Сознание

Созна́ние — состояние психической жизни организма, выражающееся в субъективном переживании событий внешнего мира и тела организма, а также в отчёте об этих событиях и ответной реакции на эти события.

Сознание может пониматься в более широком или более узком смысле. Так, например, с точки зрения теории отражения сознание в широком смысле — это «психическое отражение действительности независимо от того, на каком уровне оно осуществляется — биологическом или социальном, чувственном или рациональном», а в узком смысле — «высшая, свойственная только людям и связанная со способностью объяснить мысли функция мозга, заключающаяся в обобщённом и целенаправленном отражении действительности, в предварительном мысленном построении действий и предвидении их результатов, в разумном регулировании и самоконтролировании поведения человека за счёт рефлексии».

В Большом энциклопедическом словаре (2000) сознание определяется как «высшая форма психического отражения, свойственная общественно развитому человеку и связанная с речью, идеальная сторона целеполагающей деятельности».

Проблема того, чем же является сознание, каковы его рамки и в чём же смысл существования данного термина, выступает предметом исследования философии сознания, психологии, дисциплин, изучающих проблемы искусственного интеллекта. Проблемы практического рассмотрения включают в себя следующие вопросы: как можно определить наличие сознания у тяжело больных или находящихся в коме людей; может ли существовать нечеловеческое сознание и как можно определить его наличие; в какой момент зарождается сознание людей; могут ли компьютеры достичь сознательных состояний и пр.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Материалистический монизм придерживается формулы «бытие определяет сознание». Маркс писал: «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, общественное бытие определяет их сознание»[114]. Идеалистический монизм утверждает приоритет и «демиургичность» («силу творения») сознания; он исходит из того, что отношения, действия, поведение людей, их образ жизни, одним словом, содержательная полнота бытия является продуктом сознания. Отсюда следует, что для изменения действительности необходимо и достаточно устранить иллюзии, фантомы, предрассудки и прочие дефекты «ложного сознания». Вопрос, однако, в том, как человек (группа, общество) может узнать о наличии в его сознании подобных ошибок, диссонаций, перверсий. Материалист скажет, что для этого необходима практическая проверка мыслительного материала, пусть даже путем проб и ошибок. Идеалист предложит обратиться к его учению (школе, направлению), доказывая при этом, что все предшествующие учения устарели, или же вслед за Э. Гуссерлем посоветует произвести феноменологическую редукцию, т. е. «заключение в скобки» всего внешнего мира и воздержание от эмпирического знания. Но в сфере повседневности человек просто вынужден основываться на своей «естественной» установке, допускающей априори объективное существование внешнего мира, в том числе общественных структур, других людей и пр., а сознание – не просто вместилище (типа ньютоновского пространства) идей, образов, ценностей, а именно процесс осознания жизненного мира как личного и общественного бытия. Идеализм стремится сломать эту установку, чтобы заполнить сознание «чистыми сущностями» (эйдосами), не доступными эмпирическому познанию и не нуждающимися в нем.

С. А. Шавель, Общественная миссия социологии, 2010

Э. Гуссерль разрабатывал понятие интерсубъективности в своей работе «Картезианские размышления». В свете его труда «Логические исследования» была выявлена проблема солипсизма, обусловленная необходимостью «вывода за скобки» феноменологического исследования любые некритически принимаемые постулаты, в том числе существования мира, Другого (в рамках исследования это делалось для более глубокого анализа форм сознания). В связи с этим неизбежно возникал вопрос, на каком основании признается реальность существования как самого мира, так и Другого. Э. Гуссерль, воспроизводя многие положения И. Канта о месте и роли трансцендентальной субъективности в познании, сделал вывод, что конституция сознания предполагает сложную многоуровневую (иерархическую) структуру, в которой важнейшее место занимают качества интенциональности и допредметной данности (горизонта) мира социальных связей и отношений. Данные структуры задают познающей личности рамки, в которых становится возможен опыт восприятия вещей и понимание тождественности всякого «Я» (ego) некоторому другому «Я» (alter ego). Наличием порядка и структуры обусловлено становление общей осмысленности сущего[48]. Иными словами, мир имеет смысл и существует не только в сознании «Я», поскольку сознание структурировано и в нем имеется определенная иерархия явлений и образов, и наш опыт совпадает с опытом Других. Тем не менее, феноменология, как уже подчеркивалось, изучает не объективный мир, существующий вне субъекта, а его образы и «явления» в сознании «Я».

Юлия Белоусова, Генезис образа и его функционирование в медиапространстве, 2015

Важной частью феноменологического подхода является учение об интенциональности (лат. intentio – стремление, внимание) сознания, которое преодолевает характерное для классической науки противопоставление объекта и субъекта познания. Сознание всегда характеризуется предметностью, направленностью на предмет, и это основополагающее свойство сознания Э. Гуссерль и называет интенциональностью. Сознание всегда есть «сознание о чем-то», а не замкнутая в себе субъективность. Поэтому и окружающий мир есть всегда «мой мир», каким я его воспринимаю в сознании, а не противостоящая мне «вещь в себе». Субъект и объект оказываются, таким образом, неразрывно связанными друг с другом, коррелятивными, они не существуют друг без друга. Непредметное сознание[19] невозможно, но также не существует и не зависимых от сознания предметов. Мир сохраняет свою значимость только как феномен сознания. Следовательно, не может быть никакого противопоставления субъекта и объекта, так как мир существует для нас постольку, поскольку он является в сознании, а сознание существует постольку, поскольку оно есть сознание об этом мире. Итак, в рамках учения об интенциональности сознания Э. Гуссерль утверждает неразрывность мира и сознания и одновременно показывает несводимость друг к другу мира и сознания.

Е. В. Тимошина, Общая теория права. Учебник, 2017

Надо сказать, что вся совокупность проблем, связанных с представлением о субстанциальности сознания, была Бергсону хорошо известна. В лекциях 1887–1888 гг. он специально останавливается на этом, разбирая философский смысл понятия субстанции и подчеркивая, что «благодаря сознанию мы постигаем, познаем личность, то есть “я” как субстанцию и причину, единое и самотождественное “я”, которое длится и ставит себе цели»[166]. Бергсон критикует эмпиристов (Дж. Ст. Милля, Бэна, Спенсера, Тэна и Рибо) за их отрицание понятия духовной субстанции и сведение «я» к совокупности психологических фактов (р. 103–110). Здесь четко заявляется антикантовская позиция: сознание, по Бергсону, постигает «я» именно как субстанцию, а не только как феномен. Но если в лекциях все это проговаривается подробно, то в «Опыте» данный вопрос в отчетливой форме на ставится. Возможно, в этот период Бергсону еще не было ясно, как совместить изложенное в диссертации учение о сознании как непрерывном изменении, длительности с классической идеей субстанции. Отсюда и возникали проблемы. Однако именно в «Опыте» у Бергсона появляется один очень важный момент: он фактически разрабатывает здесь концепцию субстанции нового типа, где главную роль в обеспечении единства сознания играет его временная природа, непрерывное взаимодействие в нем прошлого и настоящего, фактически организующее в единое целое взаимопроникающие состояния и слои сознания. Как отмечалось выше, бергсоновская длительность отчасти сохраняет формальный характер, обеспёчивая единство сознания (правда, совмещение в длительности моментов содержания и формы приводит Бергсона к новым проблемам, о которых речь впереди).

