Ревность 2

Кристина Французова, 2023

2-ой заключительный том.Семейные ценности – вот что отстаивала Мирослава, когда любимый муж превратился в тирана. Она сбежала в ночь, в никуда, чтобы спасти собственную жизнь и остатки самоуважения. Не имея денег, жилья, работы, в руках один чемодан и диплом экономиста. Когда тебе 27, сложно начинать с нуля. Но судьбу не интересуют наши планы.Любовь обернулась разочарованием. Надежды испарились. Мечты остались в доме, из которого сбежала.Мирослава решительно/безрассудно перевернёт свою жизнь, но что ей это принесёт…Старые знакомые + новые роли = кто получит итоговый приз…ХЭ для героини есть (не путать с ХЭ для читателя).

Глава 33

Марина Александровна Богданова

Прощальным поцелуем Савелий взбудоражил мои потревоженные гормоны после неудачного секса. И я уверена, он сделал это специально, в отместку, что не разрешаю остаться на ночь. Но до чего сладкие поцелуи. Тем не менее любопытство перевешивает, и я первым делом названиваю подруге.

— Алло, Мирка, привет! Ты чего у Загородневых учудила?

— Привет! Откуда знаешь?

— Сава прискакал мириться и доложил, что ты бросила Петьку и его за компанию пропесочила.

— Было дело, но заслужили, Марин. И ты меня прости, я зря, конечно, приплела младшего. Просто накипело. Он там вообще случайно оказался, и ему, можно сказать, по ошибке досталось.

— Да я не в обиде. Даже наоборот.

— Всё равно, вам самим разбираться нужно, без вмешательств третьих лиц. Я могла ведь хуже сделать, — подруга искренне сокрушается, но я не разделяю её тревог. Между мной и Савой отношения — хуже некуда.

— Да бог с ним. А чем старший Загороднев тебе не угодил и главное когда?

— Долгая история, давай не по телефону. Кстати, что Савелий? Извинялся хоть старательно? — подруга умело переводит стрелки на меня, таится, но всё равно когда-нибудь расскажет.

— Старался, правда осечка скорострельная вышла, — я громко ржу, вспоминая мужское виноватое и сконфуженное лицо.

— О-о-о, — Мира тоже хохочет, делая верные выводы, — неужто честь свою берёг для тебя?

— Выходит так…

— Что собираешься делать?

— А какие варианты?

— У меня спрашиваешь? Я сама только мужика отшила, у меня не спрашивай. Я похоже в них ничего не смыслю.

— А как тут простишь? Мало того, что не поверил, ещё в измене обвинил.

— Не знаю, Марин. Но если он искренне раскаялся, то может исправится? Говорят, самые верные мужчины из раскаявшихся блудников.

— Сама знаешь моё отношение к перевоспитанию.

— Знаю. Повторения Самохина врагу не пожелаешь.

— Сплюнь три раза, — советую ей, и сама делаю то же самое через левое плечо. Не верю в приметы, но лишним ведь не будет. — Просто странно, то он видеть меня не хотел, а стоило вам с Петром расстаться — прискакал, что не выгонишь.

— Думаешь, испугался, что останется, как старший брат, на старость лет никому ненужным бобылём?

— Жёстко ты его.

— Он со мной тоже не мелочился.

— Когда расскажешь?

— Не знаю. А когда увидимся? Может приедешь ко мне?

— Мир, я у тебя столько жила… Мне давно пора включиться в поиски работы.

— Но ты не хочешь идти работать в Центр.

— Почему, если совсем не заладится…

— Ой, не ври. Хотела бы — уже работала. Значит не хочешь.

— Обиделась?

— Глупости.

— Тогда пообедаем на днях?

— Договорились.

Попрощавшись с подругой, я возвращаюсь на кухню, где на обеденном столе, как на алтаре, возлежит потрясающий букет алых роз. Загороднев не поскупился. Я сажусь за стол, уперевшись локтями, и укладываю подбородок в подставленные ладони. Глядя на кровавые бутоны, я вижу не заезженный презент от провинившегося гада, а рассматриваю со всех сторон собственные беспокойные мысли, что после неожиданного визита выплясывают в голове чечётку…

И ведь угораздило же влюбиться в придурка. Может карма у меня такая? Ну уж нет, это скорее мужики вымрут как вид, чем я допущу в свою голову самоуничижительные мысли. Ну не везёт, с каждым случается. А если не везёт в третий раз или двадцатый?.. Что поделаешь, значит надо либо перевоспитывать козла раз уж влюбилась, либо забить на всё и искать следующего, когда-нибудь да отыщется алмаз среди пустоголового стада.

