Неточные совпадения
Перед экзаменом инспектор-учитель задал им сочинение на тему: «Великий человек». По словесности
Вихров тоже был первый, потому что прекрасно знал риторику и логику и, кроме того, сочинял прекрасно. Счастливая мысль мелькнула
в его
голове: давно уже желая высказать то, что наболело у него на сердце, он подошел к учителю и спросил его, что можно ли, вместо заданной им темы, написать на тему: «Случайный человек»?
Мари,
Вихров и m-me Фатеева
в самом деле начали видаться почти каждый день, и между ними мало-помалу стало образовываться самое тесное и дружественное знакомство. Павел обыкновенно приходил к Имплевым часу
в восьмом; около этого же времени всегда приезжала и m-me Фатеева. Сначала все сидели
в комнате Еспера Иваныча и пили чай, а потом он вскоре после того кивал им приветливо
головой и говорил...
— Monsieur
Вихров, вы, кажется, охотник до музыки; у меня довольно недурное фортепьяно, —
в зале оно, — прибавила она, показывая
головой на залу.
Фатеева мотнула ему
головой в знак согласия.
Вихров,
в самом деле, спросил ее...
— А я за вами петушком, петушком! — сказал Петин, чтобы посмешить ее, но Клеопатра Петровна не смеялась, и таким образом обе пары разъехались
в разные стороны:
Вихров с Анною Ивановною на Тверскую, а Клеопатра Петровна с Заминым на Петровку. Неведомов побрел домой один, потупив
голову.
Затем
в одном доме она встречается с молодым человеком: молодого человека
Вихров списал с самого себя — он стоит у колонны, закинув курчавую
голову свою немного назад и заложив руку за бархатный жилет, — поза, которую
Вихров сам, по большей части, принимал
в обществе.
Он полагал, что те с большим вниманием станут выслушивать его едкие замечания.
Вихров начал читать: с первой же сцены Неведомов подвинулся поближе к столу. Марьеновский с каким-то даже удивлением стал смотреть на Павла, когда он своим чтением стал точь-в-точь представлять и барь, и горничных, и мужиков, а потом, — когда молодая женщина с криком убежала от мужа, — Замин затряс
головой и воскликнул...
Вихров в умилении и с поникшей
головой слушал приятеля.
Но
голова опять повторил: «Пожалуйте!» — и так настойчиво, что, видно, он никогда не отстанет, пока не выпьют.
Вихров исполнил его желание. Почтенный
голова был замечателен способностью своей напоить каждого: ни один губернатор, приезжавший
в уездный городишко на ревизию, не уезжал без того, чтобы
голова не уложил его
в лежку. У Вихрова очень уж зашумело
в голове.
— Но скажите, как же вам пришла
в голову мысль победить ее? — спросил
Вихров.
Юлия подошла и нежно поцеловала его
в голову, а затем ушла
в свою комнату и задумалась: слова Прыхиной, что
Вихров пишет, сильно на нее подействовали, и это подняло его еще выше
в ее глазах.
Вихров пошел наверх. Он застал Юлию
в красивенькой столовой инженера за столом, завтракающую; она только что приехала и была еще
в теплом, дорожном капоте,
голова у ней была
в папильотках. Нетерпение ее видеть Вихрова так было велико, что она пренебрегла даже довольно серьезным неудобством — явиться
в первый раз на глаза мужчины растрепанною.
— Но мне некогда, у меня другого дела много, — говорил
Вихров не таким уж решительным голосом: актерская жилка
в нем
в самом деле заговорила; при одном слове «театр» у него как будто бы что-то ударило
в голову и екнуло
в сердце.
О своем намерении поступить
в актеры (до того оно сильно запало ему
в голову)
Вихров даже написал Мари, спрашивая ее, — должен ли он этого желать и следует ли ему о том хлопотать; и
в ответ на это получил почти грозное послание от Мари.
Вихров начал снова свое чтение. С наступлением пятой главы инженер снова взглянул на сестру и даже делал ей знак
головой, но она как будто бы даже и не замечала этого.
