Неточные совпадения
Полковник был от души рад отъезду последнего, потому что мальчик этот, в самом деле, оказался ужасным шалуном: несмотря на
то, что все-таки был не дома, а в гостях, он успел уже слазить на все крыши, отломил у коляски дверцы, избил
маленького крестьянского мальчишку и, наконец, обжег себе в кузнице страшно руку.
Поверхность воды была бы совершенно гладкая, если бы на ней
то тут,
то там не появлялись беспрестанно
маленькие кружки, которые расходились все больше и больше, пока не пропадали совсем, а на место их появлялся новый кружок.
— Да это что же?.. Все равно! — отвечал jeune-premier, совершенно не поняв
того, что сказал ему Николай Силыч: он был
малый красивый, но глуповатый.
Это было несколько обидно для его самолюбия; но, к счастью, кадет оказался презабавным
малым: он очень ловко (так что никто и не заметил) стащил с вазы апельсин, вырезал на нем глаза, вытянул из кожи нос, разрезал рот и стал апельсин слегка подавливать;
тот при этом точь-в-точь представил лицо человека, которого тошнит.
Старик этот, во всю жизнь чужой копейкой не пользовавшийся, вовсе ничего дурного не чувствовал в
том, что говорил ему теперь
маленький негодяй.
— Весь он у меня, братец, в мать пошел: умная ведь она у меня была, но тоже этакая пречувствительная и претревожная!.. Вот он тоже
маленьким болен сделался; вдруг вздумала: «Ай, батюшка, чтобы спасти сына от смерти, пойду сама в Геннадьев монастырь пешком!..» Сходила, надорвалась, да и жизнь кончила, так разве бог-то требует
того?!
— Нет, не надо! — отвечал
тот, не давая ему руки и целуя
малого в лицо; он узнал в нем друга своего детства — мальчишку из соседней деревни — Ефимку, который отлично ходил у него в корню, когда прибегал к нему по воскресеньям бегать в лошадки.
Макар Григорьев говорил все это грубым и почти сердитым голосом, а между
тем у него слезы даже выступили на его
маленьких и заплывших глазах.
— Еще бы!.. — проговорила княгиня. У ней всегда была
маленькая наклонность к придворным известиям, но теперь, когда в ней совершенно почти потухли другие стремления, наклонность эта возросла у ней почти в страсть. Не щадя своего хилого здоровья, она всюду выезжала, принимала к себе всевозможных особ из большого света, чтобы хоть звук единый услышать от них о
том, что там происходит.
— Ах, друг мой, я с год еду! — все шагом: не могу, боюсь! — воскликнула княгиня, а между
тем нетерпение явно уже отразилось во всей ее
маленькой фигуре.
— Как что же? — перебил его Неведомов. — Поэзия, в самых смелых своих сравнениях и метафорах, все-таки должна иметь здравый человеческий смысл. У нас тоже, — продолжал он, видимо, разговорившись на эту
тему, — были и есть своего рода
маленькие Викторы Гюго, без свойственной, разумеется, ему силы.
Становая своею полною фигурой напомнила ему г-жу Захаревскую, а солидными манерами — жену Крестовникова. Когда вышли из церкви,
то господин в синем сюртуке подал ей манто и сам уселся на
маленькую лошаденку, так что ноги его почти доставали до земли. На этой лошаденке он отворил для господ ворота. Становая, звеня колокольцами, понеслась марш-марш вперед. Павел поехал рядом с господином в синем сюртуке.
Павел на другой же день обошел всех своих друзей, зашел сначала к Неведомову.
Тот по-прежнему был грустен, и хоть Анна Ивановна все еще жила в номерах, но он, как сам признался Павлу, с нею не видался. Потом Вихров пригласил также и Марьеновского, только что возвратившегося из-за границы, и двух веселых
малых, Петина и Замина. С Саловым он уже больше не видался.
В это время раздался звонок в дверях, и вслед за
тем послышался незнакомый голос какого-то мужчины, который разговаривал с Иваном. Павел поспешил выйти, притворив за собой дверь в
ту комнату, где сидела Клеопатра Петровна. В
маленькой передней своей он увидел высокого молодого человека, блондина, одетого в щегольской вицмундир, в лаковые сапоги, в визитные черные перчатки и с круглой, глянцевитой шляпой в руке.
— Да бедных почесть и нет, есть многосемейные только, с
малыми детьми; ну,
тем — известно — потяжельше!
— Мы уж кончили; сейчас к вашим услугам, — сказал
тот. И они вскоре сели за
маленький столик.
Часу в двенадцатом обыкновенно бывшая ключница генеральши, очень чопорная и в чепце старушка, готовила ему кофе, а молодая горничная, весьма миловидная из себя девушка, в чистеньком и с перетянутой талией холстинковом платье, на
маленьком подносе несла ему этот кофе; и когда входила к барину,
то модно и слегка кланялась ему: вся прислуга у Александры Григорьевны была преловкая и превыдержанная.
