Неточные совпадения
— Только что, — продолжала та,
не обращая даже внимания на слова барина и как бы
более всего предаваясь собственному горю, — у мосту-то к Раменью повернула за кустик, гляжу, а она и лежит тут. Весь бочок распорот, должно быть, гоны двои она тащила его на себе — земля-то взрыта!
Еспер Иванович понял, что в душе старика страшно боролись: с одной стороны, горячая привязанность к сыну, а с другой — страх, что если он оставит хозяйство, так непременно разорится; а потому Имплев
более уже
не касался этой больной струны.
—
Не знаю, — начал он, как бы
более размышляющим тоном, — а по-моему гораздо бы лучше сделал, если бы отдал его к немцу в пансион… У того, говорят, и за уроками детей следят и музыке сверх того учат.
«Tout le grand monde a ete chez madame la princesse… [«Все светское общество было у княгини… (франц.).] Государь ей прислал милостивый рескрипт… Все удивляются ее доброте: она самыми искренними слезами оплакивает смерть человека, отравившего всю жизнь ее и, последнее время,
более двух лет,
не дававшего ей ни минуты покоя своими капризами и страданиями».
Ванька молчал. Дело в том, что он имел довольно хороший слух, так что некоторые песни с голосу играл на балалайке. Точно так же и склады он запоминал по порядку звуков, и когда его спрашивали, какой это склад, он начинал в уме: ба, ва, га, пока доходил до того, на который ему пальцами указывали.
Более же этого он ничего
не мог ни припомнить, ни сообразить.
— О чем вы? — спросил его Павел,
более всего озабоченный тем, что приятель его совершенно
не одет.
У Николая Силыча в каждом почти классе было по одному такому, как он называл, толмачу его; они обыкновенно могли говорить с ним, что им было угодно, — признаваться ему прямо, чего они
не знали, разговаривать, есть в классе, уходить без спросу; тогда как козлищи, стоявшие по углам и на коленях, пошевелиться
не смели, чтобы
не стяжать нового и еще
более строгого наказания: он очень уж уважал ум и ненавидел глупость и леность, коими, по его выражению, преизбыточествует народ российский.
Одно новое обстоятельство еще
более сблизило Павла с Николаем Силычем. Тот был охотник ходить с ружьем. Павел, как мы знаем, в детстве иногда бегивал за охотой, и как-то раз, идя с Николаем Силычем из гимназии, сказал ему о том (они всегда почти из гимназии ходили по одной дороге, хотя Павлу это было и
не по пути).
В один из последних своих походов за охотой, Николай Силыч и Павел зашли верст за пятнадцать, прошли потом огромнейшее болото и
не убили ничего; наконец они сели на кочки. Николай Силыч, от усталости и неудачи в охоте, был еще
более обыкновенного в озлобленном расположении духа.
— А на какую же указывать ему? На турецкую разве? Так той он подробно
не знает. Тем
более, что он
не только мысли, но даже обороты в сочинении своем заимствовал у знаменитых писателей, коих, однако, за то
не наказывали и
не судили.
Сказать ей прямо о том у него
не хватало, разумеется, ни уменья, ни смелости, тем
более, что Мари, умышленно или нет, но даже разговор об чем бы то ни было в этом роде как бы всегда отклоняла, и юный герой мой ограничивался тем, что восхищался перед нею выходившими тогда библейскими стихотворениями Соколовского.
Павел вошел в исповедальню с твердым намерением покаяться во всем и на вопросы священника: верует ли в бога, почитает ли родителей и начальников, соблюдает ли посты — отвечал громко и твердо: «Грешен, грешен!» «
Не творите ли против седьмой заповеди?» — прибавил священник
более уже тихим голосом.
— Завтрашний день-с, — начал он, обращаясь к Павлу и стараясь придать как можно
более строгости своему голосу, — извольте со мной ехать к Александре Григорьевне… Она мне все говорит: «Сколько, говорит, раз сын ваш бывает в деревне и ни разу у меня
не был!» У нее сын ее теперь приехал, офицер уж!.. К исправнику тоже все дети его приехали; там пропасть теперь молодежи.
— А!.. — произнесла та протяжно. Будучи
более посвящена в военное ведомство, Александра Григорьевна хорошенько и
не знала, что такое университет и Демидовское.
