О книгоедстве

Цви Владимирович Найсберг

Цивилизация совершенно невообразимо хищна и утилитарна во всех своих простейших и плотских «воинственно благих» устремлениях. Культура подчас излишне возвышенна и парит в облаках абстрактной и вовсе совсем не в меру во всем обезличенной благости духа, довольно-то редко находя для себя нужным спускаться с тех самых седьмых небес на грешную землю.

Нет, именно в этом и есть чего-либо как раз оттого до чего бездумного же взбаламучивания той самой, хотя и не бездонной, однако немыслимо при всем том и впрямь совсем ведь отвратительной обывательской лужи.

И как есть, вполне заранее оно полностью ясно, что всем тем крайне негативным результатом этаких благих и праздных бесед и станет чудовищное беззаконие на многие десятилетия затем обредшее статус полноправного хозяина всех земель и недр, а точно также и всякого людского материала, где-либо проживающего в пределах шестой части суши.

Однако может быть те почти бесцветные серые массы именно что при помощи бесподобно чудодейственного омовения в самые недра всего того, как и понятно проникновенно сладостного и сияюще доброго, в конце концов, и сумеют переменить всю доселе имевшуюся в них обыденную обеспокоенность на те ничем и никем непобедимые, извечно возвышенные идеалы?

Может быть, со временем — да!

Только, не все ли едино, на данный момент времени всю безыскусную естественность грязного мещанского быта нисколько не вытравишь той самой до чего и впрямь-таки безумно благоухающей фиалками прекраснодушной искусственностью.

А между тем все лучшее в людях надо бы именно всецело до чего еще старательно воспитывать, а вовсе не вытравливать все из них злое добела раскаленным железом.

29

А, кроме того, и никак не следует им лить за ворот всевозможнейшие дифирамбы обо всем том крайне утонченном и безмерно возвышенном, поскольку внутри его подчас наиболее главной блаженной сути зачастую слишком много всего того чисто аморфного и искусственного, а не этакого донельзя искусно приподнятого над всем вполне обыденно нас окружающим.

И вот чего только явно же можно бы привести в качестве самого наглядного подтверждения ко всему тому ранее вышесказанному.

Иван Ефремов, «Лезвие Бритвы»:

«Самый великий подвиг искусства — вырвать прекрасное из жизни, подчас враждебной, хмурой и некрасивой, вложить гигантский труд в создание подлинной, безусловной, каждому понятной, каждого возвышающей красоты. Мало этого, тебе придется бороться со все распространяющимся влиянием бездельников, думающих ловким трюком, фокусом, удивляющей безвкусных глупцов выдумкой подменить настоящее искусство. Они будут отвергать твои искания, глумиться над твоим идеалом. Сами не способные на подвижнический труд настоящего художника, они будут каждый найденный ими прием, отдельное сочетание двух красок, набор мазков или удачно найденную светотень объявлять открытием, называть элементом мира, не понимая, что в нашем ощущении природы и жизни нет ничего простого. Что везде и во всем сложнейший узор ткани Майи, что наше чувство красоты уходит в глубину сотен прошедших тысячелетий, в которых формировалась душа человека! Отразить эту сложность может лишь подлинное искусство через великий труд».

30

И вот как раз-таки во имя того, дабы никак не оказался он во всем том своем конечном итоге исключительно уж нелепо сизифовым, и нужно было суметь сделаться несколько ближе ко всему тому, что, безусловно, полностью донельзя снизу-доверху перепачкано вековой грязью своей неумытости, а именно к самому сердцу бескрайне простого народа.

Однако делать чего-либо подобное явно ведь следовало, никак при всем том не стремясь, тот самый народ куда-либо более чем, всесильно поднапрягши волю и мускулы сколь дружно, затем приподнять.