Когда он принялся работать,
то снял свой синий кафтан и оказался в красной рубахе и плисовых штанах. Обивая в гостиной мебель и ползая на коленях около кресел, он весьма тщательно расстилал прежде себе под ноги тряпку. Работая, он обыкновенно набивал себе полнехонек рот
маленькими обойными гвоздями и при этом очень спокойно, совершенно полным голосом, разговаривал, как будто бы у него во рту ничего не было. Вихров заметил ему однажды, что он может подавиться.
Оклеить стены обоями он тоже взял на себя и для этого пришел уже в старой синей рубахе и привел подсоблять себе жену и
малого сынишку;
те у него заменяли совсем мастеровых, и по испуганным лицам их и по быстроте, с которой они исполняли все его приказания, видно было, что они страшно его боялись.
— Тоже жадный, — продолжал Добров, — бывало, на ярмарчишку какую приедем, тотчас всех сотских, письмоводителя, рассыльных разошлет по разным торговцам смотреть — весы ладны ли да товар свеж ли, и все до
той поры, пока не поклонятся ему; а поклонись тоже — не
маленьким; другой, пожалуй, во весь торг и не выторгует
того, так что многие торговцы и ездить совсем перестали на ярмарки в наш уезд.
Барин наш терпел, терпел, — и только раз, когда к нему собралась великая компания гостей, ездили все они медведя поднимать, подняли его, убили, на радости, без сумнения, порядком выпили; наконец, после всего
того, гости разъехались, остался один хозяин дома, и скучно ему: разговоров иметь не с кем, да и голова с похмелья болит; только вдруг докладывают, что священник этот самый пришел там за каким-то дельцем
маленьким…
— Было, что она последнее время амуры свои повела с одним неслужащим дворянином, высокий этакий, здоровый, а дурашный и смирный
малый, — и все она, изволите видеть, в кухне у себя свиданья с ним имела: в горнице она горничных боялась, не доверяла им, а кухарку свою приблизила по
тому делу к себе; только мужу про это кто-то дух и дал.
В необразованном, пошловатом провинциальном мирке они были почти единственными представителями и отголосками
того маленького ручейка мысли повозвышеннее, чувств поблагороднее и стремлений попоэтичнее, который в
то время так скромно и почти таинственно бежал посреди грубой и, как справедливо выражался Вихров, солдатским сукном исполненной русской жизни.
Если бы Клеопатра Петровна обухом ударила Вихрова по голове,
то меньше бы его удивила, чем этими словами. Первая мысль его при этом была, что ответствен ли он перед этой женщиной, и если ответствен,
то насколько. Он ее не соблазнял, она сама почти привлекла его к себе; он не отнимал у нее доброго имени, потому что оно раньше у нее было отнято. Убедившись таким образом в правоте своей, он решился высказать ей все прямо: выпитое шампанское много помогло ему в этом случае.
В прежнее время она никак бы не допустила этого сделать; кроме
того, Вихров с большим неудовольствием видел, что в ухабах, когда сани очень опускались вниз, Клеопатра Петровна тоже наклонялась и опиралась на
маленького доктора, который, в свою очередь, тоже с большим удовольствием подхватывал ее.
Отправив все это в городе на почту, Вихров проехал затем в погребок, который состоял всего из одной только
маленькой и грязной комнатки, но
тем не менее пользовался большою известностью во всем уезде: не было, я думаю, ни одного чиновника, ни одного помещика, который бы хоть раз в жизни не пивал в этом погребке, в котором и устроено было все так, что ничего другого нельзя было делать, как только пить: сидеть можно было только около единственного стола, на котором всегда обыкновенно пили, и съесть чего-нибудь можно было достать такого, что возбуждает жажду пить, каковы: селедка, икра…
Для наших друзей хозяин простер свою любезность до
того, что в своем собственном самоваре приготовлял им глинтвейн, которым они в настоящее время заменили жженку, так как с ним было
меньше возни и он не так был приторен.
— Оставайся здесь и ходи к нам, — повторила она. На лице ее как бы в одно и
то же время отразилось удовольствие и
маленький страх.
— Тут, изволите видеть, какая статья вышла! — продолжал секретарь. — По крайности, на базаре так болтал народ: малый-то этот, убийца, еще допреж
того продался в рекруты одному богатому мужику; так я полагаю, что не
тот ли откупил его.
Вскоре после
того приехал доктор. Оказалось, что это был
маленький Цапкин, который переменился только
тем, что отпустил подлиннее свои бакенбарды… С Вихровым он сделал вид, что как будто бы и знаком не был, но
тот не удержался и напомнил ему.
— Самый он-с, — отвечал откровенно и даже как бы с некоторым удовольствием
малый. — Меня, ваше благородие, при
том деле почесть что и не спрашивали: «Чем, говорит, жена твоя умерла? Ударом?» — «Ударом», — говорю; так и порешили дело!