И. И. Блауберг, Анри Бергсон

В психологических исследованиях многомерность мира проявляется даже тогда, когда мы изучаем конкретные феномены, такие, как сознание. На это указывает Е. В. Субботский: «Итак, реальность сознания не гомогенна: она состоит из нескольких типов реальностей, и в каждом из них – свой тип причинности, пространства и времени… И в каждом типе реальности мы встречаем разные виды объекта, пространства и времени, и каждый раз – иные понятия о том, что реально, а что – иллюзия» (Субботский, 2007, с. 4–5). Сторонник психосемантического конструктивизма В. Ф. Петренко также изучает сознание как многомерное (Петренко, 2010). Обсуждая проблемы психологии восприятия, А. Н. Леонтьев говорил о построении в сознании человека многомерного образа мира, образа реальности. Он придерживался материалистических взглядов и вместе с тем развивал идеи, которые очень близки современной конструктивистской психологии. Субъект, конечно же, строит не мир, а образ мира, активно «вычерпывая» содержание, материал для образа. «Процесс восприятия и есть процесс, средство этого „вычерпывания“, причем главное состоит не в том, как, с помощью каких средств протекает этот процесс, а в том, что получается в результате этого процесса» (Леонтьев, 1983, с. 255). В. Е. Клочко, анализирует онтогенетическое становление многомерного мира. Он отмечает, что в нем «сливаются субъективное и объективное, порождая психологическое пространство, которое так сложно определить и закрепить адекватным понятием, способным уловить состоявшийся взаимопереход противоположностей и порождение особого слоя, где сознание и бытие выступают в нерасторжимом единстве и не имеют однозначных причинно-следственных связей – бытие в такой же степени определяет сознание, как и наоборот» (Клочко, 2005, с. 139).

В. В. Знаков, Психология понимания мира человека, 2016

В «Опыте о непосредственных данных сознания» Бергсон обращается к априорным формам чувственности Канта – пространству и времени. Канту они позволяют достичь феноменов, но не собственной личности и вещей самих по себе. Взгляд Бергсона полностью противоположен. «Формы, применяемые к вещам, – пишет он, – не могут быть всецело нашим творением… они проистекают из компромисса между материей и духом; если мы вносим в материю очень много из нашего духа, то, в свою очередь, кое-что от нее и получаем, а потому, пытаясь вернуться к самим себе после экскурсии по внешнему миру, чувствуем себя связанными по рукам и ногам»[146]. Как считает философ, мы не воспринимаем вещи сквозь сетку априорных форм, но сами формы познания несут на себе отпечаток взаимодействия с реальностью, определенным образом отражают внешний мир и затемняют наше понимание самих себя[147]. Так время трансформируется у Бергсона из априорной формы чувственности в непосредственный факт сознания, содержание внутреннего чувства. Впоследствии в феноменологической психиатрии и экзистенциальном анализе структуру психического заболевания, и, соответственно, структуру человеческого существования не только в патологии, но и в норме, будут составлять именно пространство и время. Рассматривая эти априорные формы чувственности, А. Бергсон больше симпатий отдает именно времени, подчеркивая возможность его качественного характера и вменяя пространству лишь геометрический и количественный параметры. Впоследствии, уже в феноменологической психиатрии пробел с теорией проживаемого пространства будет восстановлен Минковски и Штраусом.

О. А. Власова, Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, мыслители, проблемы, 2010

Далее целесообразно поставить вопрос: «Допустимо ли обращение к субъективному опыту самопознания для экстраполяции данного знания на сферу познания других людей?» Субъективная позиция не может рассматриваться как достоверное знание. Опыт внутреннего проживания каждого неповторим, а следовательно, он не может быть соотнесен с опытом других. Но возможен и иной взгляд на эту проблему. Утверждение в дзен-философии принципа неприобретения знания априори отрицает возможность понимания того, каким образом субъект, отрицающий знание, познает себя. По-видимому, представленная модель сознания не более чем аллегория, как, впрочем, и весь вымышленный человечеством категориальный мир. Сложность описания ощущений и чувств, переживаемых субъектом в процессе постижения им своей самости в состоянии дзен, связана с отрицанием возможности истинного познания на уровне рассудка, который тем не менее пытается описать эти чувства, обратившись к условным категориям. Человеку рациональному, воспитанному в границах причинно-следственной логики, сложно допустить и почти невозможно представить в воображении некое психическое состояние, в котором существовало бы и самоопределяло себя внекатегориальное сознание (рисунки 1–4).

В. Н. Никитин, Онтология телесности. Смыслы, парадоксы, абсурд, 2006

А. Субъект, или субстанциализированное сознание. Итак, исполнить миссию совершенного познания способна мысль человека, мыслящее Я. Это исходная интуиция и установка Декарта; но с самого начала в эту установку входило и важное дополнение: полноценный исполнитель миссии – только чистая мысль, та, что движется лишь по собственным законам (кои, как мы помним, Божественны и ведут к истине). В обычном же своем бытовании, мысль включает и другие активности, такие как воображение, воля, которые отличны от чистого постижения или понимания (entendement), однако тоже принадлежат к Res Cogitans и противоположны Res Extensa. Таким образом, Я, как Мысль, (Мышление) структурируется в своем содержании. Первая дефиниция в геометрическом изложении Метода гласит: «Под мыслью я понимаю все, что присутствует в нас таким образом, что мы это немедленно и непосредственно сознаем (sommes connaissants). Тем самым, все действия воли, понимания, воображения и чувств суть мысли»[52]. Как видно из этой дефиниции (затем повторяемой в «Началах»), «мыслящий» полюс декартовой дихотомии как широкое понятие, не сводящееся к чистому познающему разуму и объединяющее все мыслительные активности, ближе всего соответствует современному понятию сознания – с важною оговоркой, что «мыслящая вещь» Декарта, в отличие от наших представлений о сознании, трактуется как субстанция. Термин же «субъект», равно как и выражение дихотомии в форме «расщепления субъект – объект», еще не употребляются у Декарта, представляя собой позднейшее немецкое привнесение; мы будем пользоваться ими, памятуя о различии между «субъектом познания» и «субъектом сознания».

С. С. Хоружий, Фонарь Диогена, 2010

Научное исследование направлено на получение объективно-истинного знания об определенном аспекте действительности, которое исключает с точки зрения результата субъективный, личностный контекст познания. Философия, стремясь постичь действительность в целом, не может ограничиться объективной картиной мира. Это лишь необходимая предпосылка для выяснения главной проблемы ее предмета – отношения человека к миру. Философское знание – это и есть знание о месте и роли человека в мире, человеческое измерение реальности, проекция человеческих отношений на весь окружающий мир. Каждый философ по-своему осмысливает бытие, разрабатывает концептуальные подходы и теоретические решения, тем самым образуя множество идей, систем, школ. В философии знание неизбежно носит личностный характер, всегда индивидуально, специфично по способу выражения и философствования. Кроме того, человеческое измерение мира находит свое выражение в философии как учении о должном, о том, как человеку жить, во что верить, каким правилам, нормам, идеалам следовать. Разрабатывая представления о должном, философия неизбежно подвергает критике все существующее как несовершенное, предлагает проекты его изменения. В качестве нормативного знания философия разграничивается с наукой и сближается с религией, нравственностью, искусством, идеологией и другими формами культуры. Скажем, сфера нравственного сознания, «практического разума», как называл ее И. Кант, непосредственно опирается на философию при выработке не только основополагающих этических понятий («добро», «зло», «справедливость», «долг» и т. д.), но и моральной установки на формирование жизненной ориентации личности, осознанного поведения человека в мире.