— Но почему вы, — возразил ей скромно отец Иоаким, —
не дозволяете, хоть бы несколько и вкось, рассуждать молодому человеку и, так сказать, испытывать свой ум, как стремится младенец испытать свои зубы на
более твердой пище, чем млеко матери?
M-me Фатеева
более уже
не повторяла этого вопроса.
— Грамоте-то, чай, изволите знать, — начал он гораздо
более добрым и только несколько насмешливым голосом, — подите по улицам и глядите, где записка есть, а то ино ступайте в трактир, спросите там газету и читайте ее: сколько хошь — в ней всяких объявлений есть. Мне ведь
не жаль помещения, но никак невозможно этого: ну, я пьяный домой приду, разве хорошо господину это видеть?
Павел, видевший всю сцену из окна,
не мог в душе
не рассмеяться этому, но вот послышались еще шаги, только гораздо
более твердые.
Еспер Иваныч еще
более при этом нахмурился. Ему, по всему было заметно, сильно
не нравилось то, что говорила Анна Гавриловна, бывшая обыкновенно всегда очень осторожною на словах, но теперь явившаяся какой-то тигрицей…
— И это, вероятно, сплетня из какого-нибудь весьма неблаговидного источника! — произнес Павел и
более уже
не говорил об этом предмете.
Мари на это ничего ему уж и
не возразила: она, кажется, боялась, чтобы он
не сказал ей какой-нибудь еще
более грубой дерзости.
—
Не может же болезнь быть всеобщей, — возразил, пожимая плечами, Неведомов, — во всех эпидемиях обыкновенно
более половины остается здоровыми, а тут — все…
— Отчего вы служите в рассыльных и
не приищете себе
более приличного места?
— Юмор — слово английское, — отвечал Павел
не совсем твердым голосом, — оно означает известное настроение духа, при котором человеку кажется все в
более смешном виде, чем другим.
Павел решился уж лучше
не продолжать
более разговора о Гоголе, но полковник почему-то вдруг вздумал заступиться за сего писателя.
— Ну, вы наскажете, вас
не переслушаешь! — произнес полковник и поспешил увести сына, чтобы Александр Иванович
не сказал еще чего-нибудь
более резкого.
М-lle Прыхина нарочно глазела по сторонам, чтобы
не оконфузить еще
более молодых людей.
Подали чай. M-me Фатеева, видимо,
не совладела уже
более с собой и вдруг отнеслась к Павлу...
Все пошли за ней, и — чем ужин
более приближался к концу, тем Павел
более начинал чувствовать волнение и даже какой-то страх, так что он почти
не рад был, когда встали из-за стола и начали прощаться.
— А вы думаете, это безделица! — воскликнул Павел. — Скажите, пожалуйста, что бывает последствием, если женщина так называемого дворянского круга из-за мужа, положим, величайшего негодяя, полюбит явно другого человека, гораздо
более достойного, — что, ей простят это,
не станут ее презирать за то?
— Вы
не должны никогда
более встречаться с этой противной Мари!.. Ну, подите сюда, я вас поцелую.
Павел любил Фатееву, гордился некоторым образом победою над нею, понимал, что он теперь единственный защитник ее, — и потому можно судить, как оскорбило его это письмо; едва сдерживая себя от бешенства, он написал на том же самом письме короткий ответ отцу: «Я вашего письма, по грубости и неприличию его тона,
не дочитал и возвращаю его вам обратно, предваряя вас, что читать ваших писем я
более не стану и буду возвращать их к вам нераспечатанными. Сын ваш Вихров».
— Возврати это письмо обратно к отцу и
более его писем
не трудись приносить ко мне, — проговорил он.
— Я, приехав в Москву, нарочно зашел в университет, чтобы узнать ваш адрес… Как
не стыдно, что вы во все время нашей разлуки — хоть бы строчку написали, — говорил Плавин, видимо желая придать своему голосу как можно
более дружественный тон.
— Здесь, кроме города, народ славный, ума громаднейшего, с юмором —
не таким, конечно, веселым, как у малороссов, но зато
более едким, зубоскалистым!
