женщину расчетливую, осмотрительную, рассудительную, при всей ее доброте, так что она заслужила полное доверие. Особенного тут ничего не было
и не предвиделось, а только то, что хозяйка — хорошая хозяйка, у которой дело пойдет: умеет
вести.
Вы видите, надобно
вести счеты
и смотреть за тем, чтобы не было лишних расходов.
Я пропускаю множество подробностей, потому что не описываю мастерскую, а только говорю о ней лишь в той степени, в какой это нужно для обрисовки деятельности Веры Павловны. Если я упоминаю о некоторых частностях, то единственно затем, чтобы видно было, как поступала Вера Павловна, как она
вела дело шаг за шагом,
и терпеливо,
и неутомимо,
и как твердо выдерживала свое правило: не распоряжаться ничем, а только советовать, объяснять, предлагать свое содействие, помогать исполнению решенного ее компаниею.
Телемак, да
повести г-жи Жанлис, да несколько ливрезонов нашего умного журнала Revue Etrangere, — книги все не очень заманчивые, — взял их, а сам, разумеется, был страшный охотник читать, да
и сказал себе: не раскрою ни одной русской книги, пока не стану свободно читать по — французски; ну,
и стал свободно читать.
— Нет, Вера Павловна, у меня другое чувство. Я вам хочу сказать, какой он добрый; мне хочется, чтобы кто-нибудь знал, как я ему обязана, а кому сказать кроме вас? Мне это будет облегчение. Какую жизнь я
вела, об этом, разумеется, нечего говорить, — она у всех таких бедных одинакая. Я хочу сказать только о том, как я с ним познакомилась. Об нем так приятно говорить мне;
и ведь я переезжаю к нему жить, — надобно же вам знать, почему я бросаю мастерскую.
«Я на днях открываю швейную
и отправилась к Жюли просить заказов. Миленький заехал к ней за мной. Она оставила нас завтракать,
велела подать шампанского, заставила меня выпить два стакана. Мы с нею начали петь, бегать, кричать, бороться. Так было весело. Миленький смотрел
и смеялся».
— Как? Неужели было уж поздно? Прости меня, — быстро проговорил Кирсанов,
и сам не мог отдать себе отчета, радость или огорчение взволновало его от этих слов «они не
ведут ни к чему».
— Я ничего не говорю, Александр; я только занимаюсь теоретическими вопросами. Вот еще один. Если в ком-нибудь пробуждается какая-нибудь потребность, —
ведет к чему-нибудь хорошему наше старание заглушить в нем эту потребность? Как по — твоему? Не так ли вот: нет, такое старание не
ведет ни к чему хорошему. Оно приводит только к тому, что потребность получает утрированный размер, — это вредно, или фальшивое направление, — это
и вредно,
и гадко, или, заглушаясь, заглушает с собою
и жизнь, — это жаль.
Поэтому же он стал
и вообще
вести самый суровый образ жизни.
Одевался он очень бедно, хоть любил изящество,
и во всем остальном
вел спартанский образ жизни; например, не допускал тюфяка
и спал на войлоке, даже не разрешая себе свернуть его вдвое.
Вот как он говорил
и вел свои дела, а дел у него была бездна,
и все дела, не касавшиеся лично до него; личных дел у него не было, это все знали; но какие дела у него, этого кружок не знал.
В глазах Веры Павловны стало выражаться недоумение; ей все яснее думалось: «я не знаю, что это? что же мне думать?» О, Рахметов, при всей видимой нелепости своей обстоятельной манеры изложения, был мастер, великий мастер
вести дело! Он был великий психолог, он знал
и умел выполнять законы постепенного подготовления.
— А то кто же?
И все это дело, — он
вел его хорошо, я не спорю, — но зачем оно было? зачем весь этот шум? ничему этому вовсе не следовало быть.
Не Рахметов выведен для того, чтобы
вести разговор, а разговор сообщен тебе для того,
и единственно только для того, чтобы еще побольше познакомить тебя с Рахметовым.
Но Маша проголодалась
и уж в третий раз зовет ее обедать,
и в этот раз больше
велит ей, чем зовет.
Особенно на холме, куда
ведет лестница с воротами удивительного величия
и красоты: весь холм занят храмами
и общественными зданиями, из которых каждого одного было бы довольно ныне, чтобы увеличить красоту
и славу великолепнейшей из столиц.
Каждый может жить, как ему угодно; я к тому
веду, я все для этого только
и работаю».
Поговоривши со мною с полчаса
и увидев, что я, действительно, сочувствую таким вещам, Вера Павловна
повела меня в свою мастерскую, ту, которою она сама занимается (другую, которая была устроена прежде, взяла на себя одна из ее близких знакомых, тоже очень хорошая молодая дама),
и я перескажу тебе впечатления моего первого посещения; они были так новы
и поразительны, что я тогда же внесла их в свой дневник, который был давно брошен, но теперь возобновился по особенному обстоятельству, о котором, быть может, я расскажу тебе через несколько времени.
— Сравните жизнь семейства, расходующего 1 000 руб. в год, с жизнью такого же семейства, расходующего 4 000 руб., неправда ли, вы найдете громадную разницу? — продолжал Кирсанов. — При нашем порядке точно такая же пропорция, если не больше: при нем получается вдвое больше дохода,
и доход употребляется вдвое выгоднее. Удивительно ли, что вы нашли жизнь наших швей вовсе непохожею на ту, какую
ведут швеи при обыкновенном порядке?
Приложивши такой большой куш к своим прежним деньгам, он
повел дела уже в широком размере
и лет через десять после того был миллионером
и на серебро, как тогда стали считать.
Катя начинает лечиться,
и старик совершенно успокоивается, потому что доктор не находит ничего опасного, а так только, слабость, некоторое изнурение,
и очень основательно доказывает утомительность образа жизни, какой
вела Катерина Васильевна в эту зиму — каждый день, вечер до двух, до трех часов, а часто
и до пяти.
…………
Выходила молода
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые:
— Родной батюшка грозен
И немилостив ко мне:
Не
велит поздно гулять,
С холостым парнем играть,
Я не слушаю отца,
Распотешу молодца… //………….