Ревность 2

Кристина Французова, 2023

2-ой заключительный том.Семейные ценности – вот что отстаивала Мирослава, когда любимый муж превратился в тирана. Она сбежала в ночь, в никуда, чтобы спасти собственную жизнь и остатки самоуважения. Не имея денег, жилья, работы, в руках один чемодан и диплом экономиста. Когда тебе 27, сложно начинать с нуля. Но судьбу не интересуют наши планы.Любовь обернулась разочарованием. Надежды испарились. Мечты остались в доме, из которого сбежала.Мирослава решительно/безрассудно перевернёт свою жизнь, но что ей это принесёт…Старые знакомые + новые роли = кто получит итоговый приз…ХЭ для героини есть (не путать с ХЭ для читателя).

Глава 18

О, жизнь без завтрашнего дня!

Ловлю измену в каждом слове,

И убывающей Любови

Звезда восходит для меня.

Так незаметно отлетать,

Почти не узнавать при встрече.

Но снова ночь. И снова плечи

В истоме влажной целовать.

Тебе я милой не была,

Ты мне постыл. А пытка длилась,

И как преступница томилась

Любовь, исполненная зла.

То словно брат. Молчишь, сердит.

Но если встретимся глазами

Тебе клянусь я небесами,

В огне расплавится гранит.

А. Ахматова, 1921

— Чем сильнее человек влюблён, чем неистовей его страсть, тем желание обладать и поглотить другого человека становится непреодолимым.

— Ты про что? — Я притихла, не понимая куда мы свернули и чем мне грозила неизвестность за углом. Голос Петра изменился, стал глуше и будто скрипучей. Он полулежал рядом со мной на диване, но создавалось впечатление, что мыслями витал где-то далеко.

— Все мечтают о любви: большой, чистой и светлой. Люди думают, что стоит им познать её, как они станут самыми счастливыми, обретут святой грааль достигнув заветной цели.

Ты прошла через это. Отрицать бесполезно, Мира. При желании любой человек считывается через взгляды, жесты, непроизвольную мимику. Просто мало у кого возникает желание пробраться в мысли другого. Современные люди привыкли ковыряться в самих себе, ублажая эгоизм. Мне не нужно расспрашивать, чтобы понять — тебя любили, ты любила, но всё закончилось плохо.

Кипящие эмоции всегда будут искать выход. Накал страстей не может приумножаться в человеке до бесконечности. Критическая точка наступит рано или поздно. И выход эмоциональной лавы вовне предопределён. Другое дело, когда мы встречаем, так называемую, вторую половину. Влюбляемся. Отдаёмся во власть романтических эмоций. И человек уже не один, их становится двое. С каждым днём внутренняя чувственная буря взращивается, щедро подпитываемая возлюбленными, их испепеляющей страстью, жаркими словами вперемешку с признаниями и клятвами. Вся эта мешанина переливается из одного влюбленного в другого, если переполняется одна половинка, то избыток принимает другая и наоборот. Госпожа Любовь отвечает паре взаимностью, она тоже мечтает соединить два сердца, которые искренне тянутся друг к другу, желая стать одним целым.

Время идёт, казалось, будь их отношения исключительно плотскими, то уже перегорели, изжили себя. Но даже плоская шутка о непредназначенности заставляет влюблённые сердца испытывать муки страданий и вместе с тем верить и желать обладания любовным граалем. Любовь вторит двум половинкам, надёжно укрывает чувственным покрывалом, показывая, что только с ней — Любовью — эти двое обретут то желанное, о чём когда-то мечтал каждый из них по отдельности, но что они открыли и обрели друг в друге, и теперь не могли расстаться. Прощание им чудилось преддверием ада. Тогда как простые объятия с любимым раскрывали ворота в рай. И госпожа Любовь, видя их взаимную тягу и влечение, даровала им любви ещё больше, ещё и ещё. Ты замечала, что чувственных эмоций не бывает много? Тебе ведь не приходило в голову сказать любимому: всё, достаточно, я не хочу твоих поцелуев, перестань меня обнимать или ты слишком сильно меня любишь, не мог бы ты любить чуточку меньше. Влюблённых двое, все испытываемые парой эмоции и чувства делятся на два.