Коллектив авторов, Философия, -1

Для целей нашего исследования природы воображения представляется актуальным выделить позицию М. К. Мамардашвили и его последователей, рассматривающих возможность объективации субъективно получаемого знания. Ссылаясь на Г. В.-Ф. Гегеля, М. К. Мамардашвили утверждает, что сознание по своей функциональной природе является самосознанием: «Сознание, сознающее себя», что «избавляет нас от предположений и допущений о каком-либо конкретном, определенном физическом носителе этого сознания» (Мамардашвили, 1993, с. 262). Иначе говоря, животное, не обладающее способностью к рефлексии, не имеет сознания. «Истинное сознание есть самосознание, и это последнее есть основание сознания, так что, в сущности, всякое сознание другого предмета есть самосознание» (Гегель, 1956, с. 214). Иначе говоря, рефлексия сознания является необходимым условием для того, чтобы человек мог стать сознательным.

В. Н. Никитин, Арт-терапия. Учебное пособие, 2014

В классической форме проблему соотношения материального и духовного выразили Г. Гегель, Л. Фейербах и Ф. Энгельс. По определению Гегеля, философия распадается на две основные формы разрешения противоположности между бытием и мышлением – «реалистическую» и «идеалистическую». Вся история философии, с точки зрения Фейербаха, вращается вокруг вопроса об отношении духовного к материальному. «Как мышление относится к бытию, как логика относится к природе?» – спрашивал Фейербах. И отвечал: «Не было бы природы, никогда логика… не произвела бы ее из себя»{3}. «Великий основной вопрос всей… философии, – отмечал Энгельс, – есть вопрос об отношении мышления к бытию». Важнейшее его содержание составляет альтернатива: «…что является первичным: дух или природа…»{4}. В содержании основного вопроса философии «было выделено два аспекта: «генетический аспект соотношения материи и сознания (так называемый вопрос о первичности) и функциональный (вопрос о познаваемости мира)»{5}. Последующая философия неоднократно обращалась к универсальной философской проблеме. Например, Н.А. Бердяев писал: «Не природа создается нашим ограниченным разумом, а… разум (с законами логики) создается… состоянием природы… Логика есть приспособление мышления к бытию»{6}. (Заметим, бытие не только материально, но включает в себя духовное, а материальное и объект не тождественны природе; см. тема 4.)

В. Н. Калмыков, Философия, 2017

Всё это может звучать невыносимо абстрактно и нереально – да в конечном счёте так оно и есть. Однако цель феноменологии – прямая противоположность абстрактности: она являлась возвращением к конкретному, прочному основанию, как предполагает ее девиз: «Назад, к самим вещам!». Философия была слишком увлечена идеями и уделяла чересчур мало внимания достоверным данным, поэтому она выстроила на хрупких основаниях шаткие и неустойчивые интеллектуальные системы. Феноменология, рассматривая то, в чём мы можем быть уверены на уровне опыта, способна предоставить основание, на котором может быть построено истинное знание. Она сможет стать «наукой наук», дающей метод исследования чего угодно: памяти, спичечных коробков, математики. Она претендует ни много ни мало на роль науки о человеческом сознании – не простом погружении в эмпирический опыт отдельных людей, но науки о самых «глубинных структурах» разума. В отличие от привычной науки, феноменология задается вопросом не о конкретной форме знания, той или иной, но, в первую очередь, об условиях, делающих возможной любую форму знания. Поэтому она, как и ранее философия Канта, есть «трансцендентальная» форма знания, и исследует человеческий субъект, или индивидуальное сознание, поглощённое «трансцендентальным субъектом». Феноменология рассматривает не то, что я воспринимаю, когда смотрю на конкретного кролика, но универсальную суть кроликов и акта его восприятия. Другими словами, это не форма эмпиризма, касающаяся случайного, фрагментарного опыта конкретных личностей, и не разновидность «психологизма», интересующегося лишь наблюдением ментальных процессов этих личностей. Она требует обнажить саму структуру сознания и в том же акте обнажить сами феномены.

Терри Иглтон, Теория литературы. Введение, -1

Современной науке присущ новый виток радикальной математизации природы. Это в особенности касается фундаментальных разделов физики, где теория глаголет о сущностях, не доступных наблюдению в прямых экспериментах. Здесь происходит онтологическое смещение представлений: ненаблюдаемые сущности объявляются более фундаментальными как ответственные на глубинном уровне за случайную видимость природы. Математизация природы исходит из абстракции неперсонального и анонимного разума, как бы существующего вне конкретики ипостасных существ, а наличие личностей во вселенной не может получить своего объяснения и истолкования в математизированной картине мира. В связи с этим становится понятным, что и проблема диалога науки и религии при таком взгляде на науку оказывается неким упражнением деперсонализованного сознания по «сравнению» научных представлений с положениями религиозного мировоззрения, или богословия, оторванным от конкретики личного опыта существования. Легко почувствовать, что такой диалог не понимает основания своей фактичности, как происходящей из глубин духовной жизни конкретных воплощенных личностей. Можно обобщить, сказав, что кризис науки носит экзистенциальный характер. Будучи движима порывами абстрактного либо утилитарно-прикладного характера, наука забывает о человеке как конечном основании ее собственной сущности. Наличие такого кризиса делает сомнительной возможность конструктивного диалога с богословием.

Коллектив авторов, Научные и богословские эпистемологические парадигмы. Историческая динамика и универсальные основания, 2009

Такой способ постижения природы познающим субъектом является вновь и вновь возникающим источником известного философского затруднения, так как он предполагает существование непреодолимой пропасти между самим субъектом и реальностью, в которой он существует и которая может определенным образом на него воздействовать. Так как в том случае, если постулированный нематериальный субъект и материальная реальность, которую он способен понять, противопоставляются друг другу, как описано выше, то возникает труднорешаемая проблема: как охарактеризовать и внятно и точно объяснить отношение между тем, кто познает, и тем, что познано. Шопенгауэр считает, что эта проблема особенно четко обозначилась в картезианской философии, которая обратила особое внимание на различие между внутренним субъективным сознанием и объективным материальным существованием, что явилось «той осью, вокруг которой вращается вся философия нового времени» («Parerga», I).

