Римская сага. В парфянском плену

Игорь Евтишенков

После сокрушительного разгрома армии Марка Красса под Каррами легат Лаций попадает в плен. Его жизнь, как и жизнь его товарищей, превращается в сплошную муку, пока тех, кто выжил после издевательств парфян, не отправляют на север страны строить дворец местному правителю. Однако невольное участие в дворцовых интригах жены правителя и его сестры приводит к гибели друзей Лация. После этого опасность нависает над ним самим, и он даже не подозревает, как судьба распорядится его жизнью на этот раз.

Глава Предательство Квинта Лабиена

Пленные потупили глаза и опустили головы. Последний, которого силой пытались оттащить от ограды, услышал эти слова и, бросившись вперёд, вдруг заговорил на парфянском языке:

— Ты — сатрап Ород? — с надеждой в голосе спросил он. Все придворные Сурены опустили головы и спрятали улыбки в усах.

— Я — Пакор, сын сатрапа Орода! — гордо ответил тот. — А ты кто такой и почему говоришь не на своём языке?

— Меня зовут Квинт Лабиен, — ответил римлянин. При этом он не боялся и вёл себя хоть и немного возбуждённо, но с достоинством. И только горящий взгляд выдавал его внутреннее волнение. — Я — легат. Я хотел сказать тебе, что этот человек очень и очень опасен. Он принёс парфянам много бед вместе со своим товарищем, Варгонтом. Но того уже убили. А этого надо убить сейчас.

— Вот и убей его, раз так желаешь! — со смехом ответил Пакор. — Что, боишься?

— Я ничего не боюсь. Но если лошадь меньше слона, то она не сможет запрыгнуть ему на спину, — прищурившись, ответил Лабиен.

— Какой хитрый! Что ты хочешь сказать? — не понял царевич.

— Он меня просто убьёт, — спокойно произнёс пленный, и эти слова вызвали у парфян дикий хохот.

— А зачем ты нам нужен? У тебя, что, язык из золота? — устав смеяться, спросил Пакор.

— Я могу доказать тебе, что этот человек опасен. Он хотел убить визиря, и ему в этом помогали, — Лабиен продолжал смотреть на Пакора внимательным взглядом, но тот после этих слов нахмурился и повернулся к Сурене.

— О чём он говорит? — с недоумением спросил царевич.

— Не знаю, — пожал плечами Сурена и встал. — Ты, который называет себя Лабиеном, если ты сказал правду, я подарю тебе жизнь и свободу, но если ты соврал, я сам выпущу тебе кишки прямо здесь. Говори, что ты знаешь! — он опустил голову и нахмурился. В душе он уже принял решение убить всех римлян прямо здесь, но осторожно ждал решения Пакора — тот мог вмешаться и что-то изменить. Так оно и произошло.

— Этот человек хотел убить тебя. Ему всё время помогала одна женщина из твоего гарема, — начал он, но после этих слов среди парфян поднялся такой шум, что Лабиен вынужден был замолчать. В доме напротив Заира стала на колени и почувствовала, как у неё на лбу выступили капли пота. Старая Хантра лежала в углу и ничего не слышала — это спасло её от сердечного приступа и мгновенной смерти.

Сурена был вынужден поднять руку, чтобы заставить парфян замолчать. Пакор с удивлением округлил глаза и с любопытством посмотрел на визиря. Он взял воду у слуги и откинулся на большом полукруглом стуле. События принимали интересный оборот.

— Продолжай! — коротко приказал визирь.

— Каждую ночь им приносили еду.

— Кто? — спросил он.

— Старая гадалка со стоянки гетер.

— Ты её знаешь?

— Я знаю её имя. Её зовут Медея. Она приносила еду и всегда произносила два имени — Лейла и Лаций, Лаций и Лейла. Я сам слышал.

— Но где её найти? Ты врёшь, раб.

— Нет, не вру. Я рассказал об этом твоему начальнику стражи Согадаю. Но Лаций уже убил его.

— И что сказал Согадай? — продолжал спрашивать Сурена.

— Он вчера вечером сказал, что схватил эту старую гетеру и привёз сюда. Он хотел привести её к тебе. Она должна быть где-то здесь.

Сурена повернулся к слугам и приказал найти гадалку. Те сразу же засуетились и разбежались в разные стороны. Визирь повернулся к римлянину.

— А зачем тебе всё это надо?

— Я хочу помочь тебе победить римлян в Сирии, — неожиданно ответил Лабиен, и парфяне охнули от удивления.

— Ты? Мне? — лицо Сурены на мгновение прояснилось.

