Неточные совпадения
Дурака ему,
дурака, старому подлецу!
Хлестаков. Ну, ну,
дурак, полно! Ступай, ступай скажи
ему. Такое грубое животное!
Долгонько слушались,
Весь город разукрасили,
Как Питер монументами,
Казненными коровами,
Пока не догадалися,
Что спятил
он с ума!»
Еще приказ: «У сторожа,
У ундера Софронова,
Собака непочтительна:
Залаяла на барина,
Так ундера прогнать,
А сторожем к помещичьей
Усадьбе назначается
Еремка!..» Покатилися
Опять крестьяне со смеху:
Еремка тот с рождения
Глухонемой
дурак!
Его послушать надо бы,
Однако вахлаки
Так обозлились, не дали
Игнатью слова вымолвить,
Особенно Клим Яковлев
Куражился: «
Дурак же ты!..»
— А ты бы прежде выслушал… —
«
Дурак же ты…»
— И все-то вы,
Я вижу,
дураки!
Г-жа Простакова. Правда твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург; скажут,
дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.
Нашел помещика
дурака бессчетного, а жену презлую фурию, которой адский нрав делает несчастье целого
их дома.
Стародум. Так поэтому у тебя слово
дурак прилагательное, потому что
оно прилагается к глупому человеку?
Если бы Левин не имел свойства объяснять себе людей с самой хорошей стороны, характер Свияжского не представлял бы для
него никакого затруднения и вопроса;
он бы сказал себе:
дурак или дрянь, и всё бы было ясно.
И Левину смутно приходило в голову, что не то что она сама виновата (виноватою она ни в чем не могла быть), но виновато ее воспитание, слишком поверхностное и фривольное («этот
дурак Чарский: она, я знаю, хотела, но не умела остановить
его»), «Да, кроме интереса к дому (это было у нее), кроме своего туалета и кроме broderie anglaise, у нее нет серьезных интересов.
«Верно, уже осмотрели всю старину и теперь объезжают студии новых, шарлатана Немца и
дурака прерафаелита Англичанина, и ко мне приехали только для полноты обозрения», думал
он.
Но, несмотря на это, в то время как
он перевертывал свои этюды, поднимал сторы и снимал простыню,
он чувствовал сильное волнение, и тем больше, что, несмотря на то, что все знатные и богатые Русские должны были быть скоты и
дураки в
его понятии, и Вронский и в особенности Анна нравились
ему.
Но
он не мог сказать
дурак, потому что Свияжский был несомненно не только очень умный, но очень образованный и необыкновенно просто носящий свое образование человек.
«Ты
дурак! — сказал
он Грушницкому довольно громко, — ничего не понимаешь!
У
него был злой язык: под вывескою
его эпиграммы не один добряк прослыл пошлым
дураком;
его соперники, завистливые водяные медики, распустили слух, будто
он рисует карикатуры на своих больных, — больные взбеленились, почти все
ему отказали.
— Где нам,
дуракам, чай пить! — отвечал я
ему, повторяя любимую поговорку одного из самых ловких повес прошлого времени, воспетого некогда Пушкиным.
Я с трепетом ждал ответа Грушницкого; холодная злость овладела мною при мысли, что если б не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих
дураков. Если б Грушницкий не согласился, я бросился б
ему на шею. Но после некоторого молчания
он встал с своего места, протянул руку капитану и сказал очень важно: «Хорошо, я согласен».
—
Дурак же ты, братец, — сказал
он, — пошлый
дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем… Поделом же тебе! околевай себе, как муха… —
Он отвернулся и, отходя, пробормотал: — А все-таки это совершенно противу правил.
— Я не могу здесь больше оставаться: мне смерть глядеть на этот беспорядок и запустенье! Вы теперь можете с
ним покончить и без меня. Отберите у этого
дурака поскорее сокровище.
Он только бесчестит Божий дар!
«
Он совсем
дурак! — подумал про себя Чичиков. — Оборвышу позволить, а генералу не позволить!» И вслед за таким размышлением так возразил
ему вслух...
Если бы даже пришлось вести дело с
дураками круглыми,
он бы и тут не вдруг начал.
Дурака приказчика
он выгнал, наместо
его выбрал другого, бойкого.
— Ну, брат, извини: тебя сам черт угораздил на такую штуку. Ха, ха, ха! Попотчевать старика, подсунуть
ему мертвых! Ха, ха, ха, ха! Дядя-то, дядя! В каких
дураках дядя! Ха, ха, ха, ха!
Он увидел на месте, что приказчик был баба и
дурак со всеми качествами дрянного приказчика, то есть вел аккуратно счет кур и яиц, пряжи и полотна, приносимых бабами, но не знал ни бельмеса в уборке хлеба и посевах, а в прибавленье ко всему подозревал мужиков в покушенье на жизнь свою.
«Просто
дурак я», — говорил
он сам себе.
— Вы думаете: «
Дурак,
дурак этот Петух! зазвал обедать, а обеда до сих пор нет». Будет готов, почтеннейший. Не успеет стриженая девка косы заплесть, как
он поспеет.
— Разумеется, я это очень понимаю. Экой
дурак старик! Ведь придет же в восемьдесят лет этакая дурь в голову! Да что,
он с виду как? бодр? держится еще на ногах?
— Ну, может быть, это вам так показалось:
он только что масон, а такой
дурак, какого свет не производил.
Впрочем, говорят, что и без того была у
них ссора за какую-то бабенку, свежую и крепкую, как ядреная репа, по выражению таможенных чиновников; что были даже подкуплены люди, чтобы под вечерок в темном переулке поизбить нашего героя; но что оба чиновника были в
дураках и бабенкой воспользовался какой-то штабс-капитан Шамшарев.