Патрик Гардинер, Артур Шопенгауэр. Философ германского эллинизма, -1

Примерно с этого времени возникает и новое представление о предмете психологии. Способность думать, чувствовать, желать стали называть сознанием. Таким образом, психика была приравнена к сознанию. На смену психологии души пришла психология сознания. Однако сознание еще долго рассматривали отдельно от всех других естественных процессов. Философы по-разному трактовали сознательную жизнь, считая ее проявлением божественного разума или результатом субъективных ощущений. Но всех философов-идеалистов объединяло общее убеждение в том, что психическая жизнь – это проявление особого субъективного мира, познаваемого только в самонаблюдении и недоступного ни для объективного научного анализа, ни для причинного объяснения. Такое понимание получило очень широкое распространение, а подход стал известен под названием интроспективной трактовки сознания.

А. Г. Маклаков, Общая психология: Ответы на экзаменационные билеты, 2012

Другой важный аспект рассматриваемой проблемы – вопрос о пассивных и активных состояниях сознания. Обычно в буддийской теории познания выделяются концептуальное и непосредственное (прямое) сознания. Первое активно, второе – пассивно. Но все такие представления имеют свой смысл лишь тогда, когда мы пребываем в рамках реалистических воззрений. Ведь что такое прямое восприятие и в чем его отличие от концептуального? В том, что при прямом восприятии объект проявляется в сознании, а при концептуальном – возникает в результате операций обособления. То есть концептуальное сознание как бы само конструирует, создает свой объект. Поэтому оно активно. Прямое же сознание просто проявляет, отражает в себе свой объект, ничего не привнося в него от себя. Поэтому оно пассивно. Но в высших учениях объект не существует сам по себе. Он фактически создается умом. Так, в дзогчене все проявления есть результат функционирования энергии ригпа индивидуума.[10] Но ригпа не может быть концептуальным. И если оно не концептуальное, значит, прямое. Но прямое познание пассивно, в том время как ригпа активно участвует в проявлении объекта из потенциальности Основы. Но если оно не пассивное, то тогда, исходя из стандартной классификационной схемы, следует считать его концептуальным. Очевидно, что таким образом мы приходим к абсурду. Поэтому подразделения сознания на прямое и концептуальное неадекватно воззрениям высших учений. Здесь более разумным было бы говорить о двойственном и недвойственном состояниях ума, о движущемся уме и его природе, о ясности, осознанности и т. п.

Третий Кармапа Ранджунг Дордже, О различении сознания и изначального осознавания. О сущности Татхагаты, -1

Обосновывая важность введения понятия «субъект» в понятийный аппарат психологической науки, Рубинштейн подчеркивает, что познаваемое в качестве объекта должно быть независимо от сознания субъекта, однако самого субъекта следует рассматривать как часть материального бытия во избежание отведения сознанию особой сферы функционирования и трактовки его как уникального явления, как эпифеномена. Это одна из центральных идей философско-психологической концепции Рубинштейна, сопоставимых с высказываниями других философов о том, что человек может быть изучен во всей полноте его проявлений, только будучи включенным в общую картину мира. «И когда философия связывает человека с его потребностями и интересами, с одной стороны, и мир, понятый не „сам по себе“, но как мир человеческого бытия… в единую систему человеко- и мироведения, заданную изучением мира и заданную миру… посредством практического человеческого взаимодействия с миром, практической деятельности, только тогда философия и сохраняет свой смысл и свое право на существование» (Трубников, 2001, с. 423).

А. К. Рубченко, Психологическая сепарация: подходы, проблемы, механизмы, 2015

Из различных значений слова «сознание», а также ряда родственных слов: «осознать», «сознательный» и др. (напр., «потерять сознание», «прийти в сознание», «поступить сознательно» в противоположность «совершить нечто в состоянии аффекта» и т. д.) два значения имеют непосредственное отношение к философской проблематике: совесть, или нравственное сознание (напр., «осознать вину»), и когнитивная способность. Греч. συνεíδησις и лат. сonscientia употреблялись как в первом, так и во втором значении; в схоластике conscientia означает совесть, у Декарта и Лейбница – ментальную функцию (ср. в англ.: conscience и consciousness, в нем. Gewissen и Bewu?tsein, во франц. сonscience и conscience, в чешск. sv?domí и v?domí т. д.). В буквальном смысле, сознание – соотнесенность знаний, т.е. первичных различий и ориентаций, определяющих многообразные отношения человека к миру, включая отношение к другим и к самому себе. Сознание как совесть – это соотнесение «знания добра и зла», т.е. их различия, со способом жизни. Сознание как единство ментальной сферы в целом – это соотнесение между собой восприятия, памяти, фантазии, суждения, предпочтения, любви и ненависти, радости и огорчения, сомнения, воли, желания, решения и других своих модусов, каждый из которых выделяет себя из других в своем специфическом формировании смыслового или ценностного коррелята (например, восприятие осознается как восприятие воспринятого), образуя вместе с другими модусами конкретное единство сознания. Впервые на непосредственную связь нравственного сознания со структурой ментальной жизни указал Ф. Брентано.

Коллектив авторов, Проблема сознания: разные ракурсы, -1

Важным моментом был и сенсуализм, который Аквинский вслед за Аристотелем и в отличие от большинства психологов того времени рассматривал в качестве главного пути познания. Он писал, что для ощущения необходимо тело, органы восприятия. Разум, хотя и не пользуется непосредственно органами чувств, не может нормально работать без их данных, без образов окружающего. Поэтому телесное расстройство неизбежно ведет и к расстройству умственному. Аквинский подчеркивал, что образы не создаются самим индивидом вне зависимости от окружающего. Они связаны с внешним миром, а осознаются, актуализируются в качестве собственных при помощи специальной операции сознания, получившей название интенции – направленности сознания и воли на какой-либо предмет. В XIX в. понятие интенции, введенное томизмом, будет подхвачено феноменологией и станет основополагающим в концепции Ф. Брентано.

В. П. Ступницкий, Психология, 2011

К числу материалистических кусочков авенариусовско-маховской мешанины Вундт относит главным образом учение первого о «независимом жизненном ряде». Если вы исходите из «системы С» (так обозначает Авенариус, великий любитель ученой игры в новые термины, – мозг человека или вообще нервную систему), – если психическое для вас есть функция мозга, то эта «система С» есть «метафизическая субстанция», – говорит Вундт (стр. 64 названной статьи), и ваше учение есть материализм. Метафизиками, надо сказать, обзывают материалистов многие идеалисты и все агностики (кантианцы и юмисты в том числе), потому что им кажется, будто признание существования внешнего мира, независимого от сознания человека, есть выход за пределы опыта. Об этой терминологии и о полной ее неправильности с точки зрения марксизма мы будем говорить в своем месте. Теперь нам важно отметить то, что именно допущение «независимого» ряда у Авенариуса (а равным образом у Маха, иными словами выражающего ту же мысль) есть – по общему признанию философов разных партий, т. е. разных направлений в философии – заимствование у материализма. Если вы исходите из того, что все существующее есть ощущение или что тела суть комплексы ощущений, то вы не можете, не разрушая всех своих основных посылок, всей «своей» философии, прийти к тому, что независимо от нашего сознания существует физическое и что ощущение есть функция определенным образом организованной материи. Мах и Авенариус совмещают в своей философии основные идеалистические посылки и отдельные материалистические выводы именно потому, что их теория – образец той «эклектической нищенской похлебки»{23}, о которой с заслуженным презрением говорил Энгельс[35].