— Да, я, — кивнул Лабиен. — Я прекрасно знаю их порядки и воинские построения. К тому же, если ты убьёшь сейчас этого легата, у тебя останется всего один страшный враг, способный победить тебя и любого другого царя в Азии.

— Это кто? — удивился Сурена.

— Гай Кассий Лонгин, — чётко произнёс Лабиен, и Лаций вздрогнул, услышав имя квестора. Он не понимал, о чём тот говорит, но чувствовал, что от Квинта Лабиена веет злом. Сурена с пониманием покачал головой и нахмурился. Интуиция подсказывала ему, что пленника надо было оставить в живых и позже расспросить обо всём, что знает. Сидящий позади Абгар внимательно следил за странным легатом. Афрат пыхтел, вытирая пот и чувствуя свою ненужность, а царевич Пакор, скривившись, как от кислого лимона, смотрел пронзительным взглядом на Лабиена.

— Лонгин. Да, я слышал это имя, — уклончиво сказал Сурена. При этом он заметил, как изменилось лицо Пакора, и тот стал нервно кусать губы. Видимо, он уже обсуждал эту опасную проблему с отцом и Ород тоже знал о возможной угрозе с этой стороны.

— Говори дальше! — махнул рукой принц и подался вперёд, чтобы лучше слышать.

— Ты услышишь это имя ещё не раз, — пообещал Лабиен с уверенностью. — Но если ты возьмёшь меня с собой, то после первой же битвы сможешь о нём забыть.

— Сначала мы послушаем, что скажет старая гетера, — зловеще ответил ему визирь, увидев, как вдалеке в сопровождении слуг появилась старая гадалка. Он не помнил её лица, но это было неважно. — Ты кто? — спросил он. Старуха упала на колени и стала биться головой о землю. Сурена сделал знак, и её подняли.

— Я — гадалка Медея. Я ничего плохого не сделала, прости меня!

— Этот римлянин говорит, что ты носила пленным еду из гарема. По ночам. Говори правду, и я обещаю тебе жизнь! — грозно приказал он.

— Да, я брала хлеб, сыр, воду и мясо у твоей рабыни и относила одному пленному.

— Этому? — Сурена кивнул на Лация. Гадалка медленно обернулась и, увидев римлянина, вздрогнула всем телом.

— Да, да, — закивала она головой.

— Кто давал тебе еду?

— Девушка. Лейла, — после этих слов на какое-то время воцарилась тишина. Каждый думал о своём. До Лация постепенно стал доходить смысл происходящего, Сурена напряжённо думал, Пакор ждал, что тот ответит, а старый Абгар пытался понять, как это может повлиять на судьбу его дочери, которая стояла в это время у окна в доме напротив и тихо плакала, закусив занавеску.

— Значит, это был её платок на дороге, — догадался Сурена.

— Да, я тоже видел, как он заворачивал хлеб в какой-то цветной платок, — добавил Лабиен. — И ещё они с Варгонтом ночью плавали в реке, когда там купались твои наложницы, — как бы между прочим произнёс он. Лаций повернулся в сторону Квинта Лабиена и, если бы не окружавшие его стражники, убил бы того на месте. Сурена махнул рукой, и воины схватили Лация за руки, закинув голову назад.

— Нет, стойте! — резко выкрикнул Пакор, и Сурена понял, что правильно сделал, подождав с убийством римлян. — Он нам ещё пригодится, — добавил принц.

— Ты что, не убьёшь этого предателя? — с глупой улыбкой спросил Афрат.

— Приказ принца — закон, — спокойно произнёс визирь, повернувшись к непонятливому катафрактарию. Он видел, как кисло улыбнулся Пакор, и понял, что надо всё заканчивать. — Ты слышал? Пока его никто не будет убивать. Он нам может пригодиться.

— А этого? — Пакор кивнул на Квинта Лабиена. Сурена подумал, что молодой наследник хочет развлечений, боя и крови, но решил не потворствовать ему. Судьба посылала Пакору невероятную удачу, и он сумел распознать её в лице этого предателя.

— Это — тоже твой раб, — стараясь быть вежливым, ответил Сурена и удивился, как искренне обрадовался этим словам сын Орода. — Что хочешь, то с ним и делай.

— Ты уже уходишь? — обернулся Пакор, заметив, что Сурена встал.

— Да, надеюсь, ты приятно проведёшь здесь время с остальными старейшинами, — ответил он и поклонился. Пакор растянул лицо в улыбке и раздосадовано пнул сидевшего впереди слугу. Тот покатился вниз под хохот приближённых. Всем стало весело.