Когда услышал Чичиков, от слова до слова, все дело и увидел, что из-за одного слова ты произошла такая история,
он оторопел. Несколько минут смотрел пристально в глаза Тентетникова и заключил: «Да
он просто круглый
дурак!»
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и
он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» —
ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали
ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных
им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не
дурак ли я был доселе?
Экой я
дурак в самом деле!» Сказавши это,
он переменил свой шотландский костюм на европейский, стянул покрепче пряжкой свой полный живот, вспрыснул себя одеколоном, взял в руки теплый картуз и бумаги под мышку и отправился в гражданскую палату совершать купчую.
«Осел!
дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу. Ехал
он уже при звездах. Ночь была на небе. В деревнях были огни. Подъезжая к крыльцу,
он увидел в окнах, что уже стол был накрыт для ужина.
Так скажут многие читатели и укорят автора в несообразностях или назовут бедных чиновников
дураками, потому что щедр человек на слово «
дурак» и готов прислужиться
им двадцать раз на день своему ближнему.
— Партии нет возможности оканчивать, — говорил Чичиков и заглянул в окно.
Он увидел свою бричку, которая стояла совсем готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из комнаты не было никакой возможности выбраться: в дверях стояли два дюжих крепостных
дурака.
Он ударил по
нем тут щеткой, прибавив: «Ведь какой
дурак, а в целом
он составляет картину».
Кажется, как будто ее мало заботило то, о чем заботятся, или оттого, что всепоглощающая деятельность мужа ничего не оставила на ее долю, или оттого, что она принадлежала, по самому сложению своему, к тому философическому разряду людей, которые, имея и чувства, и мысли, и ум, живут как-то вполовину, на жизнь глядят вполглаза и, видя возмутительные тревоги и борьбы, говорят: «<Пусть>
их,
дураки, бесятся!
Но еще более бранил себя за то, что заговорил с
ним о деле, поступил неосторожно, как ребенок, как
дурак: ибо дело совсем не такого роду, чтобы быть вверену Ноздреву…
Как ни глупы слова
дурака, а иногда бывают
они достаточны, чтобы смутить умного человека.
«Что
он в самом деле, — подумал про себя Чичиков, — за
дурака, что ли, принимает меня?» — и прибавил потом вслух...
Логики нет никакой в мертвых душах; как же покупать мертвые души? где ж
дурак такой возьмется? и на какие слепые деньги станет
он покупать
их? и на какой конец, к какому делу можно приткнуть эти мертвые души? и зачем вмешалась сюда губернаторская дочка?
Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего,
он пробуждается, вскакивает, глядит, как
дурак, выпучив глаза, во все стороны, и не может понять, где
он, что с
ним было, и потом уже различает озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее в окно наступившее утро, с проснувшимся лесом, звучащим тысячами птичьих голосов, и с осветившеюся речкою, там и там пропадающею блещущими загогулинами между тонких тростников, всю усыпанную нагими ребятишками, зазывающими на купанье, и потом уже наконец чувствует, что в носу у
него сидит гусар.
— Вот тебе на! Как же вы,
дураки, — сказал
он, оборотившись к Селифану и Петрушке, которые оба разинули рты и выпучили глаза, один сидя на козлах, другой стоя у дверец коляски, — как же вы,
дураки? Ведь вам сказано — к полковнику Кошкареву… А ведь это Петр Петрович Петух…
— Да что в самом деле… как будто точно сурьезное дело; да я в другом месте нипочем возьму. Еще мне всякий с охотой сбудет
их, чтобы только поскорей избавиться.
Дурак разве станет держать
их при себе и платить за
них подати!
— Чтобы отдать тебе мертвых душ? Да за такую выдумку я
их тебе с землей, с жильем! Возьми себе все кладбище! Ха, ха, ха, ха! Старик-то, старик! Ха, ха, ха, ха! В каких
дураках! Ха, ха, ха, ха!
Бывало,
он трунил забавно,
Умел морочить
дуракаИ умного дурачить славно,
Иль явно, иль исподтишка,
Хоть и
ему иные штуки
Не проходили без науки,
Хоть иногда и сам впросак
Он попадался, как простак.
Умел
он весело поспорить,
Остро и тупо отвечать,
Порой расчетливо смолчать,
Порой расчетливо повздорить,
Друзей поссорить молодых
И на барьер поставить
их...
— Вот
дурак! — сказал
он, улыбаясь, и потом, помолчав немного: — Я так совсем не так, как ты: я думаю, что, если бы можно было, я сначала хотел бы сидеть с ней рядом и разговаривать…
— Как же можно, чтобы я врал?
Дурак я разве, чтобы врал? На свою бы голову я врал? Разве я не знаю, что жида повесят, как собаку, коли
он соврет перед паном?
На этот раз
ему удалось добраться почти к руке девушки, державшей угол страницы; здесь
он застрял на слове «смотри», с сомнением остановился, ожидая нового шквала, и действительно едва избег неприятности, так как Ассоль уже воскликнула: «Опять жучишка…
дурак!..» — и хотела решительно сдуть гостя в траву, но вдруг случайный переход взгляда от одной крыши к другой открыл ей на синей морской щели уличного пространства белый корабль с алыми парусами.
— Вижу, брат, — проговорил
он через минуту, — что опять из себя
дурака свалял. Думал было тебя развлечь и болтовней потешить, а, кажется, только желчь нагнал.
— Пойдем, пойдем! — говорит отец, — пьяные, шалят,
дураки: пойдем, не смотри! — и хочет увести
его, но
он вырывается из
его рук и, не помня себя, бежит к лошадке. Но уж бедной лошадке плохо. Она задыхается, останавливается, опять дергает, чуть не падает.