Ревность 2

Кристина Французова, 2023

2-ой заключительный том.Семейные ценности – вот что отстаивала Мирослава, когда любимый муж превратился в тирана. Она сбежала в ночь, в никуда, чтобы спасти собственную жизнь и остатки самоуважения. Не имея денег, жилья, работы, в руках один чемодан и диплом экономиста. Когда тебе 27, сложно начинать с нуля. Но судьбу не интересуют наши планы.Любовь обернулась разочарованием. Надежды испарились. Мечты остались в доме, из которого сбежала.Мирослава решительно/безрассудно перевернёт свою жизнь, но что ей это принесёт…Старые знакомые + новые роли = кто получит итоговый приз…ХЭ для героини есть (не путать с ХЭ для читателя).

Глава 19

На руке его много блестящих колец —

Покорённых им девичьих нежных сердец.

Там ликует алмаз, и мечтает опал,

И красивый рубин так причудливо ал.

Но на бледной руке нет кольца моего,

Никому, никогда не отдам я его.

Отрывок На руке его много блестящих колец

А. Ахматова, 1921

Пётр Аркадьевич Загороднев. За 8 лет до описанных событий.

За окном смеркалось. На кровати спали двое. Проснувшись первым, мужчина повернулся, чтобы натолкнуться взглядом на чёрные локоны, разметавшиеся по соседней подушке. Его взор бесстыдно скользил ниже по гладкой спине, отмечая привлекательный прогиб в пояснице, едва заметно приподнятым уголком губ. На круглых, упругих ягодицах взгляд застопорился, чтобы воскресить в памяти последние сутки.

— Ты умудрилась вытряхнуть из моей головы все связные мысли, девочка.

Девушка спала и не могла ответить на кривую похвалу. Он посмотрел на часы, задумался на короткое мгновение и ещё одно воспоминание заставило его подскочить с кровати и рвануть в ванную комнату. Особенно учитывая обстоятельство, что в мобильном несколько десятков пропущенных звонков… вот они, последствия беззвучного режима.

Член после рассматривания обнажённой красотки и воспоминаний о том, какую акробатику она вытворяла в постели, моментально восстал. Повторения желали оба, но:

— Не в этот раз, приятель.

Время действительно не подходило для развлечений, поэтому температура воды — максимально холодная. Он не слышал, как дверца душевой кабинки открылась, но почувствовал, когда пышная грудь потёрлась о спину.

— Детка, ты не можешь врываться и делать всё, что тебе вздумается.

Тем не менее у брюнетки было своё мнение на этот счёт. Нахальные пальцы скользили по его груди вниз, не задерживаясь на животе. Холодная вода, льющаяся на голову, оказалась бесполезной, потому как бесстыжие руки отыскали затвердевшую плоть. Её ладонь сжалась вокруг ствола, посылая по его телу острые разряды удовольствия.

«Девочка-ураган, но я должен быть в другом месте прямо сейчас».

Как бы ему ни хотелось снова воспользоваться её щедростью и фантастическими умениями, обойтись по-скотски с друзьями и братом он себе не позволил.

— Детка, с этим придётся повременить.

С величайшим сожалением он оторвал от себя нежные руки, в ответ из собственной груди последовал недовольный рык, член дёрнулся, также досадуя на обстоятельства.

— Ну, Петечка, ты ведь тоже хочешь. А я сделаю тебе очень хорошо, — она не могла не понимать, как действовала на него. Он только развернулся, чтоб приструнить, как наглая девица резко опустилась на колени, оперативно заглотила член по самые яйца и принялась активно сосать, доказывая делом, насколько хорошо может быть мужику внутри неё.

— Чёртова девка, — Пётр яростно зарычал, злясь на неё за самоуправство, но понимал, что если ему по силам снять с себя игривые пальчики, то добровольно лишиться жаркой глубины рта, — ох, ты ж… детка, полегче… да-а-а… — он уже не сможет.

«Любой мужик меня поймёт. И брат с другом должны понять. Потому что…, — его глаза закатились от восхитительных ощущений. — Но я буду не я, если не урезоню девицу, посмевшую нарушить мои планы и пойти наперекор».

