Неточные совпадения
Когда он» возвратились к тому месту, от которого отплыли, то рыбаки вытащили уже несколько тоней: рыбы попало пропасть; она трепетала и блистала своей чешуей и в ведрах, и в сети, и на лугу береговом; но Еспер Иваныч и не взглянул даже на всю эту благодать, а поспешил только дать рыбакам поскорее на водку и, позвав Павла, который начал было на все это глазеть, сел
с ним в линейку и
уехал домой.
—
Уедете вы, наш барин опять теперь заляжет, и
с верху не сойдет, — сказала она.
Дама призналась Ятвасу в любви и хотела подарить ему на память чугунное кольцо, но по этому кольцу Ятвас узнает, что это была родная сестра его,
с которой он расстался еще в детстве: обоюдный ужас и — после того казак
уезжает на Кавказ, и там его убивают, а дама постригается в монахини.
От Еспера Иваныча между тем, но от кого, собственно, — неизвестно, за ним уж прислали
с таким приказом, что отчего-де он так давно не бывал у них и что дяденька завтра
уезжает совсем в Москву, а потому он приходил бы проститься.
Вечером он распростился
с своими хозяевами и
уехал в деревню к отцу.
— Что же, он
уехал туда на тройке ухарской, лихой,
с колокольчиками и бубенчиками?
Вскоре после его первого визита к ней муж ее, г. Эйсмонд, приезжал к нему, но не застал его дома, а потом через полгода они
уехали с батареей куда-то в Малороссию.
Вихров, через несколько месяцев, тоже
уехал в деревню — и
уехал с большим удовольствием. Во-первых, ему очень хотелось видеть отца, потом — посмотреть на поля и на луга; и, наконец, не совсем нравственная обстановка городской жизни начинала его душить и тяготить!
— Я, так досадно, сегодня проспала; проснулась и спрашиваю: где Маша? — «Да помилуйте, говорят, она
с час как
уехала к обедне». Так досадно.
— Так так-то-с, молодой сосед! — воскликнула она и ударила уже Павла рукою по ноге, так что он поотстранился даже от нее несколько. — Когда же вы к нам опять приедете? Мальчик ваш сказал, что вы совсем уже от нас
уезжаете.
— Ничего я его не убедила… Он последнее время так стал пить, что
с ним разговаривать даже ни о чем невозможно было, — я взяла да и
уехала!..
— Нет, и никогда не возвращу! — произнесла Клеопатра Петровна
с ударением. — А то, что он будет писать к генерал-губернатору — это решительный вздор! Он и тогда, как в Петербург я от него
уехала, писал тоже к генерал-губернатору; но Постен очень покойно свез меня в канцелярию генерал-губернатора; я рассказала там, что приехала в Петербург лечиться и что муж мой требует меня, потому что домогается отнять у меня вексель. Мне сейчас же выдали какой-то билет и написали что-то такое к предводителю.
— Полагаю! — отвечал протяжно Салов. — Разве вот что, — прибавил он, подумав немного и
с какою-то полунасмешкой, — тут у меня есть и водится со мною некто купчишка — Вахрамеев. Батька у него
уехал куда-то на ярмарку и оставил ему под заведование москательную лавку. Он теперь мне проигрывает и платит мне мелом, умброй, мышьяком, и все сие я понемножку сбываю.
—
Уезжает, и у нас
с ней какие-то странные отношения образовались: мы совершенно одновременно принаскучили и принадоели друг другу.
— Да не выдадут же, говорят тебе! — кричала Марья из коридора, в который она ушла. — Я — не Клеопатры Петровны, а баринова. Он меня и за то уж съест теперь, что я
с барыней
уезжала.
— Нет, не встретится, если я
уеду в деревню на год, на два, на три… Госпожа, которая жила здесь со мной, теперь, вероятно, уже овдовела, следовательно, совершенно свободна. Будем мы
с ней жить в дружеских отношениях, что нисколько не станет меня отвлекать от моих занятий, и сверх того у меня перед глазами будет для наблюдения деревенская и провинциальная жизнь, и, таким образом, открывается масса свободного времени и масса фактов!
Он заказал для них чай и ужин официанту
с тем, чтобы, отпраздновав эту братскую трапезу, лечь в повозку, заснуть, если это возможно в ней, и
уехать!
Так случилось и
с Вихровым, — и таких слабых мест он встретил в романе своем очень много, и им овладело нестерпимое желание исправить все это, и он чувствовал, что поправит все это отлично, а потому, как Клеопатра Петровна ни упрашивала его остаться у ней на несколько дней, он объявил, что это решительно невозможно, и, не пояснив даже причину тому,
уехал домой, велев себя везти как можно скорее.