Огромный кровавый букет активно соблазняет на преступление — так и вижу, как хлещу цветами козлиную морду Загороднева. Хм, жаль, что они без шипов. «Цветы — не причина твоей неразборчивости в мужиках», — резко осаждаю свою кровожадность и направляю энергию на бытовые хлопоты. Подобрав подходящую ёмкость, я неспешно обрезаю кончики стеблей у полсотни плюс один цветков — не поленилась и пересчитала, всё равно заняться больше нечем — но дурья башка после Савелия думает не о том, о чём следует. В общем я поздно понимаю, что умные люди сначала устанавливают ведро с водой на положенное место, а уж после пихают цветы. Я же умудряюсь поступить ровно наоборот и теперь не знаю, как перенести неподъёмную тару. Выуживать цветы обратно и затем таскать по отдельности? Да ну глупости… пусть так и стоят, на обеденном столе. Кроме меня возмущаться больше некому, а я не буду. Лично меня всё устраивает. А поесть можно в зале перед телевизором.

Разрывающий слуховые перепонки, а заодно и мозги, сигнал домофона, раздавшийся на следующее утро, мало того, что вместе со мной пробуждает отвратное настроение, ещё и заставляет вылезти из тёплой, уютной постели.

— Что за нелюди? — зло бормочу и смотрю на часы. 7:30 утра, — только антихристы шастают по гостям воскресным утром. — С негодованием я шлёпаю босиком до двери. Нелюди не собираются уходить — домофон орёт всё громче, пока я приближаюсь к его местоположению. Любой, кто окажется за дверью — огребёт по полной, даже если это Мирка. Все получат по заслугам…

— Чего надо? — в трубку домофона рявкаю без сожаления, пусть сразу боятся и не рассчитывают на радушный приём.

— Доброе утро! — жизнерадостный и отвратительно весёлый голос Савелия повергает в уныние. Ему весело, а я снова мечтаю о кровопускании, глядя на его улыбчивую морду.

— Ты на часы смотрел?

— Маринка, открывай. У меня нет часов, у тебя как раз посмотрю.

Вчера я так и не смогла определиться с отношением к обновлённой версии Загороднева-младшего, поэтому подвисаю в задумчивости.

— Ма-ри-на, не будь букой. Я принёс тебе вкусный завтрак, — он машет бумажным пакетом и двумя стаканчиками кофе.

Почти сразу я открываю дверь в подъезд. Наличие завтрака в руках Савелия не способно вылепить из него святого, но я готова дать шанс… Не ему, завтраку в его руках. Пока он поднимается, я скрываюсь в ванной для утренних процедур. Искушение подышать на визитёра несвежим дыханием слишком велико, примерно также, как и воображаемые стебли роз на его холёной морде, и только выпестованное родителями с детства воспитание отговаривает меня от мелкой мести. Поверх тонкой хлопковой пижамы накидываю махровый халат, растрёпанные волосы скорей всего лежат непонятными чёрными сосульками, как обычно бывает по утрам у девяносто девяти процентов женщин земного шара, чтобы ни снимали в кино и ни писали в романах. Утро есть утро… для всех. За исключением одного процента в виде погрешности и тех, кто не ложился спать в принципе. Меж тем лично я соблазнять и очаровывать никого не планирую.

— А цветы ты специально на кухонном столе оставила?

— Сам как думаешь?

Савелий молчит, призадумавшись. Он покусывает губу, чешет затылок, работа мысли полным ходом отражается на лице, и выпаливает:

— Помочь перенести?

Его способность разгадывать мои мысли умиляет. Хотя задачка с букетом не из числа неразрешимых, не сложно догадаться. Только когда дело касается мужиков, логика зачастую отказывает.

— Ведро с водой, не расплещи, иначе по шее получишь.

— Слушаюсь, моя госпожа, — хохочет великовозрастный детина и в лёгкую перетаскивает букет. А я тем временем раскладываю выпечку на большую тарелку и пробую обжигающий кофе из стаканчика.