Девушка восхитительно хороша. Губы скользили вверх и вниз, щеки работали как вакуум, и если бы нехватка времени не довлела над ним, то он обязательно посмаковал удовольствие, как можно дольше. Ночью эта крошка много раз доказала, что весьма вынослива. Но времени нет, и к тому же она заработала наказание. Схватив её голову двумя руками, возможно сильнее чем нужно, но беспокоиться о её удобстве некому. Она сама напросилась, и теперь пришло время пожинать плоды.

— Держись, детка.

«Ты ведь не мог забыть её имя, мужик?» — последняя связная мысль перед тем, как Пётр сорвался в бешеный темп. Толкаясь бёдрами, он двигал её голову себе навстречу, частота фрикций зашкаливала. Но он отчаянно нуждался в необходимости кончить. Быстро. Поэтому, не слушая стонов и хрипов, не обращая внимания на молотящие по нему кулачки и следы от острых ногтей на коже ягодиц, он вколачивался словно одержимый, словно два часа назад не залил её пышную задницу фонтаном спермы. За последние двадцать четыре часа он умудрился кончить столько же раз, сколько за весь предыдущий месяц, хотя не искал воздержания.

— Детка… ты великолепна, — он расщедрился на скупую похвалу после того, как отдышался от мощнейшей разрядки, перед этим основательно залив лицо девушки спермой. Размазывая белёсую влагу по щекам, он скользил большим пальцем по пухлой нижней губе, способной поднять член даже у импотента. Шаловливый язычок острым кончиком тут же приласкал палец, измазанный в сперме. Ему попалась сущая дьяволица. Редко удавалось встретить столь ненасытную в плане секса девушку.

— Но мне всё равно надо идти. — Пётр отвернулся, чтобы закончить водные процедуры.

— Петь, а как же я? — Даже не глядя на неё, он отчётливо представил, как она обиженно искривила губы.

— В следующий раз будешь знать, как не слушать взрослого дядю. Я же тебя предупреждал, что опаздываю.

Закончив мыться, он быстро растирался полотенцем и впервые за долгое время решил изменить основному правилу:

— Если хочешь, можешь остаться. Когда я вернусь, то продолжим заниматься тем же, что вчера и сегодня. У меня остались кое-какие идеи, которые мы не успели опробовать.

— А куда ты идёшь, мне можно с тобой?

Он тут же пригвоздил зарвавшуюся девицу ледяным взглядом, отработанным на подчинённых годами, она съёжилась, затем неуверенно обняла себя руками, скрывая обнажённую высокую грудь, и наконец отвернулась, чтобы встать под водяные струи. Ещё не хватало, чтобы он отчитывался перед той, чьего имени даже не помнил. У неё хватило мозгов не настаивать. Поэтому секундное сожаление Петра о поспешном решении испарилось, и он милостиво позволил ей реабилитироваться.

— Если решишь уйти, то просто захлопни за собой дверь. Деньги на подарок и такси оставлю в спальне.

Она молчала. Пётр выходил из ванной комнаты, когда черноволосая головка с распахнутыми карими глазами выглянула из-за стеклянной перегородки:

–А ты скоро вернёшься?

Явственно ощутив, как его лицо исказилось в предвкушающем оскале, он ответил:

— Если обещаешь слушаться и вести себя хорошо, то постараюсь закончить дела быстрее.

Она закивала часто-часто, поспешно соглашаясь. Ну ещё бы, если он сбился со счёта сколько раз кончил сам, то на каждый его оргазм она получила как минимум вдвое больше. Пётр в принципе был немало удивлён тем обстоятельством, что девушка стояла на ногах и могла передвигаться самостоятельно, а не ползком после всего, что они пережили за последние сутки. Всё-таки он её не щадил, впрочем, как и себя. Да и как можно удержаться, когда дьяволица сама скакала на нём, словно одичавшая самка после годового воздержания.

Выбрав чёрный костюм, светло-серую рубашку без галстука, Пётр собирался в ускоренном темпе. Застёгивая запонки, он одновременно пытался достать из кармана пиджака бумажник. Если девица предпочтёт покинуть его берлогу не вежливо оставлять её без заслуженного подарка. Хотя те оргазмы, от которых она чудом не сорвала голос, сами по себе отличная компенсация за потраченное на него время. Чёрт с ней. Кинув веер купюр на комод, он убрался прочь из квартиры и от дьяволицы.

Пока ехал в такси к ресторану, неожиданно для самого себя он успел пожалеть, что не спросил у брюнетки телефон. С активной, безотказной милашкой можно весело и с пользой провести время. Но лучший друг сегодня отмечал открытие ресторана, и Пётр не мог позволить себе променять радостное событие близких людей на девку, с которой кроме одной проведённой ночи его больше ничего не связывало.

