Неточные совпадения
Полковник был от
души рад отъезду последнего, потому что мальчик этот, в самом деле, оказался ужасным шалуном: несмотря на то, что все-таки был не дома, а в гостях, он успел уже слазить на
все крыши, отломил у коляски дверцы, избил маленького крестьянского мальчишку и, наконец, обжег себе в кузнице страшно руку.
В губернии Имплев пользовался большим весом: его ум, его хорошее состояние, — у него было около шестисот
душ, — его способность сочинять изворотливые, и всегда несколько колкого свойства, деловые бумаги, — так что их узнавали в присутственных местах без подписи: «Ну, это имплевские шпильки!» — говорили там обыкновенно, —
все это внушало к нему огромное уважение.
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в городе, и видевши, что он почти каждый вечер ездил к князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала, что не могла же собою наполнять
всю жизнь Еспера Иваныча, что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь
задушила в себе чувство ревности, и (что бы там на сердце ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от чего…
Николай Силыч был заклятый хохол и в
душе ненавидел
всех москалей вообще и всякое начальство в особенности.
Все эти толкованья сильно запали в молодую
душу моего героя, и одно только врожденное чувство приличия останавливало его, что он не делал с начальством сцен и ограничивался в отношении его глухою и затаенною ненавистью.
Душа его, видно, была открыта на этот раз для
всех возвышенных стремлений человеческих.
Павлу показалось, что точно так же и причастие отнесло от его
души все скверноты и грешные помышления.
Сила любви никак не зависит ни от взаимности, ни от достоинства любимого предмета:
все дело в восприимчивости нашей собственной
души и в ее способности сильно чувствовать.
Павел, видевший
всю сцену из окна, не мог в
душе не рассмеяться этому, но вот послышались еще шаги, только гораздо более твердые.
— Потому что, — продолжал Неведомов тем же спокойным тоном, — может быть, я, в этом случае, и не прав, — но мне всякий позитивный, реальный, материальный, как хотите назовите, философ уже не по
душе, и мне кажется, что
все они чрезвычайно односторонни: они думают, что у человека одна только познавательная способность и есть — это разум.
Я очень хорошо понимаю, что разум есть одна из важнейших способностей
души и что, действительно, для него есть предел, до которого он может дойти; но вот тут-то, где он останавливается, и начинает, как я думаю, работать другая способность нашей
души — это фантазия, которая произвела и искусства
все и
все религии и которая, я убежден, играла большую роль в признании вероятности существования Америки и подсказала многое к открытию солнечной системы.
Анна Ивановна была дочь одного бедного чиновника, и приехала в Москву с тем, чтобы держать в университете экзамен на гувернантку. Она почти без копейки денег поселилась в номерах у m-me Гартунг и сделалась какою-то дочерью второго полка студентов: они
все почти были в нее влюблены, оберегали ее честь и целомудрие, и почти на общий счет содержали ее, и не позволяли себе не только с ней, по даже при ней никакой неприличной шутки: сама-то была она уж очень чиста и невинна
душою!
Черноватый господин, в свою очередь, сделал вид, что как будто бы
все это ему очень нравилось, и хохотал от
души.
Михаил Поликарпович после того, подсел к сыну и — нет-нет, да и погладит его по голове.
Все эти нежности отца растрогали, наконец, Павла до глубины
души. Он вдруг схватил и обнял старика, начал целовать его в грудь, лицо, щеки.
Павел, под влиянием мысли о назначенном ему свидании, начал одну из самых страстных арий, какую только он знал, и
весь огонь, которым горела
душа его, как бы перешел у него в пальцы: он играл очень хорошо! M-me Фатеева, забыв всякую осторожность, впилась в него своими жгучими глазами, а m-lle Прыхина, закинув голову назад, только восклицала...
— И у ней нахожу нечто вроде этого; потому что, при
всем богатстве и поэтичности ее воображения, сейчас же видно, что она сближалась с разными умными людьми, наскоро позаимствовала от них многое и
всеми силами
души стремится разнести это по божьему миру; а уж это — не художественный прием!
— Нет, и вы в глубине
души вашей так же смотрите, — возразил ему Неведомов. — Скажите мне по совести: неужели вам не было бы тяжело и мучительно видеть супругу, сестру, мать, словом,
всех близких вам женщин — нецеломудренными? Я убежден, что вы с гораздо большею снисходительностью простили бы им, что они дурны собой, недалеки умом, необразованны. Шекспир прекрасно выразил в «Гамлете», что для человека одно из самых ужасных мучений — это подозревать, например, что мать небезупречна…
— Не столько не хочу, сколько не могу — по
всему складу
души моей, — произнес Неведомов и стал растирать себе грудь рукою.