В. И. Ленин, Полное собрание сочинений. Том 18. Материализм и эмпириокритицизм, -1

Весьма вероятно, что понятие «сущности» у Субири тоже возникло в противопоставлении феноменологическому понятию: сущности как интенциональной идеальности противостоит физическая сущность, сохраняющая связь с реальностью. Когда Гуссерль открывает структуру «чистого» сознания, то есть интенциональность, и его новый объект как интенциональный коррелят, как «смысл» (чистый «эйдос»), это становится возможным благодаря заключению реальности в скобки. Посредством такой редукции реальности к смыслу достигается абсолютное знание сущности, независимое от фактической реальности. Но Субири уже в работе «О сущности» подвергает формальному анализу и критике центральные идеи Гуссерля: идеи знания, сознания и сущности.

Хавьер Субири, Чувствующий интеллект. Часть I: Интеллект и реальность, 2006

Следствия этой ошибки таковы. Если бы абстракция была произведена правильно, без удвоения, то мы ясно усматривали бы, что бытие и мышление не могут быть разъединены. Теперь же после удвоения мы не можем понять, как соединить их друг с другом: бытие, пропитанное мышлением, но ошибочно принятое за чистое бытие, не нуждается ни в чьем мышлении для того, чтобы существовать, и, наоборот, мышление, наполненное образами вещей, не нуждается в подлинных вещах. Отсюда являются три типа ложных теорий: 1) теории, отрицающие мышление, таков, например, тот вид материализма, который утверждает, что мышление есть движение; 2) теории, отрицающие бытие, например, система Беркли, превращающая объекты в состояния субъекта; 3) теории, утверждающие параллелизм или вообще какое-либо соответствие между формами мышления и формами бытия7(сюда относятся различные виды теоретического реализма, утверждающего, что трансцендентно всякому сознанию существует мир, более или менее сходный с миром, мыслимым и представляемым, т. е. имманентным сознанию).

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 3, 2014

Можно, конечно, задаться вопросом, почему сразу в этой статье С. Л. Рубинштейн не доказал объективность – онтологическую специфику сознания, а ограничился интерпретацией действительности как предметности, предметной опосредованности сознания? Несомненно, в силу того, что в существующем психологическом мировоззрении того времени сознание представлялось сугубо субъективным и доступным познанию только путем интроспекции. Сразу отвергнуть этот тезис значило бы прервать историческую связь с предшествующим развитием психологии, «с порога» отвергнуть ее, что было невозможно без постепенно накапливаемых доказательств: сознание, психика проявляются в деятельности (интерпретируемой уже как реальная, т. е. онтологическая, объективная) и формируются в ней (путем не только теоретических, но и эмпирических доказательств), сознанию принадлежит активная, т. е. реальная онтологическая роль регулятора деятельности[22], что сознание, психическое родственно всему бытию материального мира, имея собственную внутреннюю (онтологическую) сущность, реально участвующую во взаимодействии человека с миром (в качестве доказательства проводится аналогия с взаимодействием любых физических тел). Crescendo в этом доказательстве и было философское положение («Человек и мир») о принадлежности сознания человеку как его онтологически специфической идеальной способности[23].

А. Н. Славская, Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития, 2015

Не оживляя давнишнего философского диспута о том, существует ли реальность вне воспринимающего сознания и какова она при положительном решении этой проблемы, приходится констатировать, что если реальность познаваема, хоть в какой-то мере, то исключительно постольку, поскольку пытливое сознание является ее частью, и поскольку бытие познающего сознания неотделимо от ее бытия, будучи интегрированным в него априори. Примерно таков был вывод, к которому, шаг за шагом, продвигались постепенно мыслители В. Дильтей, М. Хайдеггер, а позже – Х.-Г. Гадамер и П. Рикёр. Если Дильтей соединяет «понимание» с «Жизнью», имманентной человеку именно как духовно-познающему существу, то М. Хайдеггер в знаменитой книге «Бытие и время» (1927) рассматривает понимание «не как способ познания, но как способ бытия»[175]. Согласно Хайдеггеру, «человеческое бытие (Dasein) есть с самого начала бытие понимающее. <…>…понимание… не просто лежит в основе нашего отношения к тем или иным текстам, но в основе нашего отношения к миру»[176].

Е. В. Ровенко, Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон, 2015

Решающий изъян подхода и Малабу, и Жижека к антропологии Гегеля состоит в том, что они смотрят на всё совокупное движение духа с обзорной точки феноменологии – сознания и рефлексии – а не антропологии, тем самым проходя мимо не только Гегелевой антропологической критики сознания-как-рефлексии, но и антропологии как основания психологии. А ведь именно антропология является тем первоначальным (интенсивно определённым) единством, которое делает возможным дальнейшее духовное единство, разбираемое Гегелем в разделе «Психология» философии субъективного духа[45]. Интенсивность человеческой души – «интенсивная форма индивидуальности», подлежащая, согласно Гегелю, всякой сознательной активности индивида – и есть у Гегеля антропологическое «ядро», игнорируемое и Жижеком, и Малабу. Наличием этого «ядра» и отличается, по Гегелю, человеческая душа, анализируемая в философии духа, от души животной, являющейся предметом философии природы. На деле то «ничто», о котором говорит Жижек, не есть ничто индивида, к чему сведено оно у Жижека. Это, можно сказать, некое предначальное ничто – само событие учреждения антропологии, saltus абсолютного духа[46]. Антропология у Гегеля уже включена в дух как индивидуальная точка его претворения в действительность. Но Жижек не может включить антропологию в дух – это значило бы переместить момент разрыва, который в таком случае уже находился бы не в преддверии феноменологии, но в преддверии философии духа в целом, и тем самым отказать рефлексии в абсолютной претензии на мышление и дух, на что Жижек пойти никак не готов. Но, как прекрасно понимал уже Фихте, индивидуальность – это уже Закон, место претворения Закона в действительность, и разрыв между природой и законом имеет место (логически) до перехода к индивидуальности, до количествования.

Коллектив авторов, Философия свободы, 2011

14. Относительно бессознательное, сознаваемое высшим, сверхчувственным, трансцендентальным индивидуальным сознанием. Эта гипотеза, защищавшаяся в новое время И. Г. Фихте, Гелленбахом и дю-Прелем, в сущности идет навстречу желанию, чтобы какое-нибудь индивидуальное сознание продолжалось и после того, как нормальное бодрствующее центральное сознание исчезает с разрушением организма смертью. Эта гипотеза, если только существование совершенно свободного от тела сознания остается исключенным, предполагает, что носителем и хранителем материальных предрасположений служит трансцендентальному индивидуальному сознанию некоторое бессмертное эфирное тело, и что такое сознание, при коллизии бессознательных деятельностей, не остается пассивным, сопровождающим их явлением, но само по себе активно трансцендентальное сознание не заключено в телесно-душевной индивидуальности, такой, какою она дана, но, рассматриваемое с точки зрения последней, оно есть дух или демон, которым индивид одержим. Понятие индивида должно сначала подвергнуться метафизическому расширению, чтобы затем вместить трансцендентальное сознание. Без такого расширения воздействия последнего хотя и противостоят эмпирическому индивиду в качестве прямо неизвестного, но собственно не могут быть характеризованы как бессознательное в нем.