Тем паче Савелий участвовал в строительстве, организуя доставку отделочных материалов из Европы, лишь бы удовлетворить все изысканные требования капризной жены Давида. Воспоминание о стройке вызвало перед его глазами ещё одно лицо. Георгий Подольский. Выскочка и твердолобый засранец, каких поискать. Едва открыв строительную компанию, успел подмять почти весь город. Петру в общем-то не было никакого дела до молодняка с их потугами в бизнесе. Сферы деятельности у них не пересекались. Но рожа Подольского почему-то бесила. Возможно, причина крылась в его высокомерном взгляде, он всегда смотрел на прочих свысока, будто мнил себя кем-то; словно что-то из себя представлял. Хотя на самом деле таких выскочек пруд пруди.

Тем не менее с небывалым раздражением Петру пришлось признать, что в своих размышлениях он противоречил сам себе. Таких, как Подольский, в действительности не так уж много. И, честно говоря, мужик он был неплохой, упорный, не подлый, с ним можно иметь дела, твёрдо зная, что тот не подведёт. Костьми ляжет, но выполнит всё, что пообещал. Но его настырность, нежелание прислушиваться к советам выводила Петра из себя. Взять, к примеру, хотя бы младшего брата, Савелия. Тот если не понимал или сомневался в каких-то малознакомых вещах, без стеснения спрашивал у старшего родственника совета, не считая зазорным или ниже собственного достоинства. И Пётр видел, что Сава тщательно взвешивал мнение брата, своё и только после этого принимал решение. Подольский же абсолютная противоположность. Складывалось ощущение, что он думал будто с рождения знает, что и как правильно. Никогда сам не подойдёт с вопросом. Наоборот будет смотреть на всех сверху вниз, будто только ему одному открылась сакральная истина. А все остальные должно быть пустоголовые кретины. «Плевать я хотел на Подольского. Пока он не лезет ко мне и не сует свой нос на мою территорию».

После последней мысли Пётр злорадно усмехнулся, попробовал бы кто-то из их городишки сунуть нос в его дела. Добровольных самоубийц среди них не было. Все эти доморощенные бизнесмены готовы ему ботинки вылизывать круглосуточно лишь бы добиться благосклонности. Да, слухи о его связях и возможностях в столице бежали задолго впереди. Иногда это здорово мешало Петру. Популярность в определённых кругах не то, к чему он стремился. «А стремлюсь я хоть к чему-нибудь?»

Расплатившись с таксистом, Пётр неспеша двигался в сторону центрального входа. Но на полпути его встретил Вазганян.

— Здорово брат, нехорошо опаздывать. Вероника уже несколько раз спрашивала о тебе.

Друзья обнялись, похлопали друг друга по спине и неторопливо продолжили путь.

— Извини, так получилось. Поздравляю с открытием.

— Вероничке говори. Меня можешь не поздравлять. Я просто рад, что ад наконец закончился.

Пётр осклабился: — Тебе грех жаловаться. Твоя жена сделала за тебя половину работы. Или большую её часть.

— Так я и не спорю. Просто радуюсь, что отныне по ночам мы сможем хорошенько отлюбить друг друга, а не обсуждать детали интерьера.

— Сдаётся, сейчас ты лукавишь брат, — он в открытую подтрунивал над другом, — в прошлую её беременность, помнится, ты жаловался, что жена с тебя не слезает. А сейчас она носит третьего ребёнка.

— Вот именно! Я надеялся, что беременность заставит её образумиться и вспомнить о семье и не обласканном муже, но она словно помешалась на дебильном ресторане, — Давид неожиданно вспылил. Загороднев на всякий случай глянул в сторону центрального входа заведения, чтобы удостовериться:

— Обрадую тебя, Вероника не слышала слов, как ты назвал её любимый ресторан дебильным.

Друг схватился за сердце, понимая, что мог подставиться на ровном месте. По непонятным причинам — возможно непонятно было только им, мужикам — Вероника прониклась к новому ресторану неожиданно пылкими чувствами и очень переживала, если стройка стопорилась. Хотя зачастую это происходило из-за того, что цвет краски ей неожиданно разонравился, а качество доставленных с большими трудами импортных отделочных материалов по неведомым причинам решительно и вдруг переставало устраивать.