Тем удивительно, что в какой-то день для одного человека из двух, взаимной любви становится слишком много. Ему ни с того ни с сего начинает казаться, что возлюбленный ограничивает, давит, требует с избытком. Он пытается сопротивляться непонятному давлению и отвоевать дистанцию, которую сам же когда-то разрушил. Сложно восстановить то, чего нет. Два человека вросли друг в друга. Добровольно согласились быть вместе, осмысленно отказались от своего «Я», чтобы взамен обрести «Мы». «Я» исчезло, его больше нет. Теми людьми, какими они были до появления «Мы», им тоже не стать. Если одна из половинок противится и больше не желает быть частью, казалось бы, прекрасного и естественного целого, то «Мы» заболевает. Поразительно, не находишь? Сначала восторгаться ожившей мечтой, считать её благословением свыше, носиться как с чашей Грааля, а после тяготиться…

«Мы» покрывается сетью мелких трещин, и с каждым днём сопротивления они неуклонно разрастаются. Постепенно первая половинка всё чаще задумывается: возможно заветная мечта, поначалу казавшаяся таковой, никакая не мечта, а скорее ошибка или недоразумение. Этой половинке кажется, что где-то по земле возможно ходит истинный избранник, который ждёт и грезит о воссоединении. И если половинка избавится от удушающих отношений, то наконец обретёт истинное счастье и подлинное единение с другим человеком. Которое откроет новые горизонты, и дарует истинные чувства, ещё более сильные. Что совсем неудивительно, ведь если первые отношения служили источником небывалых эмоции, о чём заблудший человек до сих пор не забыл, оказались не истинной любовью, то стоит ему воссоединится с тем, кто, как он думает, доподлинно предназначен судьбой, значит обретёт невиданное, всеобъемлющее и всепоглощающее счастье.

Заблудшая половинка надеется, что новые отношения сполна удовлетворят его алчные потребности, утихомирят вину за отмирающие первые чувства, вознесут на небывалые высоты удовольствия, помогут забыть совершенное предательство, которое даже не считает таковым. Разве можно осуждать стремление отыскать и познать истинные чувства, несравнимые с суррогатом, каким бы страстным он ни казался поначалу. Теперь же первые отношения иначе чем суррогатом не назовёшь. Они оказались подделкой, ничего не стоящей пустышкой. Если бы чувства были настоящими, то они никуда не исчезли, ведь так?

Только что делать второму человеку… Который абсолютно и твёрдо убеждён в том, что отношения были настоящими, искренними. И его чувства по сей день продолжают оставаться именно такими. Госпожа Любовь всё также щедро одаряет его, требуя отдачи. И человек начинает думает, что возможно он чего-то недодал, не показал, как сильно любит, уделял недостаточно внимания своей половине. Тогда он бросается любить и выражать свои чувства ещё яростней и неудержимей, ведь если того, что он делал раньше недостаточно, значит отдавать нужно больше. И он действительно даёт, ибо сама Любовь продолжает щедро раздавать дары; предназначенное для двоих теперь в изобилии выливается на него одного.

Но вот парадокс — чем больше человек отдаёт любви другому, тем больше его любовь становится не нужна.

Ибо тот, кто посчитал первую любовь ошибкой, закрылся от неё навсегда. Отрёкся. Ему невдомёк о последствиях или попросту плевать. Да и когда возможные последствия волновали человека, вступившего на охотничий путь в стремлении догнать и заполучить истинную любовь.

Знаешь, я думаю, сама Любовь не может существовать без взаимности, так же, как и люди её испытавшие. Влюблённому нужна отдача, а Любовь требует отдачи от двоих. Только взаимности больше нет, отречение одного из них убило её. Одна половинка отказалась от своих чувств, вторая — взрывается от их переизбытка. Невозможно заполнять сосуд, предназначенный для двоих, не ожидая того, что излишек не перельётся через край, сметая всё на своём пути. Прогневлённая Любовь, обманутая в самых искренних, неподдельных чувствах, униженная, оскорблённая, она требует возмездия; и подвластная ей вторая половинка последует за ней. А уж если добавить неразумно провоцирующее поведение половинки-предателя… Тогда Мирушка, жди беды.

Прежняя чистая любовь, отравляясь ядом ревности и переполняясь неудовлетворённостью, не получая ожидаемого эмоционального отклика от любимого человека, рано или поздно превращается в злобу, гнев и требует вернуть украденное или возмездия. К сожалению, возвращать больше нечего, любовь осталась у одного из них. Тогда открывается лишь один возможный путь — месть, в любом из её проявлений. Предатель должен быть наказан, чтобы второй смог пережить боль предательства, измены и лжи. Самоцелью становится уничтожение изменщика или чувств, что остались в обманутом. Или потребуются оба варианта. Но как ни крути, последствия фатальны…

Когда Пётр замолчал, мне было тяжело оставаться недвижимой и безмолвной, приходилось сжимать пальцами горло, чтобы не завопить во всю глотку от услышанного.