Вихров пошел. В передней их встретил заспанный лакей; затем они прошли темную залу и темную гостиную — и только уже в наугольной, имеющей вид кабинета, увидели хозяина, фигура которого показалась Вихрову великолепнейшею. Петр Петрович, с одутловатым несколько лицом, с небольшими усиками и с эспаньолкой, с огромным животом, в ермолке, в плисовом малиновом халате нараспашку, с ногами, обутыми в мягкие сапоги и, сверх
того еще, лежавшими на подушке, сидел перед
маленьким столиком и раскладывал гран-пасьянс.
С
тех пор, как увидала тебя в Москве и потом в Петербурге, — господи, прости мне это! — я разлюбила совершенно мужа,
меньше люблю сына; желание теперь мое одно: увидаться с тобой.
Когда окончены были все эти послания, с Вихровым от всего
того, что он пережил в этот день, сделался даже истерический припадок, так что он прилег на постель и начал рыдать, как
малый ребенок.
Виссарион, как человек практический, не преминул сейчас же
тем воспользоваться и начал для m-me Николовой делать
маленькие вечера, на которых, разумеется, всегда бывал и начальник губернии, — и на весь город распространился слух, что губернатор очень благоволит к инженеру Захаревскому, а это имело последствием
то, что у Виссариона от построек очутилось в кармане тысяч пять лишних; кроме
того, внимание начальника губернии приятно щекотало и самолюбие его.
Пока она думала и надеялась, что Вихров ответит ей на ее чувство, — она любила его до страсти, сентиментальничала, способна была, пожалуй, наделать глупостей и неосторожных шагов; но как только услыхала, что он любит другую,
то сейчас же поспешила выкинуть из головы все мечтания, все надежды, — и у нее уже остались только
маленькая боль и тоска в сердце, как будто бы там что-то такое грызло и вертело.
Что я не нерадив к службе — это я могу доказать
тем, что после каждой ревизии моего суда он объявлял мне печатную благодарность; бывал-с потом весьма часто у меня в доме; я у него распоряжался на балах, был приглашаем им на самые
маленькие обеды его.
— Merci за это, но еще, кроме
того, — продолжала m-me Фатеева видимо беспокойным голосом, — мне
маленькое наследство в Малороссии после дяди досталось; надобно бы было ехать получать его, а меня не пускает ни этот доктор, ни эта несносная Катишь.
Не правда ли, что при этом, кроме мучительнейшего чувства жалости, вас начинает терзать
то, что все ваши
маленькие вины и проступки, которые вы, может быть, совершили против этого существа, вырастают в вашем воображении до ужасающей величины?
В
маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя в зальцо, Вихров увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была в белом кисейном платье и с цветами на голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь
тем, что в зале никого не было, он подошел, взял ее за руку, которая едва послушалась его.
Вихров слушал обеих дам с полуулыбкою, но Живин, напротив, весь был внимание: ему нравилось и
то, что говорила жена, и
то, что говорила Эйсмонд; но дамы, напротив, сильно не понравились друг другу, и Юлия даже по этому случаю имела
маленькую ссору с мужем.
Дня через два на главной улице
маленького уездного городка произошли два события: во-первых, четверней на почтовых пронеслась карета Мари; Мари сидела в ней, несмотря на присутствие горничной, вся заплаканная; Женя тоже был заплакан: ему грустней всего было расстаться с Симоновым; а второе —
то, что к зданию присутственных мест два нарядные мужика подвели нарядного Ивана.
Часов в десять утра к
тому же самому постоялому двору, к которому Вихров некогда подвезен был на фельдъегерской тележке, он в настоящее время подъехал в своей коляске четверней. Молодой лакей его Михайло, бывший некогда комнатный мальчик, а теперь
малый лет восемнадцати, франтовато одетый, сидел рядом с ним. Полагая, что все злокачества Ивана произошли оттого, что он был крепостной, Вихров отпустил Михайлу на волю (он был родной брат Груши) и теперь держал его как нанятого.
Он очень уж хорошо видел, что молодой человек принадлежал к разряду
тех маленьких людишек, которые с ног до головы начинены разного рода журнальными и газетными фразами и сентенциями и которыми они необыкновенно спешат поделиться с каждым встречным и поперечным, дабы показать, что и они тоже умные и образованные люди.
Конечно, в этой громадной перестройке принимали участие сотни гораздо более сильнейших и замечательных деятелей; но и мы, смею думать, имеем право сопричислить себя к сонму их, потому что всегда, во все минуты нашей жизни, были искренними и бескорыстными хранителями
того маленького огонька русской мысли, который в пору нашей молодости чуть-чуть, и
то воровски, тлел, —
того огонька, который в настоящее время разгорелся в великое пламя всеобщего государственного переустройства».