— Да, но это название ужасно глупое; они были политеисты, то есть многобожники, тогда как евреи, мы, христиане, магометане даже — монотеисты, то есть однобожники. Греческая религия была одна из прекраснейших и плодовитейших по вымыслу; у них
все страсти,
все возвышенные и
все низкие движения
души олицетворялись в богах; ведь ты Венеру, богиню красоты, и Амура, бога любви, знаешь?
Селенья-то, слышь, кругом
всего озера идут… тысяч около десяти
душ, понимаешь!
—
Все это прекрасно! — начал Павел спокойным, по наружности, голосом, хотя в
душе его и бушевал гнев: эти вопли невежества против его страсти к театру оскорбляли
все существо его. — Маша, подай сюда лавровишневых капель, — прибавил он.
Павел, когда он был гимназистом, студентом,
все ей казался еще мальчиком, но теперь она слышала до мельчайших подробностей его историю с m-me Фатеевой и поэтому очень хорошо понимала, что он — не мальчик, и особенно, когда он явился в настоящий визит таким красивым, умным молодым человеком, — и в то же время она вспомнила, что он был когда-то ее горячим поклонником, и ей стало невыносимо жаль этого времени и ужасно захотелось заглянуть кузену в
душу и посмотреть, что теперь там такое.
Он тогда еще был очень красивый кирасирский офицер, в белом мундире, и я бог знает как обрадовалась этому сватанью и могу поклясться перед богом, что первое время любила моего мужа со
всею горячностью
души моей; и когда он вскоре после нашей свадьбы сделался болен, я, как собачонка, спала, или, лучше сказать, сторожила у его постели.
«P.S. Бедный страдалец — муж мой завтра или послезавтра умрет. Он оставил мне духовную на
все имение… Я теперь поэтому помещица двухсот
душ».
Вихров писал таким образом целый день;
все выводимые им образы
все больше и больше яснели в его воображении, так что он до мельчайших подробностей видел их лица, слышал тон голоса, которым они говорили, чувствовал их походку, совершенно знал
все, что у них в
душе происходило в тот момент, когда он их описывал.
Вихров
весь этот разговор вел больше механически, потому что в
душе сгорал нестерпимым желанием поскорее начать чтение своего романа Клеопатре Петровне, и, только что отпили чай, он сейчас же сам сказал...
— Здравствуйте, Вихров! — сказала Павлу m-lle Прыхина совершенно дружественно и фамильярно: она обыкновенно со
всеми мужчинами, которых знала
душу и сердце, обращалась совершенно без церемонии, как будто бы и сама была мужчина.
Злоба в
душе героя моего между тем
все еще продолжалась, и он решился перенесть ее на доктора.
Он в одно и то же время чувствовал презрение к Клеопатре Петровне за ее проделки и презрение к самому себе, что он мучился из-за подобной женщины; только некоторая привычка владеть собой дала ему возможность скрыть
все это и быть, по возможности, не очень мрачным; но Клеопатра Петровна очень хорошо угадывала, что происходит у него на
душе, и, как бы сжалившись над ним, она, наконец, оставила его в зале и проговорила...
— Я знаю, что дружба ваша слишком велика к madame Фатеевой и вы способны в ней
все оправдывать, — проговорил Вихров, в
душе почти желавший поверить словам Прыхиной.
Вихров продолжал хандрить и скучать об Фатеевой… Живин
всеми силами
души желал как-нибудь утешить его, и с этою целью он старался уронить в его глазах Клеопатру Петровну.
— Нет, брат, не от
души ты
все это говоришь, — произнес он, — и если ты так во
всем ее оправдываешь, ну так женись на ней, — прибавил он и сделал лукавый взгляд.
— Едем ко мне,
душа моя, — повторял
все свое Живин.
— Меня тут вот давит,
душит; хочу делать
все гадости и
все мерзости!
Мари истерзалась
душою; она недоумевала, послать ли ей к Вихрову эстафет или нет — и от этого не спала
все ночи и очень похудела.
Он, видимо, до глубины
души возмущается деспотизмом губернатора и, вероятно, противодействует ему
всеми силами, но когда тут же разговор коснулся Наполеона III [Наполеон III (Луи Наполеон Бонапарт, 1808—1873) — французский император (1852—1870), племянник Наполеона I.