— С ума сойти, Петя… — слова застревали.

Его история окунула меня с головой в собственную трясину обид, непонимания, неоправданного унижения. Я наблюдала за выражением его лица, но впервые глаза показывали пустоту. Ничего в них не отражалась, кроме грязного серого льда, испачканного временем, помутневшего от разводов, испещрённого рваными бороздами. Если он пережил всё, о чём говорил, то…

— Я рассказываю не для того, чтобы тебя напугать, Мира. — Пётр прервал поток моих собственных жутких размышлений, вызвав тем самым волну благодарности, ведь пока говорил он — я не думала. — А чтобы предостеречь. За сильными чувствами всегда следует горе.

Причины могут быть самыми разными: искушение деньгами, властью, соперницей или соперником, успехом, признанием. Не важно, что или кто послужит катализатором. Главное какова будет отдача. Если бы чувства не бурили горной рекой, спускаясь с самой вершины, набирая сумасшедшую скорость, перекатываясь через валуны и поваленные ветрами брёвна, не вписываясь в повороты играючи прокладывая новый путь. Рано или поздно обнаружив обрыв, своевольная река устремится вниз разрушительным, смертоносным водопадом, попав под который ничто не уцелеет, но разлетится на мелкие частицы, чтобы соединиться не в любовь, а в жажду мщения.

Покуда спокойная река, вьющаяся голубой лентой по равнине, время от времени выходящая из берегов, неизменно возвращается к изначальному руслу. Безмятежная река не знает бурной, неистовой страсти, она не кричит громких слов о любви. Она тихо плывёт и позволяет плыть вместе с ней тому, кто захочет. Кто примет и поймёт её, поддержит, кто не станет чинить препятствий на пути. Она с благодарностью омоет своими спокойными водами и подарит прохладу исстрадавшемуся сердцу. Да, с ней не познаешь клокочущих чувств, но зато она сможет быть благодарной, верной и преданной своему партнёру. Ведь они устремятся в одном направлении, без резких поворотов рукавов, не встречая валунов и обрывов. Спокойная река подарит утешение, а не исступлённую страсть и безумную любовь.

Просто помни, чем сильнее чувства, тем интенсивнее отдача и последующие несчастья. Даже то, что человек познал сумасшедшую любовь не даёт гарантии того, что эти чувства будут доступны ему вечность.

После последних отзвучавших Петиных слов, я переключилась на размышления о реках, представляла шумный водопад с озёрной гладью воды внизу, по которой расползались круги, постепенно затухавшие ближе к берегу, извилистую реку среди шумливых ветрами лиственных и хвойных лесов, что угодно лишь бы не возвращаться к разговору. Я даже не подозревала насколько мужчина, не обязательно Пётр, мог быть поэтичной личностью. Всем известно, лучшие художники, повара, писатели, музыканты — мужчины. И только сегодня мне довелось оценить разницу. Оказывается, целеустремлённость и предприимчивость не препятствие к желанию реализовать душевный романтизм. Почему-то раньше я всегда разделяла понятия успешный-мужчина-бизнесмен и мужчина-романтик. По какой причине мной было принято за аксиому, что волевой, крепко стоящий на ногах человек не способен на возвышенное? Но пока я думала о стороннем, из моего рта вырывались любопытные вопросы, требующие прояснений:

— Но не обязательно же, что сильные чувства заканчиваются горем. Люди, как и обстоятельства, разные.

— Мира, наивное дитя. Все люди одинаковы до тошноты. Все подвержены одним и тем же страстям: алчность, корысть, в молодости добавляется разврат. Больше ничего нет. Всё остальное производные с причинно-следственными связями. Верность и преданность давно похоронены под завистью и злобой. Люди разучились служить благим целям и идеалам, низменное и ничтожное теперь в почёте. Сильных духом и чистых душою давно не встретишь. Если же таковой человек вдруг повстречается на твоём пути, то советую держаться за него всеми силами, потому как с большей долей вероятности, второго ты не встретишь.