Все будут меня обвинять, что я тебе развратничать позволяю, а лучше, говорит, после, как ты
уедешь, я вышлю ее!» Ну, и он тоже, как вы знаете, скромный, скрытный, осторожный барин, — согласился
с ней,
уехал…
— На ваше откровенное предложение, — заговорил он слегка дрожащим голосом, — постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы и не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни, а при такого рода занятиях надо быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах,
уехать, может быть, за границу, эмигрировать, быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться
с женой не совсем удобно.
Вихров ничего ей не сказал, а только посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга руку и, даже не поцеловавшись на прощанье, разошлись по своим комнатам. На другой день Клеопатра Петровна была
с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать,
уехал домой.
Благоразумный Петр сам уж этим распорядился, зная по слухам, что
с Коптиным редко кто из гостей, кто поедет
с ним, приезжал назад: либо он бросит гостя, либо тот сам
уедет от него.
— Благодарю вас, благодарю! — говорил он, дружески пожимая ему руку, когда тот раскланивался
с ним и
уезжал с m-lle Захаревской домой.
Доктор между тем потребовал себе воды;
с чрезвычайно серьезною физиономией вымыл себе руки, снял
с себя фартук, уложил все свои инструменты в ящик и, не сказав Вихрову ни слова, раскланялся только
с ним и, сев в свой тарантасик, сейчас
уехал.
— Пусть себе, очень мне нужно! — сказал сначала Вихров, но потом подумал, что инженер может опять куда-нибудь
уехать, и он снова останется
с Юлией вдвоем, и она ему сейчас же, конечно, откроет тайну свою.
То, что Вихров не был у Захаревских и даже
уехал из города, не зайдя проститься
с ними, — все это сильно огорчало не только Юлию, отчасти понимавшую причину тому, но и Виссариона, который поэтому даже был (в первый раз, может быть, во всю жизнь свою) в самом сквернейшем расположении духа.
— Он сюда выйдет! — проговорил еще небрежнее адъютант и, сев на свое место, не стал даже и разговаривать
с Вихровым, который, прождав еще
с час, хотел было оставить дело и
уехать, но дверь из кабинета отворилась наконец — и губернатор показался; просителей на этот раз никого не было.
Губернатор,
уезжая, по обыкновению,
с Пиколовой, не взглянул даже на Вихрова; впрочем, тот и сам ему не поклонился. Через неделю Юлия, в самом деле,
уехала к отцу.
Он все почти время проводил один; из друзей его никого не было в городе: Кнопов жил в деревне; прокурор вместе
с совестным судьей (и вряд ли не затем, чтоб помочь тому подшибить губернатора)
уехал в Петербург.
Он убедился этим, попросил министра, — и, чрез ходатайство того, тебе разрешено выйти в отставку и жить в деревне; о большем пока я еще и не хлопотала, потому что, как только муж
уедет в Севастополь, я сейчас же еду в имение наше и увижусь
с тобою в твоем Воздвиженском.
— Попервоначалу она тоже
с ним
уехала; но, видно, без губернаторства-то денег у него немножко в умалении сделалось, она из-за него другого стала иметь. Это его очень тронуло, и один раз так, говорят, этим огорчился, что крикнул на нее за то, упал и мертв очутился; но и ей тоже не дал бог за то долгого веку: другой-то этот самый ее бросил, она — третьего, четвертого, и при таком пути своей жизни будет ли прок, — померла, говорят, тоже нынешней весной!
— Прошу вас! — повторил тот и, распростившись
с хозяевами, сейчас же
уехал.
— Полячишку тут одного, и я действительно плюнул на все и даже, чтоб ее же не закидали грязью в обществе, не расходился
с нею и покрывал все своим именем! Но она этим не ограничилась. Нынешней весной заявила мне, что совсем
уезжает за границу.
— Да, — продолжал Абреев, — но я вынужден был это сделать: он до того в делах моих зафантазировался, что я сам мог из-за него подпасть серьезной ответственности, а потому я позвал его к себе и говорю: «Николай Васильич, мы на стольких пунктах расходимся в наших убеждениях, что я решительно нахожу невозможным продолжать нашу совместную службу!» — «И я, говорит, тоже!» — «Но, — я говорю, — так как я сдвинул вас из Петербурга,
с вашего пепелища, где бы вы, вероятно, в это время нашли более приличное вашим способностям занятие, а потому позвольте вам окупить ваш обратный путь в Петербург и предложить вам получать лично от меня то содержание, которое получали вы на службе, до тех пор, пока вы не найдете себе нового места!» Он поблагодарил меня за это, взял жалованье за два года даже вперед и
уехал…
— Будем-с спорить! — отвечал ему Абреев и
уехал.
— Черт знает, все-таки не понимаю! — произнес Виссарион и через несколько времени
уехал в своем щегольском экипаже
с братом по Невскому.