О книгоедстве

Цви Владимирович Найсберг

Цивилизация совершенно невообразимо хищна и утилитарна во всех своих простейших и плотских «воинственно благих» устремлениях. Культура подчас излишне возвышенна и парит в облаках абстрактной и вовсе совсем не в меру во всем обезличенной благости духа, довольно-то редко находя для себя нужным спускаться с тех самых седьмых небес на грешную землю.

64

А этим они разве что всячески засоряют милые, однако чересчур наивные души своих читателей и почитателей, безусловно, принимающих все отображенное на бумаге за некую чистую монету.

Да и попросту совсем уж нисколько не понимающих всего того, что ко всякой той высокой духовности обязательно так неизменно примешивается туповатая фальшь мелкой части души всех тех вовсе никак не безгрешных духовных гигантов…

Тот же великий Виктор Гюго, чьими душистыми фразами автор этих строк, глубочайше искренне некогда упивался, будучи еще ребенком…

Чего это именно он порою несет в своей наиболее наилучшей трилогии «Отверженные»?

«И напротив, донести на себя, спасти этого человека, ставшего жертвой роковой ошибки, вновь принять свое имя, выполнить свой долг и превратиться вновь в каторжника Жана Вальжана — вот это действительно значит завершить свое обновление и навсегда закрыть перед собой двери ада, из которого он вышел. Попав туда физически, он выйдет оттуда морально».

Сам Виктор Гюго ни голода, ни холода точно не знал, а потому и призывал он именно к той сладкоречиво хваткой морали и в точности таковым исключительно абстрактным принципам, делая при этом из живого человека безукоризненно четкий чертеж праведности и вездесущей благостности.

Ну, а это очень еще и вправду затем поспособствовало черно-белому восприятию жизни именно теми остро ревностными почитателями его сколь, безусловно, в самом истинно же безграничном смысле грандиозного таланта.

65

А между тем надо бы, кстати, никак не беспочвенно и до чего откровенно разом еще жгуче заметить, что коль скоро автору внемлют, словно гласу с небес, буквально-то ни в чем его не критикуя, то именно как раз эдаким путем, до чего безмерно и обожествляется сам образ всей его творческой мысли.

А раз он у нас всецело попросту никак этак непогрешим, то потому и не может он, в сущности, хоть сколько-то вообще уж где-либо ошибаться.

Причем, ясное дело, что ничего хорошего никак нельзя будет затем еще ожидать от всех тех созданных его гениальным сознанием прямоугольных штампов крайне вот широкого общественного поведения.

Всякие другие формы возвышенного искусства грешат им, куда только значительно менее.

Хотя, впрочем, и им тоже свойственно некоторое до чего явное и донельзя ведь более чем неотъемлемое отстранение от той самой вовсе и впрямь невообразимо скверной, пасторальной обыденности, да и всех тех ее наиболее суетливо въедливых черт.

Но это как раз именно литература до чего во многом всячески до чего еще довольно ответственно явно так поспособствует самому уж постепенному вытеснению мира реальности целым сонмом сладких и очаровательных грез.

Поскольку, кроме возвышенного парения над всем миром плоти и будничного серого существования, почти всегда до чего неизменно верного, порою при чтении возникает еще и сумятица из-за неистово чувственного восприятия сердцем мыслей тех или иных творцов современности, как и классиков на данный момент весьма стародавних времен.

66

А между тем довольно многие большие и великие писатели люди никак и близко неоднозначные, а их творения подчас грешат половинчатой правдой, а потому их мнения и мысли никак не могут быть приняты на вооружение даже и безо всякого намека на какое-либо вполне этак конкретное обдумывание всей их этической сути.