— Не знаю. Ты бы променял сумасшедшие чувства на, как ты называешь, спокойную реку? Смог без оглядок прожить, заведомо зная, что твой избранник тебя не воспламенит и не сгорит вместе с тобой?

— А ты?

— Не уверена… но предполагаю, что не смогла.

— Почему? Даже зная, что ничего хорошего безумные чувства тебе не принесут, ты всё равно выбираешь их?

Его изумление казалось искренним и оттого пугало, но я не рискнула соврать:

— Честно, не знаю. Но скорей всего именно так.

— Тогда ты глупее, чем я думал. — Прозвучало резко и неожиданно. Обидно.

— Возможно. Но мне кажется лучше узнать и переболеть, чем не узнать никогда и до конца своих дней фантазировать: а каково это, когда любишь на разрыв, до помутнения рассудка, до отречения от всего, в том числе и от себя самого.

— Максималистка. Всё или ничего.

— Извини, но я просто не понимаю, как можно считать свою жизнь полноценной, не испытав хотя бы раз пресловутые «всё или ничего». Я думаю, что большинство людей, по крайней мере с живым темпераментом, а не законсервированные нытики, предпочли бы испить помимо чувств и возможную горечь, чем всю жизнь плыть по вяло текущей реке, зато без потрясений.

Пётр промолчал, я же пришла к выводу — он со мной не согласен.

— Но ведь твой рассказ, ты…

«Замолчи, Мира, ради самой себя замолчи и не лезь! Тебе Подольского мало? Тебе детских приютов мало? Куда ты лезешь?» Я потёрла кончик носа… почесала подбородок, пожевала нижнюю губу и всё равно влезла:

— Ты действительно так сильно любил?

Пётр изменил положение на диване, поднялся повыше и снова сгрёб меня к себе под бок.

— Мне было двадцать, когда я влюбился. Она на два года младше. Обоих накрыло с первого взгляда. Может не с первого, но со второго точно. Едва познакомившись, мы уже не могли оторваться друг от друга. Я — тогдашний неопытный сопляк радовался, что повезло встретить девушку с родственной душой. Мы оба счастливы, без ума друг от друга, всё время вместе, как будто не могли насытиться. Через несколько лет поженились. Что лично мне виделось естественным развитием отношений, поскольку обоюдная нужда даже с годами не утихла. Свободное время в основном проводили в постели, и закономерным итогом через год после свадьбы появилась Алиса. До рождения ребёнка отношения были безоблачными, может даже слишком. Никаких скандалов или ссор, наш брак казался мне идеальным. Этаким типичным хеппи-эндом, который описывают на последних страницах женских романов или снимают финальной сценой в кино. Я всё также любил и был уверен, что любим. Поэтому не обратил должного внимания на проявившееся у жены недовольство и вспыльчивость. Отмахивался, списывал на рождение ребёнка, связанные с этим бессонные ночи, стресс послеродовой опять же. В те годы мои доходы были гораздо скромнее теперешних, и мы не могли позволить себе няню. Может это в некоторой степени сыграло свою роль…

«Что за ерунда? Брак по любви не подразумевает под собой меркантильности, — я размышляла, пока Петя погрузился в безрадостные воспоминания и замолчал, — можно понять те семьи, в которых полный швах, что называется, живут от получки до получки. Муж пропивает семейный бюджет либо приносит копейки. Если семья обеспечена средним доходом, то никакой меркантильности стоять рядом не должно. А коли она проявилась, вывод прост — любви не было изначально… Ты уже наделала столько выводов, Мира, наверно 80 из 100 голый самообман».

— Пока жена сидела дома с ребёнком, я хватался за любую работу. А всё свободное время уделял дочке. Меня страшило пропустить самое важное, что могло быть в жизни родителя: первую улыбку, первый шаг или слово. Да что там, любое событие и достижение Алисы именовалось «первым» и рождало во мне запредельную гордость. Когда со стороны жены упрёки переросли в скандалы… Даже не знаю, где я ошибся… В какой-то момент заметил, что почти перестал спать. Днём работа, вечером маленький ребёнок и недовольство жены. Я старался сводить её в ресторан, кино, делал подарки, не брильянты, конечно, всё чаще вставал по ночам успокоить или покормить Алису. Я разрывался. Но ведь они были для меня всем. Думал она чувствовала тоже самое и… что-то пропустил. Наверно чересчур увлёкся дочкой, она по крайней мере улыбалась и не скандалила, а когда подросла, каждый вечер бежала встречать и с хохотом, визгами радовалась моему возвращению с работы.