По возвращении Сава моет руки тут же на кухне и усаживается за стол. Совсем как раньше. Несмотря на его кажущееся веселье я отмечаю и синяки под глазами, словно не спал прошлой ночью, и небритость, и что щёки впали, делая скулы острее. Такими же острыми, как серый взгляд. Фирменный прищур братьев Загородневых. У старшего брата глаза такие, что порезаться можно. Савка помягче, но с непривычки пробирает до костей. Я за время пока с ним встречалась постепенно привыкла, но сейчас — будто не в своей тарелке, хотя мы на моей территории.

— Что делать то будем, Марин?

— Лично я пью кофе и жую булку.

— Очень остроумно.

— Как есть.

— Может съездим куда-нибудь на море, отдохнём, только ты и я?

— Если устал — езжай. Мне работу надо искать. Иначе я все свои накопления бестолково проем и тогда придётся идти зарабатывать на панель. Там вроде оплата труда сдельная.

— Не болтай ерунду, — кривится, — я тут подумал…

— О-о-о, ты научился думать, нужная способность. Глядишь в следующий раз не облажаешься, когда придётся девушку защищать.

Он краснеет. Отворачивается, но только на мгновение, через секунду возвращая упрямый взгляд ко мне:

— С твоим бывшим шефом я разберусь, не переживай.

Я смотрю на него, округлив глаза, он бредит? Пожалуй, мои выводы про его обретённое умение думать скоропалительны.

— Я вспоминать-то — не вспоминаю, чтобы переживать. Для чего он мне или тебе сдался? Я получила выплаты, без положенной сверху компенсации, но всё же. У меня к нему претензий нет, как и у него ко мне. Разбежались в разные стороны и забыли.

— Зато у меня претензии остались.

— А ты, случаем, не опоздал с предъявлением счетов? Исковая давность не закончилась?

Он ничего не отвечает, настырно буравит взглядом и: — В отпуск, как я понял, ты не хочешь, но вещи собирать придётся, Мариша, — за мгновение его поведение меняется кардинально.

Сава расслаблено откидывается на спинку стула и цедит кофе. Его серьёзность куда-то испаряется, и он смотрит на меня даже с каплей издёвки. Ничего себе перемены! Восхищаюсь про себя способности быстро переключать внутренние режимы. Такому где-то учат? У меня не получается. Если заведусь, то остановиться невозможно.

Я молчу, Сава тоже. Играем в гляделки, сдаваться первым не намерен никто. Он ничего не говорит и ждёт вопроса от меня. Что за глупые игры? Я, конечно, могу упереться рогом и сыграть в молчанку, но женское любопытство — настолько упрямая вещь, поупрямей того самого бараньего рога. Сдаюсь первой:

— Объясниться, я так понимаю, ты не торопишься.

— А я теперь никуда не тороплюсь, Мариш, — Сава с расплывшейся довольной рожей откровенно лыбится, а я закипаю всё сильнее.

— Тебе может и забавно, но знаешь, я гостей с утра не ждала. У меня свои планы на день, поэтому если ты доел, допил и всё сказал, то тебе пора.

— Без тебя не уйду. — Он возвращает кофейный стаканчик на стол и скрещивает руки на груди, не сводя с меня прямого взгляда.

Я начинаю тереть шею сзади, разминая… Но повисшее в кухне напряжение не отпускает, приходится потереть подбородок. Затем я переключаюсь на разглядывание обстановки, тщательно избегая Савелия, выдерживать его пристальный взгляд слишком сложно. В итоге мне не остаётся ничего иного, как прибегнуть к старой женской хитрости — отдаю всё своё внимание кухонным шкафам, которые до сегодняшнего утра исследовать мне было недосуг.

В этот раз сдаётся Сава, но его слова бьют по самому больному:

— Марин, может хватит бегать друг от друга? Я хочу тебя, ты хочешь меня, зачем усложнять?

— Да пошёл ты, Савелий. Выход знаешь где.