— Хм, к нам на огонёк похоже залетела прелестная птичка, — неожиданная реплика Давида заставила Петра оглянуться. Неподалёку от них в полном одиночестве стояла худенькая девушка в вечернем длинном платье с мужским пиджаком, накинутом на плечи. Копна тёмно-каштановых волос обрамляла узкое лицо. Девушка ёжилась, хотя на улице было тепло, и озиралась.

— Интересная малышка. Что она здесь забыла? Ты её знаешь?

— Впервые вижу. Но на ней мужской пиджак, так что следует вывод — она не одна.

— Пиджак — ерунда. Главное, что скрывается под ним. А с пиджаком можно договориться… либо разобраться.

— Подожди, друг. Зачем разбираться. Лучше сначала дождись, кто придёт за ней, там видно будет.

— А зачем мне ждать. Если он её оставил, значит не так хорош, как заслуживает прелестное создание.

Пётр не мог объяснить почему, но чувствовал непонятную потребность подойти к сиротливо стоящей девушке и познакомиться. Совсем недавно он полностью опустошил свои яйца, но она манила к себе вовсе не сексуальностью. Что-то этакое в ней притаилось, загадочное, что заставляло смотреть на неё, не отрывая взгляда. Помимо стройных ножек, которые он не видел за длинной юбкой платья, но ни секунды не сомневался, что они именно такие и будут великолепно смотреться на его плечах. Нечто туманное и неизведанное толкало его к ней навстречу. Симпатичных мордашек и стройных фигур полно, после развода он даже не заморачивался по этому поводу. Дорогая тачка, дорогие часы на запястье. Он мог остановить машину возле любой понравившейся красотки — восемь случаев из десяти она садилась рядом и была готова исполнять любые прихоти в постели. Что же в тебе особенного, детка?

Он пристальнее всматривался в одинокую фигуру, которая до нелепости смешно выглядела на фоне сверкающего огнями помпезного ресторана. Он привык, что девушки её возраста вели себя совершенно иначе. Поскорее стремились выставить напоказ имеющиеся прелести, показать себя с самого выгодного ракурса не только в плане освещения, фона и удачной позы, но и ввернув, не важно к месту или нет, заученную наизусть цитату какого-нибудь широко известного писателя или артиста. Самое смешное, подобной узколобой публике совершенно без разницы в какой области творил признанный талант и даже смысл произнесённой лет двести назад фразы безжалостно искажался за «ненадобностью», ведь главное, чтобы имя цитируемого было на слуху, как можно большего количества людей. Вот и вся ценность. Но переминающаяся с ноги на ногу и пугливо озирающаяся по сторонам хрупкая девушка выбивалась из бесконечной вереницы пухлых губ, упругих ягодиц и стройных ножек. Она куталась в мужской пиджак не от холода, а скорее от нежелания находиться в этом месте. Как будто предпочитала вычурному ресторану и разряженным в дорогие одежды гостям обычную дешёвую забегаловку, и сама охотно переоделась бы в джинсы с футболкой и кедами. Забавно, что в простой одежде, с небрежно перевязанным хвостом на макушке и растрёпанными отдельными прядями он представлял её намного чётче. Но едва сделав первый шаг по направлению к ней, его удержал жёсткий хват на плече. Пётр обернулся, чтобы увидеть, как Давид кивнул в сторону. Проследив за взглядом друга, он напоролся на… Подольского. Ты-то здесь откуда?

Прискорбно, что открытия на этом не закончились. Его глаза полезли на лоб, когда наглый тип вальяжно приблизился к интригующей девушке, приобнял и задрав пальцами подбородок прижался собственническим поцелуем. Вот урод!

Пётр не заметил, как руки непроизвольно сжались в кулаки. И лишь весёлый окрик со спины заставил его отвлечься от бесцеремонного разглядывания странно будоражащей парочки.

— Ты почему опаздываешь, брат?

— Будто вы не могли начать без меня, — он огрызнулся, растеряв всё благодушие после поцелуя Подольского и незнакомки.

— Кто-то не в духе, вчерашняя красотка тебя продинамила? — брат заржал своей идиотской шутке.

— Вчерашняя красотка оказалась бешеной фурией и послушно ожидает моего возращения дабы продолжить предаваться разврату.