«Я не смогу… Это невыносимо. Ну почему жизнь настолько несправедлива?!»

— Кстати, первым словом Алисы было не «мама», а «папа». И только ради этого я плевал на сон. Все бессонные ночи стоили одного слова и её шкодливой, редкозубой улыбки.

Я выбралась из-под руки Петра и уселась по-турецки рядом, плотнее запахнув халат; оставаться в расслабленной позе под его боком невозможно. Мой большой палец на левой руке скорей всего к окончанию вечера будет обглодан до кости. Потерев замершие ладони друг о друга, я намеревалась разогнать кровь и перестать грызть ногти. Ожившие воспоминания мои и Пети перемешивались в голове, наслаивались друг на друга, рисуя новые картины. Кто бы нас остановил. Он поймал мою ледяную ладонь и крепко сжал своей. Кто из нас нуждался в большей поддержке?

— Однажды случилась командировка, а перед этим мы с женой крупно повздорили, чему Алиса стала невольным свидетелем. Я тогда отработал в авральном режиме, лишь бы не оставлять надолго жену и дочь. Потому что иногда мне приходилось работать в выходные, плюс те же командировки, и претензии жены были вполне обоснованы. Я торопился как мог, но пока Алиса находилась у бабушки, жена совсем не скучала в компании любовника. Я до сих пор не понимаю почему не убил обоих. Но то, как повёл себя дальше простить не могу по сей день…

— Всё-таки убил? — я знала, что шутка ниже плинтуса, и молчание — золото. Только собственные ожившие призраки кружили вокруг и путали мысли.

— Нет, все живы. Я её простил.

— Что ты сделал? — мне показалось, что я ослышалась.

— Да, Мира. Ты правильно поняла.

«Он должен замолчать. Я должна заставить его замолчать».

— Возможно я врал сам себе. Но я верил, что простил. Мы стали жить, как раньше. Она пыталась или делала вид, я само собой пытался. Примерно год спустя я смог впервые вздохнуть с облегчением, что нам удалось преодолеть сложнейший кризис, мы сумели наладить отношения и вновь научились жить без ссор и скандалов. Если не ради самих себя, то ради Алисы. Только в один не прекрасный для себя день мне пришлось смотреть, как моя жена, которая прошлой ночью отдавалась со всей страстью, а утром проводила поцелуем, стояла на улице неподалёку от нашего дома и целовалась. С кем бы ты думала?.. Тем самым любовником.

— Этого просто не может быть. Так не бывает. — Я спрятала лицо в ладонях. «Дайте мне кто-нибудь ружье, я сделаю то, что не смог Петя и заберу дочку себе».

— Бывает гораздо хуже, Мира, поверь.

Я не верила. Мы добрались до самого дна, где ноги крепко увязли разбуженным илом. Дальше просто некуда.

— Затем она решила прекратить фарс: забрала дочь, съехала на съёмную квартиру, хотя ни дня за всю жизнь не проработала и подала на развод.

— А ты? — я предугадывала вероятный ответ, и поэтому не желала его знать. Иногда чужая боль — ноша потяжелее собственной.

Пётр замолчал, мужчине в разы тяжелее признаваться в собственных слабостях, а я не хотела, чтобы он продолжал. Но кто нами управлял сегодня?

— Я обивал её порог, Мирушка. Давил на материнские чувства, прикрывался Алисой и просил сохранить семью.

— Ты… ты правда на это пошёл?

— Я делал вещи гораздо хуже, к собственному теперешнему сожалению. Но не буду говорить о них. По крайней мере сегодня. Иначе ты плохо обо мне подумаешь, а я этого не хочу.

— Судить человека за то, что он испытывал искренние чувства? Мне кажется это неправильным. Я вряд ли подумаю о тебе плохо.

— Ты не можешь знать о себе всего. Давай закончим на сегодня, поздно уже. И ты наверно устала.

— Ну уж нет. Рассказывай до конца, иначе я не смогу уснуть.

Он хохотнул, но получилось грустно. Действительно, похожие «сказки на ночь» мало способствовали крепкому сну. Жаль, что валерьянка осталась дома. Может спросить у Петра про успокоительные капли? Коротко поразмыслив, я всё же склонилась к тому, что наши отношения не вышли на стадию, когда можно без стеснения попросить накапать валерьянки.