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 15, 2014

Теория Бома, первоначально задуманная лишь для решения неотложных проблем современной физики, имеет революционное значение для понимания не только физической реальности, но и явлений жизни, сознания, функций науки и познания в целом. По этой теории, жизнь нельзя понимать в терминах неодушевленной материи или как производную от нее. Фактически между ними невозможно провести четкую и абсолютную границу. И жизнь, и неодушевленная материя имеют общее основание в холодвижении, которое является их Первичным и универсальным источником. Неодушевленную материю следует рассматривать как относительно автономную подобщность, в которой жизнь «имплицирована», но значимо не проявлена. В отличие от идеалистов и материалистов, Бом предполагает, что материю и сознание нельзя объяснить друг через друга или свести друг к другу.

Станислав Гроф, За пределами мозга. Рождение, смерть и трансценденция в психотерапии, 1985

Все знали, что понятие пространства веками разрабатывалось в философии; но из истории философии также явствовало, что науки, в особенности математика, постепенно отделялись от своего общего корня: старинной метафизики. Учение Декарта считалось решающим этапом в выработке понятия пространства и его обособлении. По мнению большинства историков западной мысли, Декарт положил конец аристотелевской традиции, в рамках которой пространство и время принадлежат к числу категорий: иначе говоря, пространство и время позволяют именовать и классифицировать факты чувственного мира, однако их собственный статус остается неопределенным – в том смысле, что их можно считать либо просто эмпирическими способами группировать чувственные факты, либо важнейшими обобщениями, стоящими выше, чем воспринимаемое чувствами. Картезианский разум поднимает пространство до уровня абсолютного. Объект, предшествующий Субъекту, res extensa, предшествующее res cogitans и явленное ему, господствует над чувствами и телами, ибо вбирает их в себя. Атрибут Бога? Порядок, имманентный всему сущему? Так после Декарта ставился вопрос о пространстве для философов – Спинозы, Лейбница, последователей Ньютона. До тех пор, пока Кант, вновь обратившись к понятию «категория», не переосмыслил его. Пространство (наряду со временем) – относительное, орудие познания, классификация феноменов, – тем не менее оторвано от эмпирики; по Канту, для сознания (для «субъекта») оно сближается с априори сознания (субъекта), с его внутренней структурой – идеальной, а значит, трансцендентальной, а значит, непознаваемой в себе.

Анри Лефевр, Производство пространства, 2000

Современная философия, после «коперниканского» переворота, совершенного в философии И. Кантом, стала более осмотрительной. Она говорит лишь о взаимоотношениях субъекта и объекта в рамках человеческого мира, она не пытается заглянуть в область трансцендентного (запредельного), не пытается ответить на вопрос, что является абсолютной первоосновой мира. В современной философии больше полутонов, трудно выделить два основных противоборствующих лагеря, можно говорить лишь о сохранении определенных традиций философствования. Однако стремление к разрешению мыслительных оппозиций можно обнаружить и в философии XX века. Одна группа философов исследует мир феноменов сознания, где объективное присутствует в виде устойчивых мыслительных форм. Другие противопоставляют индивидуальное «невыразимое» Я – «самость» миру культурных норм, стереотипов. Третьи исследуют стихию языка, где не материя противостоит сознанию, а лишь один фрагмент текста – другому.

Г. Г. Кириленко, Философия, 2009

Отбросив эти предпосылки, Лосский показал, что непосредственны не только свидетельства опыта, находящегося внутри кругозора сознания субъекта, но и сам внешний мир. Эти два момента должны быть приняты за истину. Таким образом, учение о восприятии основывается на положении, что только акт созерцания, выбирающий для сознательного восприятия то или другое явление, есть проявление собственно человеческой воли. Действительное знание есть производимое в процессе восприятия самим индивидом, его интересами, влечениями, страстями. Таким образом, присоединение тех или иных сторон внешнего мира к составу индивидуальной сознательной жизни есть уже выборка, производимая своей волей. Человек волен выбирать, но то, что он выбирает, зависит от его интуиции. Именно это учение о восприятии и вообще о знании он назвал впоследствии интуитивизмом, при этом обозначая словом «интуиция» непосредственное созерцание субъектом не только своих переживаний, но и предметов внешнего мира в подлиннике. Его система психологии заключала в себе парадоксальное, на первый взгляд, сочетание волюнтаризма с интуитивизмом, то есть учения об активности «я» с учением о его созерцательности (относительной пассивности) в познавательных процессах. Созерцание есть тоже волевой акт, однако содержащий в себе момент пассивности, так как этот акт не творит созерцаемого предмета, а лишь выбирает, какой из множества сделать осознанным или познанным. Именно это сочетание волюнтаризма с интуитивизмом облегчало задачу доказательства, что жизнь «я» есть непрерывный ряд волевых действий.

Е. П. Борзова, Николай Онуфриевич Лосский: философские искания, 2008

Суть гносеологических корней всякого ложного сознания, связанных с познавательными процессами, состоит в абсолютизировании, раздувании субъективной стороны человеческого познания. Способность человеческого мышления вычленять общее, существенное и необходимое, отвлекаясь от единичного, несущественного случайного, есть величайшее завоевание человечества, сделавшее возможным все достижения научного, теоретического познания. Эта способность непосредственно связана с развитием языка как материального средства фиксации общего и существенного в познании. Без развития языка и абстрактного мышления невозможен прогресс человечества. Но эта же способность создает возможность превращения общих понятий в самостоятельные сущности, независимые от материального мира. Общее, необходимое и существенное, отделенное от единичного, случайного, несущественного и превращенное в самостоятельную сущность (субстанцию), составляет, согласно марксизму, гносеологическую основу идеализма и религии. В. Ленин писал по этому поводу в «Философских тетрадях»: «Раздвоение познания человека и возможность идеализма (религии) даны уже в первой, элементарной абстракции („дом“ вообще и отдельные дома)».

Д. В. Альжев, История и теория религий: конспект лекций, -1

В «Философии науки» теоретическое знание представляется как результат мышления самого по себе. «Теоретическое знание есть результат деятельности не рассудка, а такой конструктивной части сознания как разум (следовало бы указать на отличие разума от рассудка, если оно существует. Л.Я.)…деятельность разума направлена не вовне сознания, не на его контакт с внешним бытием, а внутрь сознания, на имманентное развертывание своего собственного содержания. Сущность деятельности разума может быть определена как свободное когнитивное творчество, самодостаточное в себе и для себя» [1,140]. К этим высказываниям можно задать вопросы: для чего нужно человеку деятельность разума, направленное не на внешнее бытие, а на свое собственное содержание?; что познается в процессе свободного когнитивного (проще было бы сказать познавательного Л.Я.) творчества, самодостаточного в себе и для себя?; для чего, наконец, природа затратила сотни тысяч (а может быть и миллионов) лет на возникновение и развитие человеческого сознания? Исходя из цитированных рассуждений, ответить на эти вопросы невозможно. Но из того, что сознание является важнейшим средством жизнеобеспечения человека и человеческого общества, следует: сознание не может быть направлено только внутрь самого себя, быть самодостаточным исключительно в себе и для себя. Сознание направлено на реальность, сознанием человек руководствуется в его материальном взаимодействии с природой. Сознание, повторим еще раз, является средством жизнеобеспечения человека и человеческого общества. Цитированные рассуждения – это идеалистическая бессмыслица.