— Нет, мне здесь не нравится, — неожиданно заявил он. — Охота — лучше. Лучше повеселимся вечером у Сурены, — обратился он к главам родов и тоже встал. Лация загнали за ограду, где парфяне снова стали связывать руки всем пленным. Лабиена увели в другое место. Парфяне живо что-то обсуждали, и Лаций успел в последний момент незаметно спрятать под тунику чёрный нож. И хотя он немного оттопыривался у бедра, грязь и кровь скрывали это. Потом их всех отвели в старые амбары на окраине города. Там Икадион рассказал им с Атиллой всё, о чём говорил на площади предатель Лабиен.

— Странно, он же легат. И никогда не был таким, — Лаций с трудом понимал, о чём тот говорит. Перед глазами стоял Варгонт с палкой в руках на фоне рычащих тигров.

— Плен многих людей меняет, — ответил Икадион. — Говорят, его посадили в отдельную клетку.

— Теперь этот подкидыш свиньи заведёт себе гарем и станет местным царьком, — пробурчал в другом углу Атилла. Если бы он знал, что его слова окажутся вещими, то предпочёл бы отрубить себе язык, но Атилла всегда говорил то, что приходило ему на ум.

— Варгонт, прости, — прошептал Лаций и заплакал. Неожиданно эмоции переполнили его, и он не сдержался. Икадион вздохнул и сел рядом. Атилла засопел, сделав вид, что заснул, а Лаций лежал и вспоминал своего друга. И горькие слёзы ещё долго текли по его заросшим щекам.

В это время Сурена прискакал в свой лагерь и приказал привести старшего евнуха. Предчувствуя беду, тот испуганно заполз в шатёр на коленях. Сопровождавшие визиря слуги уже успели предупредить его о происшедшем.

— Кхабж, — ледяным тоном произнёс Сурена, — тебе пора искать замену, — после этих слов старый евнух распластался на земле и задрожал. — Но будет лучше, если ты сделаешь это сам. Ты понял? — зловеще спросил визирь, но евнух не мог даже пошевелиться, не то, что говорить. — Мне больше не нужна Лейла, — медленно добавил он и подождал, пока его слова дойдут до перепуганного слуги. — Она вообще больше никому не нужна, — Сурена сделал паузу, а евнух ожесточённо застучал подбородком о землю, стараясь изобразить понимание. — Ты можешь взять её сына и вырастить из него главного евнуха, если хочешь. Иди, — закончил визирь. Ему хотелось отдохнуть перед пиром. Потому что на следующий день надо было ехать к Ороду в Экбатану.

Кхабж выполз задом из шатра и с невиданной прытью понёсся к наложницам. Он ворвался в шатёр, как ураган, держа в руках мешок. Возмущённая его грубостью Коринтия преградила ему путь и хотела что-то сказать, но он с такой силой оттолкнул её в сторону, что бедняжка отлетела в сторону и подвернула руку. Безумный взгляд евнуха вселил в неё ужас. Наложница замерла и не дышала, пока тот расшвыривал остальных девушек. Те с ужасом разбегались в разные стороны и испуганно жались по углам. Когда он, наконец, добрался до Лейлы, та кормила грудью ребёнка, что-то напевая ему на своём родном языке. Не дав ей опомниться, он накинул на голову мешок, обвязал вокруг горла верёвку и, упёршись коленями в грудь, сдавил изо всех сил. Раздался короткий хруст, и через мгновение всё было кончено. Ребёнок ещё продолжал искать грудь матери губами, но Кхабж схватил его за ноги и потащил на свет. Прямо у входа евнух положил его на землю, достал нож и стал дёргать младенца за ноги, пытаясь развести колени в стороны, чтобы подвести лезвие под нужное место. Он несколько раз промахнулся мимо оттянутой кожи и порезал себе палец, даже не вспомнив, что в таком возрасте мальчиков никогда не кастрируют. Но страх был сильнее разума. Перепачкавшись своей кровью, он, в конце концов, зажал визжавшего младенца между ног и отрезал кожу в том месте, где обычно у малышей должны были находиться ещё не совсем заметные яички. Затем Кхабж занёс визжащего ребёнка в шатёр и бросил его рабыне-кормилице:

— Отвечаешь за него головой! Если умрёт, лучше сразу перережь себе горло! — с этими словами он вышел из шатра и нетвёрдой походкой направился к палатке евнухов. А позади ещё долго слышался крик ребёнка и причитания наложниц, оплакивавших судьбу несчастной Лейлы.