Неточные совпадения
Ему хотелось, чтобы Левин был весел. Но Левин не то что был не весел, он был стеснен. С тем, что было у него в
душе, ему жутко и неловко было в трактире, между кабинетами, где обедали с дамами, среди этой беготни и суетни; эта обстановка бронз, зеркал, газа, Татар —
всё это было ему оскорбительно. Он боялся запачкать то, что переполняло его
душу.
Она живо вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное спокойствие и светящуюся во
всем доброту ко
всем; вспомнила любовь к себе того, кого она любила, и ей опять стало радостно на
душе, и она с улыбкой счастия легла на подушку.
Все эти дни Долли была одна с детьми. Говорить о своем горе она не хотела, а с этим горем на
душе говорить о постороннем она не могла. Она знала, что, так или иначе, она Анне выскажет
всё, и то ее радовала мысль о том, как она выскажет, то злила необходимость говорить о своем унижении с ней, его сестрой, и слышать от нее готовые фразы увещания и утешения.
Весь бал,
весь свет,
всё закрылось туманом в
душе Кити.
Левин чувствовал, что брат Николай в
душе своей, в самой основе своей
души, несмотря на
всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «
Всё выскажу ему,
всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
Но это говорили его вещи, другой же голос в
душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что с собой сделать
всё возможно. И, слушаясь этого голоса, он подошел к углу, где у него стояли две пудовые гири, и стал гимнастически поднимать их, стараясь привести себя в состояние бодрости. За дверью заскрипели шаги. Он поспешно поставил гири.
— Без тебя Бог знает что бы было! Какая ты счастливая, Анна! — сказала Долли. — У тебя
всё в
душе ясно и хорошо.
И в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза.
Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее
душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на лице ее он видел борьбу.
Но она была
всё та же, и вид ея
всё так же, физически оживляя, возбуждая и наполняя счастием его
душу, подействовал на него.
Он, как доживший, не глупый и не больной человек, не верил в медицину и в
душе злился на
всю эту комедию, тем более, что едва ли не он один вполне понимал причину болезни Кити.
«И ужаснее
всего то, — думал он, — что теперь именно, когда подходит к концу мое дело (он думал о проекте, который он проводил теперь), когда мне нужно
всё спокойствие и
все силы
души, теперь на меня сваливается эта бессмысленная тревога. Но что ж делать? Я не из таких людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют силы взглянуть им в лицо».
— Входить во
все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей
душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
Но и после, и на другой и на третий день, она не только не нашла слов, которыми бы она могла выразить
всю сложность этих чувств, но не находила и мыслей, которыми бы она сама с собой могла обдумать
всё, что было в ее
душе.
Левин слушал молча, и, несмотря на
все усилия, которые он делал над собой, он никак не мог перенестись в
душу своего приятеля и понять его чувства и прелести изучения таких женщин.
Он сердился на
всех зa вмешательство именно потому, что он чувствовал в
душе, что они, эти
все, были правы.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не понимал
всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в
душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства к семье, т. е. к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой человек!» обращался он к нему.
«Одно честолюбие, одно желание успеть — вот
всё, что есть в его
душе, — думала она, — а высокие соображения, любовь к просвещению, религия,
всё это — только орудия для того, чтоб успеть».
Но княгине не нравилось это излишество, и ещё более не нравилось то, что, она чувствовала, Кити не хотела открыть ей
всю свою
душу.
Но в глубине своей
души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из
всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
— Я не буду судиться. Я никогда не зарежу, и мне этого нe нужно. Ну уж! — продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к делу, — наши земские учреждения и
всё это — похоже на березки, которые мы натыкали, как в Троицын день, для того чтобы было похоже на лес, который сам вырос в Европе, и не могу я от
души поливать и верить в эти березки!
— Знаете, что я делал предложение и что мне отказано, — проговорил Левин, и
вся та нежность, которую минуту тому назад он чувствовал к Кити, заменилась в
душе его чувством злобы за оскорбление.
Левин видел, что она несчастлива, и постарался утешить ее, говоря, что это ничего дурного не доказывает, что
все дети дерутся; но, говоря это, в
душе своей Левин думал: «нет, я не буду ломаться и говорить по-французски со своими детьми, но у меня будут не такие дети; надо только не портить, не уродовать детей, и они будут прелестны. Да, у меня будут не такие дети».
Она чувствовала, что в
душе ее
всё начинает двоиться, как двоятся иногда предметы в усталых глазах.
Они не знают, как он восемь лет
душил мою жизнь,
душил всё, что было во мне живого, что он ни разу и не подумал о том, что я живая женщина, которой нужна любовь.
Получив письмо мужа, она знала уже в глубине
души, что
всё останется по-старому, что она не в силах будет пренебречь своим положением, бросить сына и соединиться с любовником.
— О своей
душе, известное дело, пуще
всего думать надо, — сказала она со вздохом. — Вон Парфен Денисыч, даром что неграмотный был, а так помер, что дай Бог всякому, — сказала она про недавно умершего дворового. — Причастили, особоровали.