В седьмой главе инженер сам, по крайней мере, вышел из комнаты и все время ее чтения ходил по зале, желая перед сестрой показать, что он даже не
в состоянии был слушать того, что тут читалось. Прокурор же слушал довольно равнодушно. Ему только было скучно. Он вовсе не привык так помногу выслушивать чтения повестей.
— Что же ей может прийти
в голову? — возразил
Вихров. — Я все пороки описываю далеко не
в привлекательном виде.
Тем же днем
Вихров начал и следствие. Прежние понятые, чтобы их не спросили другой раз, разбежались. Он позвал других и пригласил священника для привода их к присяге. Священник пришел
в ужасно измятой, но новой рясе и с
головой, для франтовства намоченной квасом. Он был очень широколиц и с какой-то необыкновенно добродушной физиогномией. Мужиков сошлось человек двенадцать.
Это был каменный флигель,
в котором на одной половине жил писарь и производились дела приказские, а другая была предназначена для приезда чиновников.
Вихров прошел
в последнее отделение. Вскоре к нему явился и
голова, мужик лет тридцати пяти, красавец из себя, но довольно уже полный,
в тонкого сукна кафтане, обшитом золотым позументом.
— Послушайте, братцы, — произнес
Вихров, переставая работать и несколько приходя
в себя от ударившей его горячки
в голову, — я должен буду составить протокол, что я ломал все сам и что вы мне не повиновались; к вам опять пришлют войско на постой, уверяю вас!
Вихров, утомленный трудами своими и всею этою сценою и видя, что моленная вся уже почти была разломана, снова возвратился
в свой приказ, но к нему опять пришел
голова.
Тысячи мрачных мыслей наполнили
голову Юлии после разговора ее с братом. Она именно после того и сделалась больна. Теперь же
Вихров говорил как-то неопределенно. Что ей было делать? И безумная девушка решилась сама открыться
в чувствах своих к нему, а там — пусть будет, что будет!
Записывая это показание,
Вихров вдруг начал чувствовать шум
в голове;
в глазах у него как-то темнело, тускнело, и какой-то пеленой все подергивалось.
Вихров выпил ее и, выйдя
в другую комнату, стал щекотать у себя
в горле. Для него уже не оставалось никакого сомнения, что Клыков закатил ему
в водке дурману. Принятый им способ сейчас же подействовал — и
голова его мгновенно освежилась.
Вихров принялся читать препровожденные к нему восемь томов — и из разной бесполезнейшей и ненужной переписки он успел, наконец, извлечь, что
в Новоперховском уезде появилась шайка разбойников из шестнадцати человек, под предводительством атамана Гулливого и есаула Сарапки, что они убили волостного
голову, грабили на дорогах, сожгли фабрику одного помещика и, наконец, особо наряженной комиссиею были пойманы.
— Что же, ты не убить ли уж меня собирался? — пошутил
Вихров, видя, что Гулливому достаточно было сделать одно движение руками
в кандалах, чтобы размозжить ему
голову.
Разбойники с своими конвойными вышли вниз
в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла
в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была
в нанковую поддевку,
в башмаки; на
голове у ней был новый, нарядный платок. Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом.
Вихров велел солдату выйти и остался с ней наедине, чтобы она была откровеннее.
Все это складно уложил
в голове и
Вихров.
— Очень! — отвечал
Вихров, сидя
в прежнем положении и не поднимая
головы. — Я был еще мальчиком влюблен
в нее; она, разумеется, вышла за другого.
Пока она думала и надеялась, что
Вихров ответит ей на ее чувство, — она любила его до страсти, сентиментальничала, способна была, пожалуй, наделать глупостей и неосторожных шагов; но как только услыхала, что он любит другую, то сейчас же поспешила выкинуть из
головы все мечтания, все надежды, — и у нее уже остались только маленькая боль и тоска
в сердце, как будто бы там что-то такое грызло и вертело.
Вихров за ужином, для большей смелости, нарочно выпил стакана два вина лишних и, когда оно ему немножко ударило
в голову, обратился довольно громко к губернатору...