— Ну ты баран, Петька! Мы, значит, тебя ждём, чтобы отпраздновать важное событие, а ты в это время нагибал очередную девицу, — возмущению Давида не было предела. И Пётр его отлично понимал, но извиняться не собирался. Если Давид с Савелием оказались бы на его месте — со стоячим членом, на который натянуты губы горячей красавицы — то поступили в точности как он, без сомнений.

— Добрый вечер, Георгий, — первым поздоровался Давид с подошедшей к ним парочкой.

— Добрый вечер, всем. Поздравляю с долгожданным открытием.

— Спасибо. Познакомь нас со своей прелестной спутницей. Ты раньше никогда не показывался в обществе столь прекрасной дамы. Но это вполне объяснимо, такую красоту предпочтительнее держать подальше от прожжённого мужского общества, — нагло изгалялся Давид, а Петру казалось, что тот делал это специально, назло ему. Он полуобернулся, встречаясь глазами с девушкой, и в следующее мгновение ощутил падение в бездонный колодец. Карий взгляд манил в свою глубину, завораживал, околдовывал, вблизи незнакомка оказалась ещё более очаровательной. Она мило краснела, стесняясь незнакомых мужиков и крепче цеплялась за бицепс Подольского. Тонкие пальчики впивались в обтянутую белой рубашкой руку, а Пётр представлял как эти самые пальчики обхватят его член. Чтобы направить головку в приоткрытый розовый ротик. Его фантазия рисовала пошлые картины прошлой ночи теперь с незнакомкой в главной роли.

— Пётр! — громкий голос Давида раздался возле уха и совсем невовремя. Загороднев-старший гулко сглотнул и перевёл ошалелый взгляд на друга. «Что со мной происходит? Я не для того вытаскивал себя из клятой могилы после развода, чтобы повестить на смазливую мордаху».

— До сих пор не можешь отойти от вчерашней подружки? — ехидный взгляд Давида и его ответный, выносящий приговор, скрестились.

— Там не от чего отходить, друг. И осторожней на поворотах, смотри не врежься во что-нибудь.

Он снова вернул внимание девушке, стараясь не смотреть на Подольского, скалой возвышающегося рядом с ней. «Придурок. Почему наивные малышки ведутся на его самоуверенный кретинизм?»

— Георгий, ты познакомишь нас со своей спутницей? — после его, казалось бы, обычного вопроса мужики заржали, девчонка покраснела сильнее, а Подольский ощутимо напрягся и как будто рассердился. «Я что-то пропустил?..» На помощь пришёл брат.

— Петька, пока ты предавался мечтам, мы успели познакомиться. Красавицу, между прочим, зовут Мира.

— Мир-ра, — старший Загороднев покатал имя на языке, отмечая, что ему нравилось, как оно звучало. Но хотелось большего, — как же вас величать по батюшке, прелестное создание?

Девушка смутилась, хотя, казалось бы, куда ещё больше, и взглянула снизу вверх на Подольского. «Что за глупость? Она что же, спрашивает у него разрешения?»

— Мирослава Андреевна, — вскоре прозвучал тонкий голос и вдобавок Пётр удостоился чарующей, пленительной улыбки, от вида которой с трудом себя удержал, чтобы не начать прямо сейчас объяснять на кулаках Подольскому, почему его не должно стоять рядом со стеснительным ангелочком.

— Приятно познакомиться, Мирослава Андреевна. Я — Пётр Аркадьевич.

«Чёрт, что я несу?»

— И мне.

— Причину опоздания Петьки мы уже выяснили. А почему ты опаздываешь, Гера? — некстати влез Савелий.

Подольский в этот момент переглянулся с Мирой, и Пётр едва зубы не искрошил понимая, что скорее всего они опоздали ровно по той же причине, что и он. Мотивы собственных чувств оставались для него неизвестными, но знойная брюнетка, одиноко томившаяся в его квартире, отныне вызывала в нём не желание, а досаду и даже почему-то злость. Особенно учитывая тот факт, что Давид неосмотрительно растрепал о вчерашних похождениях Загороднева в присутствии девушки.

— У Миры сломался каблук, — выдал неожиданное для всех объяснение Подольский.

Не сговариваясь, трое мужчин изобразили на своих лицах одно — полнейшее недоумение и очевидно думали об одном и том же. Потому как встречаясь с ангелочком, опоздать можно было по единственной причине. Но каблук…? Подольский только что придумал?