Поддерживаемый буржуазией, 2 декабря 1852 года совершил государственный переворот и объявил себя императором.], то он с удовольствием объявил, что тот, наконец, восторжествовал и объявил себя императором, и когда я воскликнул, что Наполеон этот будет тот же губернатор наш, что
весь род Наполеонов надобно сослать на остров Елену, чтобы никому из них никогда не удалось царствовать, потому что
все они в
душе тираны и душители мысли и, наконец, люди в высшей степени антихудожественные, — он совершенно не понял моих слов.
Вихров призадумался. Предстоящее поручение
все больше и больше становилось ему не по
душе.
Все эти насмешки и глумления доходили, разумеется, и до Вихрова, и он в
душе страдал от них, но, по наружности, сохранял совершенно спокойный вид и, нечего греха таить, бесконечно утешался мыслью, что он, наконец, будет играть в настоящем театре, выйдет из настоящим образом устроенных декораций, и суфлер будет сидеть в будке перед ним, а не сбоку станет суфлировать из-за декораций.
«Да,
все это — дребедень порядочная!» — думал он с грустью про себя и вовсе не подозревая, что не произведение его было очень слабо, а что в нем-то самом совершился художественный рост и он перерос прежнего самого себя; но, как бы то ни было, литература была окончательно отложена в сторону, и Вихров был от
души даже рад, когда к нему пришла бумага от губернатора, в которой тот писал...
«
Все кончено, я, как разрушитель храмов, Александр Македонский, сижу на развалинах. Смирный народ мой поершился было немного, хотели, кажется, меня убить, — и я, кажется, хотел кого-то убить. Завтра еду обратно в губернию. На
душе у меня очень скверно».
Вихров молчал: самое поручение было сильно ему не по
душе, но оно давало ему возможность уехать из города, а возвратившись потом назад, снова начать бывать у Захаревских, — словом, придать
всему такой вид, что как будто бы между ним и Юлией не происходило никакого щекотливого разговора.
У Вихрова было хорошо на
душе оттого, что он услыхал от священника, что если они и захватят на молитве раскольников, то тех только позовут в консисторию на увещевание, а потому он с некоторым даже любопытством ожидал
всех грядущих сцен.
— Это как вы знаете, кто вам объяснил это? — возразила ему становая насмешливо, — на исповеди, что ли, кто вам открыл про то!.. Так вам самому язык за это вытянут, коли вы рассказываете, что на духу вам говорят; вот они
все тут налицо, — прибавила она, махнув головой на раскольников. — Когда вас муж захватывал и обирал по рублю с
души? — обратилась она к тем.
Конечно, ее внезапный отъезд из Москвы, почти нежное свидание с ним в Петербурге, ее письма, дышащие нежностью, давали ему много надежды на взаимность, но все-таки это были одни только надежды — и если она не питает к нему ничего, кроме дружбы, так лучше вырвать из
души и свое чувство и жениться хоть на той же Юлии, которая, как он видел очень хорошо,
всю жизнь будет боготворить его!
— Но, наконец, это скучно и несносно становится! — произнес Вихров и, возмущенный до глубины
души всем этим, уехал домой и сейчас же принялся писать к Мари.
— Вопрос тут не во мне, — начал Вихров, собравшись, наконец, с силами высказать
все, что накопилось у него на
душе, — может быть, я сам во
всем виноват и действительно никуда и ни на что не гожусь; может быть, виновата в том злосчастная судьба моя, но — увы! — не я тут один так страдаю, а сотни и тысячи подчиненных, которыми начальство распоряжается чисто для своей потехи.
— Ей
всего недели две осталось жить, а она думает ехать в Малороссию, — шепнула Катишь Вихрову; у него, впрочем, уж и без того как ножом резала
душу вся эта сцена.
Понятно, что Клеопатра Петровна о
всех своих сердечных отношениях говорила совершенно свободно — и вряд ли в глубине
души своей не сознавала, что для нее
все уже кончено на свете, и если предавалась иногда материальным заботам, то в этом случае в ней чисто говорил один только животный инстинкт всякого живого существа, желающего и стремящегося сохранить и обеспечить свое существование.
Сейчас же приняла
весь дом под свою команду и ни одной
душе не позволяла ходить за больным, а
все — даже черные обязанности — исполняла для него сама.