Однажды, это было
в пятницу на страстной неделе,
Вихров лежал, закинув
голову на подушки; ему невольно припоминалась другая, некогда бывшая для него страстная неделя, когда он жил у Крестовниковых: как он был тогда покоен, счастлив; как мало еще знал всех гадостей людских; как он верил
в то время
в жизнь,
в правду,
в свои собственные силы; а теперь все это было разбито — и что предстояло впереди, он еще и сам не знал хорошенько.
Юлия же как бы больше механически подала руку жениху, стала ходить с ним по зале — и при этом весьма нередко повертывала
голову в ту сторону, где сидел
Вихров. У того между тем сейчас же начался довольно интересный разговор с m-lle Прыхиной.
Потом они вошли
в крошечное, но чистенькое зальце, повернули затем
в наугольную комнату, всю устланную ковром, где увидали Клеопатру Петровну сидящею около постели
в креслах; одета она была с явным кокетством:
в новеньком платье, с чистенькими воротничками и нарукавничками, с безукоризненно причесанною
головою; когда же
Вихров взглянул ей
в лицо, то чуть не вскрикнул: она — мало того, что была худа, но как бы изглодана болезнью, и, как ему показалось, на лбу у ней выступал уже предсмертный лихорадочный пот.
Вихров поцеловал ее
в голову.
В маленьком домике Клеопатры Петровны окна были выставлены и горели большие местные свечи. Войдя
в зальцо,
Вихров увидел, что на большом столе лежала Клеопатра Петровна; она была
в белом кисейном платье и с цветами на
голове. Сама с закрытыми глазами, бледная и сухая, как бы сделанная из кости. Вид этот показался ему ужасен. Пользуясь тем, что
в зале никого не было, он подошел, взял ее за руку, которая едва послушалась его.
Вскоре после того пришлось им проехать Пустые Поля, въехали потом и
в Зенковский лес, — и
Вихров невольно припомнил, как он по этому же пути ездил к Клеопатре Петровне — к живой, пылкой, со страстью и нежностью его ожидающей, а теперь — что сталось с нею — страшно и подумать! Как бы дорого теперь дал герой мой, чтобы сразу у него все вышло из
головы — и прошедшее и настоящее!
— А, так вот это кто и что!.. — заревел вдруг
Вихров, оставляя Грушу и выходя на средину комнаты: ему пришло
в голову, что Иван нарочно из мести и ревности выстрелил
в Грушу. — Ну, так погоди же, постой, я и с тобой рассчитаюсь! — кричал
Вихров и взял одно из ружей. — Стой вот тут у притолка, я тебя сейчас самого застрелю; пусть меня сошлют
в Сибирь, но кровь за кровь, злодей ты этакий!
В Воздвиженском
в это время
Вихров, пришедши уже
в себя и будучи только страшно слаб, лежал, опустив
голову на подушки; худ и бледен он был, как мертвец, и видно было, что мысли, одна другой мрачнее, проходили постоянно
в его
голове.
Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь дом укладывался спать, выходили сидеть на балкон. Ночи все это время были теплые до духоты.
Вихров обыкновенно брал с собой сигару и усаживался на мягком диване, а Мари помещалась около него и, по большей частя, склоняла к нему на плечо свою
голову. Разговоры
в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие.
Вихров откровенно рассказал Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.
— Я только того и желаю-с! — отвечал ему
Вихров. — Потому что, как бы эти люди там ни действовали, — умно ли, глупо ли, но они действовали (никто у них не смеет отнять этого!)… действовали храбро и своими
головами спасли наши потроха, а потому, когда они возвратились к нам, еще пахнувшие порохом и с незасохшей кровью ран,
в Москве прекрасно это поняли; там поклонялись им
в ноги, а здесь, кажется, это не так!
— Господи помилуй! — воскликнул
Вихров. — Я думаю, всякий музыкант прежде всего сам должен иметь
в голове сюжет своей оперы; либретто тут вещь совершенно второстепенная.
— Я не исключаю, — отвечал
Вихров, сконфузившись. — И знаете что, — продолжал он потом торопливо, — мне иногда приходит
в голову нестерпимое желание, чтобы всем нам, сверстникам, собраться и отпраздновать наше общее душевное настроение. Общество, бог знает, будет ли еще вспоминать нас, будет ли благодарно нам; по крайней мере, мы сами похвалим и поблагодарим друг друга.