— Пришлось срочно искать замену, поэтому задержались.

Мира склонила голову и вновь залилась краской, вынуждая Петра гадать: смущённая реакция на враньё или же она просто испытывала неловкость в незнакомом обществе. Тем временем Подольский не унимался:

— Не мог же я позволить любимой девушке идти босиком.

— Если девушка любимая, то зачем ей туфли, когда есть мужские руки?

«Я действительно придушу тебя, Давид, и твоя беременная жена меня не остановит». Подольский, как зверь, что-то учуяв не стал отвечать, только бросил короткое:

— Нам пора внутрь, — после чего напоследок одарил Петра немигающим жёстким прищуром. Непонятно почему особенного взора удостоился только он один. Но стоило им скрестить упрямые взгляды, как обоим стало ясно слишком многое.

«Эта девушка моя», — безмолвно заявлял один из них свои права.

«Мы ещё посмотрим», — также не говоря ни слова отвечал другой.

«Только попробуй к ней сунуться, пожалеешь», — не стеснялся сыпать угрозами первый.

«Стоит тебе отвернуться, ты её больше не увидишь».

Подольский сильнее сощурил злые глаза, но Мира потянула его за руку, увлекая в сторону ресторана. Должно быть она интуитивно прочувствовала, что стала невольным камнем преткновения. Тем не менее только её присутствие удержало Петра от немедленной расправы над кретином, который непостижимым образом умудрился отхватить лакомый кусок. Стоило паре удалиться, как они с Давидом обернулись друг другу, Пётр собирался выплеснуть накопившееся возмущение и гнев, что хотел друг он узнал через мгновение, потому как тот опередил:

— Ты зря вмешиваешься, Петя. Видно же, что у них всё серьёзно. Дай им самим разобраться, не лезь.

Какими неизведанными путями Вазганян пришёл к неоднозначным выводам, если он сам не мог понять причин, почему вызверился на Подольского из-за незнакомой девушки.

«Да ну их к чертям, обоих».

Однако весь вечер Пётр не мог себя заставить смотреть на кого-то кроме Миры. Он не участвовал в поздравлениях и не разделял радости и веселья друзей.

— Что с тобой происходит, брат? — пытался достучаться Савелий.

— Сигарета есть?

Простой вопрос застал Савелия врасплох. Он наградил старшего брата вдумчивым взглядом:

— Ты же знаешь, я не курю. Ты тоже давно бросил.

— Алиска далеко. Больше нет причин бросать.

— Ничем не могу помочь. И перестань пялиться на Подольского.

Они оба знали, что Пётр смотрел вовсе не на него. Но один из братьев решил вывести другого из состояния задумчивости глупой шуткой, а второй просто не стал отвечать на неудачную подначку. Пётр видел перед собой лишь неискушённые карие глаза и робкую, искреннюю улыбку, которыми хотелось любоваться бесконечно долго. Неизвестно чем мог закончиться вечер, но судьба распорядилась не в его пользу.

Телефон в нагрудном кармане пиджака настойчиво звонил и вибрировал, дисплей высветил «Гадюка». Пётр сбросил звонок и отключил звук, но через минуту телефон снова ожил глухой вибрацией. Гадюка не собиралась униматься. Он тоже мог быть упёртым, когда хотел. Они перестали разговаривать уже очень давно, единственное связующее звено между ними доросло, чтобы самостоятельно пользоваться телефонным аппаратом. Спустя десять неотвеченных вызовов, телефон снова ожил, и он решительно поднёс его к уху, чтобы… на его счастье, он не успел разразиться бранью.

— Папа, папочка! Это я, Алиса. Ты меня слышишь?

— Здравствуй, малышка. Повиси минутку на телефоне. Я выйду туда, где потише, — оказавшись на улице, он отошёл подальше от шумного заведения и ярких огней. — Привет ещё раз, солнышко. Как у тебя дела? Ты в порядке?

Сердце чуть не выскочило из груди, когда он понял, что Гадюка звонила не просто так. Лишь бы с его девочкой ничего не случилось.

— Папа, ты должен срочно приехать! — Алиса балансировала на гране истерики, и его сердце после глухих ударов о грудную клетку неожиданно замерло и болезненно сжалось от тревожных переживаний за неё.

— Так, давай-ка без всхлипов, а чётко и по существу. Что случилось? — он добавил строгости в голос, чтобы пресечь подступающую женскую истерику.