Л. С. Якунин, Философские вопросы науковедения, 2017

Если в исходной посылке признать чистую субъективность психических явлений, то никакими последующими аргументами этой ошибки не исправить, не восстановить связи психического с объективной реальностью и не объяснить возможности ее познания. Необходимо исключить такое субъективистическое понимание психических явлений в исходных позициях. Психические явления возникают в процессе взаимодействия субъекта с объективным миром, начинающегося с воздействия вещи на человека. В вещах – источник происхождения всех представлений о них. Связь психических явлений с объективной реальностью заложена в самом их возникновении, она – основа их существования. По самому смыслу и существу сознание – всегда есть осознание чего-то, что находится вне его. Сознание – это осознание вне его находящегося объекта, который в процессе осознания трансформируется и выступает в форме, в виде ощущения, мысли. Этим, конечно, не отрицается различие сознания и его объекта – бытия, но вместе с тем подчеркивается единство сознания, ощущения, мышления и т. д. с их объектом и то, что основой этого единства служит объект. В таком понимании психических явлений получает свое исходное выражение материалистический монизм в теории познания.

С. Л. Рубинштейн, Бытие и сознание, 1957

И вот почему мыслители, которые со времени Бэкона стремятся создать эмпирическую или опытную философию, не могут успеть в своем предприятии и прийти к согласному результату. Вот почему разногласия, разделяющие их в области теоретической и практической философии, суть те же, какие существуют и среди метафизиков: различные оттенки материализма и антиматериализма, идеализма и реализма, монизма и дуализма встречаются и здесь, и сквозь прорехи «эмпирической» психологии сквозит догматическая метафизика. Это сознается и многими из современных сторонников эмпиризма, которые направляют все свои усилия на его возможное очищение от всяких метафизических элементов и полагают своей целью окончательную стерилизацию эмпиризма путем критического выделения «чистого» опыта. Но такая цель является ложной и призрачной, поскольку «чистый» опыт есть лабораторный продукт, существующий лишь в голове теоретиков. В действительности опыт есть сложный продукт деятельности различных наших познавательных способностей, и в этой деятельности наш познающий разум выходит за пределы того, что непосредственно дано ему в чувственном ощущении, в субъективных состояниях сознания, – поскольку он отличает от своего «я» как эти отдельные состояния, так и реальные внешние предметы, которые он воспринимает объективно в их необходимой связи с другими реальными предметами, также отличными от этого «я». Опыт обусловлен самодеятельностью нашего разума, который в самом опыте выходит за пределы того, что непосредственно испытывается нами в наших ощущениях, в состояниях нашего сознания.

В. В. Сапов, Манифесты русского идеализма, 2009

Дело в том, что, с точки зрения современной методологии науки, центральной для анализа познавательного процесса является проблема взаимоотношений смысла и значения, образующих структуру познания как единства стабильного и изменчивого. «Познание не есть копирование некоторой внешней познаваемой реальности, но внесение смысла в реальность, создание идеальных моделей, позволяющих направлять деятельность и общение и приводить в систему состояния сознания» (Касавин, 2001, с. 260). Иначе говоря, познание рассматривается как продуцирование смыслов. Но ведь это именно то, что выше было сказано о понимании! С этой точки зрения понимание, безусловно, входит в познание. В рамках такой трактовки теории познания функции понимания сводятся к процедурам герменевтического истолкования смысла текстов и любых иных форм культуры; постижению характера мыслей и переживаний людей; реализации способа бытия человека в мире. Однако для психолога, изучающего психику конкретного человека, соотношение познания и понимания обычно оказывается иным.

В. В. Знаков, Психология понимания. Проблемы и перспективы, 2005

Философия – это не создание, конструкция или игра какого-либо сознания, а само сознание. Самосознание оказывается мерилом (критерием) свободы и самостоятельности человека, а также мерой ответственности. Дело не в вынесении суждений (оценок) эпохе или времени, а в его понимании. Философию можно рассматривать с точки зрения её социальных источников в качестве выражения отношений между людьми. Поэтому философию довольно часто смешивают с идеологиями, политической риторикой и их толкованиями. Подлинная философия тождественна пониманию своего времени в том смысле, в каком схватывает его суть, основы, и в этом процессе выделения, очищения этой сути философия оказывается весьма далекой от того, что представляется насущным. Например, важнейшей проблемой для современной философии является вопрос об отношении разума и экзистенции, который может быть выражен в виде конкретных вопросов об отношении тотального (всеобщего) и индивидуального, общей воли и личной свободы, безличного (анонимного) порядка и своеобразии каждого индивида, подлинного существования и растворения во все нарастающих формах обмена, жесткого индивидуализма (нарциссизма) и потребности в другом, и т.д. Следует заметить, этот вопрос является реальным продолжением традиционного вопроса философии, а именно, вопроса об отношении мышления и бытия.

С. Д. Лобанов, О природе философии, -1

Наряду с этой, доминирующей пока в массовом сознании, установкой формируется – благодаря развитию таких философских направлений как феноменология, экзистенциализм и герменевтика – иное отношение к тому, что полагать за "реальность". Его можно обозначить как понимающе-рефлексивное -ибо в основе его лежат рефлексия – самоанализ и самообоснование человеческим сознанием имеющихся у него образов реальности, сознательное отношение к ним именно как к "образам", "значениям"; и понимание – признание равномочности, равнозначимости разных многих образов реальности, имеющихся у других людей, культур, эпох, их зависимости от полагающих субъектов (тех, кто устанавливает значения данных картин мира: ученые, философы, пророки и т.п.)

В. И. Красиков, Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира, -1

Главное отличие современного определения человека и человеческого – более либеральное понимание многообразия дискурсов. В религии он представлен как не совсем удачная креатура Бога, как существо, глубоко переживающее собственное несовершенство и в силу своего страдания способное прощать грехи других людей. Философия исходит из разумности, свободы, автономности познающего Я, которое овладевает действительным миром сначала в сознании, а затем практически. Наука, наоборот, исходит из того, что человек, хотя и завершает лестницу живых существ, возникает и существует в мире в соответствии с законами эволюции. Эти три принципиальных подхода к определению человека, в свою очередь, внутри дисциплин, если взять их в процессе исторического становления, разбиваются на столь многообразные дискурсы, что их перечисление заняло бы не одну страницу. В их панораме главное не в том, что человек имеет некие три отдельные ипостаси. Различие речи о нем определяется дифференциацией интеллектуального сообщества на ученых, философов и моралистов. Это разделение можно специфицировать и указать на такие современные дисциплины, как, например, в науке: биология, генетика, медицина, психология. Очевидно, что и внутри них найдутся десятки концепций, которые также различаются и конкурируют между собой.