Каролина Карловна отрицательно покачала головой, к хоть после того, как Павел сделал Каролине Карловне откровенное признание в своей любви, они были совершенно между собой друзья, но все-таки расспрашивать
более он
не почел себя вправе. Впоследствии он, впрочем, узнал, что виновником нового горя Каролины Карловны был один из таинственных фармацевтов. Русскому она, может быть,
не поверила бы
более; но против немца устоять
не могла!
— Ну, будет на сегодня! — сказал,
не вытерпев
более этой пытки, Павел. — Я вас, Анна Ивановна, довезу до дому, — прибавил он нарочно громко.
Герой мой очень хорошо видел, что в сердце кузины дует гораздо
более благоприятный для него ветер: все подробности прошедшего с Мари так живо воскресли в его воображении, что ему нетерпеливо захотелось опять увидеть ее, и он через три — четыре дня снова поехал к Эйсмондам; но — увы! — там произошло то, чего никак он
не ожидал.
Для Вихрова это была великая минута в жизни, и она никогда уже
более с ним
не повторялась.
— Позовите мне его! Он начинает меня окончательно выводить из терпенья! — воскликнул Вихров, видевший, что Иван в самом деле день ото дня становится все
более никуда
не годным.
Иван, видя, что дело повернулось в гораздо
более умеренную сторону, чем он ожидал, сейчас опять придал себе бахваловато-насмешливую улыбку, проговорил: «Мне как прикажете-с!» — и ушел. Он даже ожидал, что вечером опять за ним придут и позовут его в комнаты и что барин ничего ему
не скажет, а, напротив, сам еще как будто бы стыдиться его будет.
В Перцове после того он пробыл всего только один день, в продолжение которого был в весьма дурном расположении духа: его
не то, что очень обеспокоило равнодушие дам, оказанное к его произведению, — он очень хорошо видел, что Клеопатра Петровна слишком уж лично приняла все к себе, а m-lle Прыхина имела почти детский вкус, — но его гораздо
более тревожило его собственное внутреннее чувство.
Добров
не совсем смело осмотрел стулья и на
более жесткий из них неплотно сел.
— А у меня хоть и есть кому, но дожидаться
не будут! — произнес ветреный Кергель и по просьбе Вихрова пошел распорядиться, чтобы лошадей его отложили. Возвратясь обратно, он вошел с каким-то
более солидным и даже отчасти важным видом.
— Теперь принята такая система, что умам этим сильным и замечательным писать воспрещают, но, чтобы
не пропадали они для государства, их определяют на службу и, таким образом, их способности обращают на
более полезную деятельность!
Мари поняла наконец, что слишком далеко зашла, отняла руку, утерла слезы, и старалась принять
более спокойный вид, и взяла только с Вихрова слово, чтоб он обедал у них и провел с нею весь день. Павел согласился. Когда самому Эйсмонду за обедом сказали, какой проступок учинил Вихров и какое ему последовало за это наказание, он пожал плечами, сделал двусмысленную мину и только, кажется, из боязни жены
не заметил, что так и следовало.
Как романисту, мне, вероятно, никогда уже
более не придется писать в жизни, а потому я хоть в письмах к вам буду практиковаться в сей любезной мне манере ».
Дама сердца у губернатора очень любила всякие удовольствия, и по преимуществу любила она составлять благородные спектакли —
не для того, чтобы играть что-нибудь на этих спектаклях или этак, как любили другие дамы, поболтать на репетициях о чем-нибудь, совсем
не касающемся театра, но она любила только наряжаться для театра в костюмы театральные и, может быть, делала это даже
не без цели, потому что в разнообразных костюмах она как будто бы еще сильней производила впечатление на своего сурового обожателя: он смотрел на нее, как-то
более обыкновенного выпуча глаза, через очки, негромко хохотал и слегка подрягивал ногами.
— Никогда мы так
не говаривали; ты теперь и отвечай за то! — продолжал прежний,
более умный мужик.
Вихров — тоже сначала принявшийся смотреть, как могила все
более и
более углублялась — при первом ударе заступа у одного из мужиков во что-то твердое, по невольному чувству отвращения, отвернулся и
более уж
не смотрел, а слышал только, как корявый мужик, усерднее всех работавший и спустившийся в самую даже могилу, кричал оттуда...