— Мама выходит замуж и переезжает в Париж, — дочка послушалась и одним предложением передала самую суть.

— И-и?

— А я не хочу уезжать. Я только привыкла к Испании, обзавелась здесь друзьями.

— Солнышко, ты живёшь там последние пять лет и говоришь, что только привыкла?

— Ну и что… Мне придётся менять школу, снова учить язык. Я не говорю по-французски, а французы не говорят по-английски и по-испански! Моя жизнь кончена, ты это понимаешь? Вот мама меня совсем не понимает.

— Так… А когда намечается переезд?

— Она все вещи собрала, — пожаловалась Алиса и всё-таки сорвалась в рёв.

— Солнышко, ты зря плачешь.

«Почему я не придушил Гадюку, когда была возможность. У неё талант рушить чужие жизни. Ладно я. Но почему страдает наша дочь?»

Ему пришлось в срочном порядке, на ходу придумывать глупые отговорки и смехотворное утешение:

— Разве это не отличная возможность пожить в разных городах, обзавестись большим количеством друзей и знакомых, узнать другую культуру, обычаи. Тебе же нравится узнавать что-то новое.

— Конечно, но не тогда, когда меня выдёргивают из моей жизни и принудительно заставляют начинать новую, когда меня старая вполне устраивает. Это ведь она выходит замуж, а не я. Почему же я должна переезжать? Пусть едет без меня, а я останусь здесь. Ты ведь сможешь оплатить мне аренду квартиры, пап?

«Как я дожил до того, что моя малолетняя дочь собирается жить одна. Я придушу Гадюку, по ошибке называющуюся матерью моего ребёнка, когда доберусь до её горла».

— Алиса, слушай меня внимательно. Ты не будешь жить одна. Тебе десять. Я вылетаю первым же рейсом, а ты не вздумай наделать глупостей, пока я не прилечу. Поняла? — зная характер своего солнышка Пётр более всего опасался, что она не только сможет доставить массу неприятных минут родителям, но при этом глупо подвергнет собственную жизнь опасности. Если Алиска убежит из дома до его прилёта, Гадюке точно не жить. Он всерьёз задумался лишить её родительских прав и забрать девочку к себе. Либо горе-мать возьмётся за ум, либо он просто оставит её за бортом точно также, как она позволяла себе равнодушие в отношении родной дочери.

— Папочка, а ты честно-честно прилетишь? Уже завтра? — плач прекратился, детская искренняя надежда взяла в крепкие тиски его стосковавшееся сердце.

— Честно. Я напишу тебя дату и время, как только куплю билет. Договорились?

— Ура-а-а! Я так соскучилась, папочка!

— Я тоже, солнышко. И не ругайся, пожалуйста, с мамой. Она желает тебе добра.

— Она желает нового мужа. А я хочу свою привычную жизнь. Поэтому мы не можем не ругаться, — смело парировала дочь.

«Если бы ты только знала, девочка, насколько права». Она буквально слово в слово повторила то, что он когда-то выговаривал изменщице, на тот момент числившейся его официальной супругой.

— Я уверен, что мы сможем найти компромисс, который устроит все стороны. Пообещай мне кое-что, Алиса.

— Сначала скажи, что, — вот же хитрая лиса.

— Пообещай терпеливо дождаться меня.

— Обещаю, папочка.

— Целую солнышко и до скорой встречи.

«Чёрт! Как же не вовремя Гадюка надумала снова устраивать личную жизнь. Почему ей до сих пор неймётся? Она когда-нибудь успокоится?»

Этой же ночью Пётр Загороднев летел в Москву, чтобы оттуда вылететь в Барселону. Брюнетка (он так и не вспомнил её имя) успела сделать ему на прощанье минет и обещала ждать.

«Если бы ты знала, детка, как часто мне приходилось слышать дурацкие женские фразочки!»

Недальновидная глупышка не могла знать, что клятвы и заверенья в вечной преданности давным-давно перестали что-то значить для Петра. Он их презирал. Стоило любой из девушек произнести: «я буду жать от тебя звонка», то ему слышалось: «пока ты занят, я кувыркаюсь со всеми подряд». И моментально в его воображении девушка из красотки превращалась в Гадюку-бывшую жену.

Через две недели по возращении в родной город Пётр узнал последние сплетни — Подольский женился, а его молодую супругу звали Мирой.