Б. В. Марков, Политическая антропология. Учебник для вузов, 2017

Философия, как уже отмечалось, ищет ответы на эти вопросы на пути разума. Она является рационально-критической формой мировоззрения. Это есть вопрошание человека о предельных основаниях своего бытия в мире. Философия стремится выявить предельные онтологические условия; возможности существования мира и человека, мира, в онтологической структуре которого всегда есть место индивидуальному свободному акту человека[2]. Философствование есть выход за пределы наличного эмпирического существования, предельное расширение горизонтов человеческого бытия в мире. Поиск предельных оснований, сущностей, причин, условий бытия в его сопряженности с человеком – отличительная особенность философии. Эта устремленность философской мысли к глубинам бытия кажется повседневно-будничному сознанию чем-то странным, непонятным, в лучшем случае бесполезным, в худшем – вредным. Но это ошибочное мнение. Если человек задумывается о своем предназначении в мире, ставит глубинные смысложизненные вопросы, то ему не обойтись без философии. Она, критически анализируя наличное бытие человека в мире, строит рационально обоснованные варианты возможных человеческих миров, осуществляя ценностную экспертизу наличного, возможного, желаемого и должного человеческого бытия в мире. Иными словами, философия разрабатывает рационально обоснованные стратегии бытия в мире как отдельного человека, так и человечества, с учетом конкретно-исторической специфики той или иной эпохи. Такую задачу кроме философии не ставит ни одна форма общественного сознания. А это означает, что философия является необходимой и незаменимой формой общественного сознания.

А. И. Осипов, Философия и методология науки, 2013

Одной из ветвей современного развития психологии субъекта является психология человеческого бытия (Знаков, 2013), в основании которой лежат научные представления о многомерности мира человека. Мир человека состоит из трех реальностей – эмпирической, социокультурной и экзистенциальной. Неудивительно, что понимание фактов, событий, явлений в разных реальностях строится на неодинаковых психологических основаниях (Знаков, 2014). Для понимающего мир субъекта эмпирическая реальность отличается от социокультурной и экзистенциальной: события и ситуации в ней имеют бесцельный, ненаправленный, неодушевленный характер. Для их понимания люди используют «природную систему фреймов» (Гофман, 2003), то есть рамок, в которых структурируется индивидуальный опыт. Фреймы не только структурируют опыт: согласно данным западной когнитивной психологии они определяют понимание. Субъект понимает мир, сопоставляя входные сообщения с обобщенными схемами памяти – фреймами, сценариями, макроструктурами (Abelson, 1979; Kintch, van Dijk, 1978; Thorndyke, 1977). Мы не видим и не понимаем реальность непосредственно. В сознании понимающего мир субъекта реальность возникает как процесс и результат психической деятельности, возникающий только вследствие переживания, трансформации, конструирования новых знаний о мире и опыта субъекта. Понимая, порождая смыслы возникающих в коммуникации высказываний, суждений, мнений, мы тем самым творим реальность. Если нет понимания, то нет и реальности! Реальность, конечно же, существует и вне нас. Вместе с тем она производна от сознания и психики познающих и понимающих ее субъектов.

Коллектив авторов, Принцип развития в современной психологии, 2016

Любая наука мифологична. Декарт – основатель европейского рационализма – начинает свою философию и методологию с всеобъемлющего сомнения, впервые открыто сомневаясь во всем, включая Бога. Единственную опору, единственную неопровержимую точку отсчета он находит в сознании, постулируя формулу «мыслю – следовательно, существую». Но почему менее реальны вещи, окружающий мир, Бог или что-то иное? Исключительно потому, что такова мифология Декарта. Ньютон создал модель мира, дающую механистическое обоснование и объяснение всем протекающим в нем процессам. Но и эта модель построена на мифологии – мифологии рационального нигилизма, придающей рациональность и упорядоченность механическому взаимодействию материальных тел. Даже атом мифологичен: ведь если он материален, то он имеет объем и форму, которую можно измерить, и следовательно, он делим. В противном случае это означает, что он не имеет пространственной формы. «Если же он неделим, это означает, что он не имеет пространственной формы, а тогда я отказываюсь понимать, что такое этот атом материи, который нематериален. …Всякому здравомыслящему ясно, что дерево есть дерево, а не какая-то невидимая ипочти несущественная пыль неизвестно чего»[8].

Алексей Недозрелов, Мифомоделирование в психологии и маркетинге, 2012

Функциональное удобство понятия «дух» обусловлено следующими преимуществами: оно не так жестко связано с рационально-познавательными способностями, как понятия «разум» и «рассудок»; в отличие от «интеллекта», «дух», как правило, соотносится со своим персонифицированным носителем, с «лицом»; в отличие от «души» – акцентирует объективную значимость своего содержания и его относительную независимость от стихии эмоциональных переживаний; в отличие от «воли» – на первый план выдвигает созерцания и смыслы, которые могут определять действия, а не только акт свободного выбора; в отличие от «сознания» – фиксирует не столько дистанцию между Я и его эмпирическим наполнением, сколько их живую связь; в отличие от «ментальности» – обычно не включает в себя несознаваемые механизмы традиционных и повседневных реакций и установок (если не считать таких метафор, как «дух времени» и т. п., каковые, впрочем, тоже весьма удобны, поскольку позволяют осуществлять важную культурологическую операцию: задавать «духу» любую субъектность – народ, эпоха, стиль…). Важно и то, что «духу» свойственна динамика цели: он не просто необходим, как логика, оптативен, как «душа», он – императивен. Способность понятия «дух» йотировать силу, отличную и от релятивной психической стихии, и от безличной природы, и от волевого произвола, делает его эффективным аналитическим инструментом.

А. Л. Доброхотов, Избранное, -1

Наши суждения о собственной душевной жизни Майер называет психологическими. Надо различать «сознавание» психических процессов от знания о них, т. е. опознания. С другой стороны, в психической области нет просто состояний и процессов, не приуроченных к «Я», хотя бы это приурочение, т. е., иначе говоря, самосознание и было смутно, как у животных. Это заметно на структуре даже безличных психологических суждений: мне грустно, весело, страшно. В нашем «Я» следует отметить как бы три слоя: 1) Формальное единство сознания, das Bindeelement, обрамляющий, объединяющий содержания сознания; 2) Комплекс волевых предрасположений, приобретенных и унаследованных, потенциальный задний план сознания. Майер решительный волюнтарист – воля для него основная форма психических явлений – это Willе zur Selbstbehauptung, воля к самоутверждению; 3) Ichwahrnehmung, наша эмпирическая личность, приуроченная к известному телу, наше психофизическое «Я». Характеризуя сущность психической жизни как волю, Майер в то же время отвергает метафизическую теорию души, как старую «субстанциальную», так и новую (Вундтовскую) «актуальную». С другой стороны, по мнению Майера, не следует смешивать имманентность сознания с представлением: что ощущения сознаются нами – это еще не значит, что они представляются нами как психические переживания. В этом именно и заключается ошибка субъективного идеализма.

Коллектив авторов, Новые идеи в философии. Сборник номер 16, 2014