Римская сага. В парфянском плену

Игорь Евтишенков

После сокрушительного разгрома армии Марка Красса под Каррами легат Лаций попадает в плен. Его жизнь, как и жизнь его товарищей, превращается в сплошную муку, пока тех, кто выжил после издевательств парфян, не отправляют на север страны строить дворец местному правителю. Однако невольное участие в дворцовых интригах жены правителя и его сестры приводит к гибели друзей Лация. После этого опасность нависает над ним самим, и он даже не подозревает, как судьба распорядится его жизнью на этот раз.

Глава Помощь загадочной Лейлы

Ночью парфяне посадили Гая Пакциана у костра, а пятерых ликторов поставили рядом охранять, воткнув палки с головами в землю. Шум и крики разносились над стоянкой до самого утра, и Лаций с Варгонтом видели, как Сурена сам бросал объедки в огонь, а стража заставляла несчастных «ликторов» доставать их из огня голыми руками.

Когда пленным принесли еду, Лаций встал, чтобы успеть схватить хоть что-то из той гнили, которую парфяне вываливали прямо на землю. Икадион и Атилла в этот день оказались в другой связке, поэтому он их ещё не видел. Римляне рванулись к еде, дёргая друг друга за верёвки, толкаясь, ругаясь и падая. Варгонт тоже встал.

— Останься, я сам, — сказал Лаций, растирая кисти.

— Я уже могу ходить, — улыбнулся старый друг. — Просто дёргаться не хочу. Чтобы кожа не рвалась. Смотри, я уже могу так, — он развёл руки в стороны, насколько позволяла верёвка. Лаций покачал головой. Они оба сильно похудели и обросли волосами, как кочевники. Знойное солнце над головой высушило кожу. Язык прилипал к гортани и не шевелился. Лаций уже смирился с постоянной сухостью во рту и пронзительным чувством голода — он готов был съесть любого шакала или ворона, если бы тот попался ему в руки. Но здесь им не попадались даже ящерицы. А скорпионов он есть боялся.

Посмотрев в сторону толпы, Лаций почувствовал, что им движет только голод. В голове было полное отупение. Она болталась из стороны в сторону, как фляга с водой, мысли перетекали из одной половины в другую, но он за ними уже не следил. Иногда ему казалось, что они просто умерли и гниют в голове, как брошенные на поле боя воины. Думать было мучительно больно. И только редкие минуты обгладывания костей ещё доставляли какое-то удовольствие. Да и то — животное.

— Ла-ций! — донёсся до него тихий, но настойчивый голос. Он повернулся к Варгонту.

— Что? — в голове по-прежнему было пусто. — Ты что?

— Да? — повернулся тот.

— Ты меня звал?

— Нет, — Варгонт покачал головой и снова лёг на землю. «Может, меня уже зовут боги?» — подумал Лаций.

— Ла-ций! — снова раздался тот же голос. Нет, это были не боги. Даже Варгонт услышал его имя и приподнял голову. Лаций повернулся на звук. Шагах в десяти, полусогнувшись, стояла старая нищенка. Она махала ему рукой. Он посмотрел на Варгонта, потом снова на старуху. Та не исчезла. Только настойчивей замахала рукой. Лаций ещё раз оглянулся и направился к сгорбленной фигуре в рваных цветных тряпках. Когда оставалось несколько шагов, странная женщина что-то залопотала и замахала сразу двумя руками. Лаций остановился. Прямо перед ним на земле лежали лепёшки и сыр. Он несколько раз моргнул, не веря своим глазам. Потом поднял взгляд на старуху.

— Ла-ций, — снова произнесла она и ткнула рукой в его сторону. Потом повернулась и махнула в сторону парфянских шатров: — Лейла.

— Лейла, — повторил за ней Лаций, и до него постепенно стало доходить, откуда появилась эта странная незнакомка.

— Ла-ций, Лейла, — повторила та и заковыляла обратно на стоянку, чтобы её никто не заметил. Легкий порыв ветра поднял пыль, и он поспешил подхватить еду с земли. Варгонт какое-то время смотрел на него удивлённым взглядом, но потом пришёл в себя и тихо спросил:

— Это что, хлеб?

— Ну… да.

Ещё совсем недавно Лаций не мог проглотить слюну, и ему казалось, что сухие лепёшки должны были застрять в горле, как песок, но этого не произошло. Оказавшись во рту, кусок хлеба быстро миновал эту преграду и сразу оказался в животе. Сухой сыр он вообще не заметил. Пленные ещё не успели разойтись по склону после дележа отбросов, а Лаций с Варгонтом уже с тоской смотрели на то место, где ещё совсем недавно лежала еда.

— Отряхнись! — сказал он Варгонту, показывая на бороду. — Крошки остались.

— Отряхнись! — проворчал тот. — Зажрался ты. Я бы эти крошки вместе с бородой съел, если бы мог, — Лаций ничего не ответил, только ещё раз провёл по щекам и губам. Там ничего не было.

Так продолжалось две недели: старая нищенка, которую он считал гетерой, приносила им по ночам еду, каждый раз повторяя два слова: «Лаций, Лейла», и потом уходила. Несколько раз там было мясо. Но однажды старуха принесла слишком много еды, и они решили оставить часть на следующий день. Варгонт уже пришёл в себя и даже стал шутить. Лаций хотел поделиться с Атиллой и Икадионом, которых видел в конце колонны, но Варгонт остановил его:

— Не получится! Увидят. Там много людей. Начнут спрашивать, — Варгонт смотрел ему прямо в глаза и в них была боль. — Мне не жаль хлеба, но кому-то всё равно не достанется. Старуху поймают, и всё, не видать еды. Лучше дождёмся, когда их к нам перекинут, — он замолчал, и Лаций понял, что Варгонт был прав. Но Парки всё же решили обрушить на них новые испытания.