Брат лег и ― спал или не спал ― но, как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота
душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец
всех мыслей был один: смерть.
Алексей Александрович слушал, но слова ее уже не действовали на него. В
душе его опять поднялась
вся злоба того дня, когда он решился на развод. Он отряхнулся и заговорил пронзительным, громким голосом...
— Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой женщины сделал
всё, и она затоптала
всё в грязь, которая ей свойственна. Я не злой человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу
всеми силами
души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за
всё то зло, которое она сделала мне! — проговорил он со слезами злобы в голосе.
Замечательно было для Левина то, что они
все для него нынче были видны насквозь, и по маленьким, прежде незаметным признакам он узнавал
душу каждого и ясно видел, что они
все были добрые.
Она знала любовью
всю его
душу, и в
душе его она видела то, чего она хотела, а что такое состояние
души называется быть неверующим, это ей было
всё равно.
Душевное расстройство Алексея Александровича
всё усиливалось и дошло теперь до такой степени, что он уже перестал бороться с ним; он вдруг почувствовал, что то, что он считал душевным расстройством, было, напротив, блаженное состояние
души, давшее ему вдруг новое, никогда неиспытанное им счастье.
Он не думал, что тот христианский закон, которому он
всю жизнь свою хотел следовать, предписывал ему прощать и любить своих врагов; но радостное чувство любви и прощения к врагам наполняло его
душу.
Он увидал ее
всю во время ее болезни, узнал ее
душу, к ему казалось, что он никогда до тех пор не любил ее.
Он чувствовал, что за это в
душе его поднималась чувство злобы, разрушавшее его спокойствие и
всю заслугу подвига.
—
Весь город об этом говорит, — сказала она. — Это невозможное положение. Она тает и тает. Он не понимает, что она одна из тех женщин, которые не могут шутить своими чувствами. Одно из двух: или увези он ее, энергически поступи, или дай развод. А это
душит ее.
Она не могла слушать и понимать их: так сильно было одно то чувство, которое наполняло ее
душу и
всё более и более усиливалось.
Чувство это была радость полного совершения того, что уже полтора месяца совершилось в ее
душе и что в продолжение
всех этих шести недель радовало и мучало ее.
В
душе ее в тот день, как она в своем коричневом платье в зале Арбатского дома подошла к нему молча и отдалась ему, — в
душе ее в этот день и час совершился полный разрыв со
всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь, в действительности же продолжалась старая.
После обычных вопросов о желании их вступить в брак, и не обещались ли они другим, и их странно для них самих звучавших ответов началась новая служба. Кити слушала слова молитвы, желая понять их смысл, но не могла. Чувство торжества и светлой радости по мере совершения обряда
всё больше и больше переполняло ее
душу и лишало ее возможности внимания.
Он понимал
все роды и мог вдохновляться и тем и другим; но он не мог себе представить того, чтобы можно было вовсе не знать, какие есть роды живописи, и вдохновляться непосредственно тем, что есть в
душе, не заботясь, будет ли то, что он напишет, принадлежать к какому-нибудь известному роду.
Еще более он был во глубине
души несогласен с тем, что ей нет дела до той женщины, которая с братом, и он с ужасом думал о
всех могущих встретиться столкновениях.
И жалость в ее женской
душе произвела совсем не то чувство ужаса и гадливости, которое она произвела в ее муже, а потребность действовать, узнать
все подробности его состояния и помочь им.
Он не считал себя премудрым, но не мог не знать, что он был умнее жены и Агафьи Михайловны, и не мог не знать того, что, когда он думал о смерти, он думал
всеми силами
души.
Только в редкие минуты, когда опиум заставлял его на мгновение забыться от непрестанных страданий, он в полусне иногда говорил то, что сильнее, чем у
всех других, было в его
душе: «Ах, хоть бы один конец!» Или: «Когда это кончится!»
Не давая себе отчета, для чего он это делает, он
все силы своей
души напрягал в эти два дня только на то, чтоб иметь вид спокойный и даже равнодушный.
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его
душе живет Христос и что, подписывая бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый
всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
Анна жадно оглядывала его; она видела, как он вырос и переменился в ее отсутствие. Она узнавала и не узнавала его голые, такие большие теперь ноги, выпроставшиеся из одеяла, узнавала эти похуделые щеки, эти обрезанные, короткие завитки волос на затылке, в который она так часто целовала его. Она ощупывала
всё это и не могла ничего говорить; слезы
душили ее.
Заметив тот особенный поиск Ласки, когда она прижималась
вся к земле, как будто загребала большими шагами задними ногами и слегка раскрывала рот, Левин понял, что она тянула по дупелям, и, в
душе помолившись Богу, чтобы был успех, особенно на первую птицу, подбежал к ней.
Но закон и
все условия нашего положения таковы, что являются тысячи компликаций, которых она теперь, отдыхая
душой после
всех страданий и испытаний, не видит и не хочет видеть.