Вылетаю из кухни пробкой и прячусь в спальне. Ну что за придурок? Почему я снова иду на поводу. Весёлый взгляд, обаятельная улыбка, крепкое тело и ласковое «Мариша» — мне достаточно? Я ведь уже проходила через всё это… Особенно то, что последует после…

«Сука, подстилка подзаборная, сама во всём виновата. Ты же дура тупая. Не понимаешь с первого раза. А я не собираюсь терпеть твои заскоки чокнутой идиотки. Поэтому мне приходится быть с тобой жёстким, но что делать, если до тебя по-другому не доходит. Это ты меня провоцируешь, и только благодаря тебе я такой. Но не потому, что не люблю, а потому что желаю тебе добра. А будь ты поумнее, легко избежала наказания. Запомни, во всём происходящем ты виновата сама. Не хочешь получать — перевоспитывайся. Я ведь люблю тебя. Только представь, как нам будет хорошо вдвоём, во всём мире только ты и я…»

Пальцы ожесточённо цепляются за подоконник, а я беспокойно вглядываюсь в утренний пустующий двор через задёрнутый тюль. Иногда прислушиваюсь к окружающим звукам, мечтая услышать стук входной двери и тогда я смогу наконец выплеснуть наружу бурлящую лаву из страхов, надежды, опасений, томления, гнева, доверия и злости. До зуда на запястьях хочется расправить сжатую до упора пружину внутри меня. Но как ни напрягала слух, когда совсем рядом раздаётся:

— Марин, ты чего?

Я ору нечеловеческим голосом.

А дальше, как в кино, замедленная сцена — тело не задумываясь, на голых инстинктах шарахается в сторону, я врезаюсь ногами в бортик кровати. Ноги по команде подгибаются, и я плюхаюсь на попу с высоты своего роста, глядя на Саву и его перекошенную гримасу, распахнутыми в ужасе глазами. Он возвращает мне шокированный взгляд. Не могу сказать, что меня пугает больше: его появление, моё падение или ожившие воспоминания в голове.

Напряжённо всматриваясь в растерянное лицо напротив, я ничего не вижу, картинка искривляется всё сильнее. Слёзы решают не дожидаться, когда Савелий вспомнит о манерах и тактично удалится, оставляя меня в одиночестве, о котором я недавно просила.

— Марина. — Я толком не вижу, но чувствую вздыбившимися волосками его шевеление рядом. Слишком близко. Только не руки. Я не вытерплю его прикосновений. Энергично мотаю головой. А меня бьёт крупной дрожью. Не получается совладать с собой. Из глубин подсознания проявляется сумеречный безликий призрак с чёрными провалами глазниц. Скрежетание черепных костей, последующая дикая слепящая боль, мольбы, глухие удары, крики и много-много слёз, мучений и непонимания. Страх невозможно контролировать, пока угроза близко.

— Н-не т-трогай. Н-не т-трогай ме-ня! — я сильнее запахиваю халат, остервенело вцепившись в махровую ткань. Иногда дёргано стираю кулаками набегающие слёзы и снова тискаю халат, словно в нём спасение.

— Я не трогаю, смотри, — Сава поднимает руки вверх и отходит к двери, увеличивая расстояние. — Я постою здесь и подожду, когда ты успокоишься. Могу принести воды.

«Что угодно, только свали!» — думаю про себя, а сама часто киваю. Моя голова от бестолкового мотания скоро оторвётся. Но речевая функция изрядно тормозит. Жестами управлять всяко проще.

Когда остаюсь одна, то хватает несколько ударов сердца и одного немигающего взгляда в пустоту, где нет никого из людей. Только человек способен призвать призрака. С уходом человека, отступает страх. Когда получается моргнуть, то следом мои лёгкие раскрываются полноценным вздохом. И вот меня уже не бьёт колотун, волосы не шевелятся на затылке, а незапланированная паническая атака постепенно отступает и даже машет на прощанье полупрозрачной иссохшей кистью.

Перед Савелием стыдно. Что он обо мне подумает. Но после пережитого… Впрочем, пусть думает что хочет, лишь бы исчез быстрее и без вопросов.

Я рано забываю с кем имею дело. Сава возвращается в спальню со стаканом воды и осторожно, мелкими шажками подходит ближе, чтобы аккуратно передать. Я замечаю его косой опасливый взгляд. Почти смешно. Но я вполне себя контролирую, чтобы не позориться дальше. Мне удаётся подглядывать из-под ресниц за его комичными телодвижениями. Сава медленно опускается рядом, пока я пью воду мелкими глотками, кладёт руки мне на колени и оставляет их неподвижными, делясь своим теплом. Которое меня сейчас лишь коробит.

— Хочешь поговорить?