— Конец истории не весел и не красит меня, поэтому опущу подробности. Я бегал за ней долго. И понимал, насколько жалко выглядел со стороны. Она в открытую встречалась всё с тем же любовником и нисколько не стыдилась продемонстрировать мне бурное развитие их отношений. Сделать это не составляло труда, поскольку я бросил работу и почти безвылазно торчал неподалёку от её новой квартиры. Предлогом разумеется служила дочь. Но на самом деле мне отчаянно хотелось вернуть обеих. Рано или поздно я очутился в психушке, если бы не Алиса. Однажды, уже после того, как нас официально развели, я наблюдал безобразную сцену. Моя пятилетняя дочурка громко скандалила с матерью на улице, она применила весь возможный девчачий арсенал: истерила, топала ногами, визжала. Я не вмешивался, надеясь, что мать сумеет найти подход к родной дочери. Но у Алиски первой сдали нервы, и она вдруг выбежала со двора. А бывшая жена с любовником, стоявшим там же, без торопливости, совершенно спокойно сели в машину и уехали. Она, конечно, потом убеждала, что они поехали за Алисой, но я не поверил. Мне повезло — Алиса не успела убежать далеко и, к нашему обоюдному счастью, не выскочила на проезжую часть улицы, держась подле домов. Я забрал её к себе и впервые по-настоящему обрадовался, что разведён. С той поры я дал себе зарок никогда и ни при каких обстоятельствах не волочиться за женскими юбками. Не в обиду тебе, Мирушка. Но повторения первого брака я не допущу. И никаких страстей, ураганов, выяснения кто прав-виноват, признаний в любви я больше не хочу.

— Мне жаль, Петя, — на его лице моментально проступило угрюмое недовольство, что пришлось торопливо уточнять неосторожные слова, — не думай, что я жалею тебя. Скорее я жалею её. Ты — хороший муж, заботливый отец, а она глупая, эгоистичная курица, которая профукала огромное счастье в виде крепкой и любящей семьи.

Странно, что я не билась в истерике. Рефлекс сухих глаз, благодаря жёстким наставлениям Людмилы Геннадьевны, срабатывал на отлично. Но молчаливые рыдания мне никто запретить не мог. Я хотела всего того, что у бывшей жены Петра было с избытком. Иногда, в минуты острого одиночества особенно, я вдруг осознавала себя стоящей на коленях и со сложенными в молитвенном жесте руками. Я не читала в такие моменты молитв, сложно прочесть то, чему никогда не учился. Но память не давала мне забыть. Образы того, как должна была сложиться наша семья с Герой: совместные ежевечерние посиделки у камина, вылазки на природу (горные велосипеды — табу), проводы багряного солнца на закате — Гера держал бы на руках дочку, а я обнимала мужа и подросшего сына. Это моя мечта, моя цель, мой смысл жизни — был… Моё счастье отобрали не спросив, а Петина супружница выкинула своё добровольно. У них же дочь… М-да, дети — особая непроходящая боль.

Нас окутала тишина, Пётр с нахмуренным лбом и сжатыми плотно губами смотрел на меня чересчур внимательно и возможно придирчиво. Меня коротко полоснуло страхом, что я невольно задела его словами о жалости. Он вроде закончил непростой рассказ и должен был отпустить напряжение, но этого не произошло. А продолжение разговора шокировало намного больше, чем его отзвучавшее признание.

— Прошлое — это всего лишь прошлое, Мира. Там ему место. В одном ты права — я хочу отношений с тобой. Но ошиблась в другом — развлечение меня не интересует. Найти того, с кем можно приятно провести время — не проблема. Но отношения — это что-то другое, верно?

Мы погрузились в настолько глубинную откровенность, что всего слишком много. Пётр открыл себя с немыслимых сторон. Сейчас былое сравнение его с Подольским казалось смешным и даже ущербным. Лишь бы он не задавал вопросов, на которые я категорически не собиралась искать ответы.

— Ты мне нравишься, Мирушка, очень сильно. Ты умная, весёлая, честная, — на мой удивлённый взгляд он, впервые после откровений, тепло улыбнулся, — твоё замужество препятствовало приглашению на свидание, но не мешало мне за тобой наблюдать. И не делай круглые глаза. Я же признался в симпатии. Если бы ты не выскочила за Подольского… — он вновь о чём-то задумался, а я даже не пыталась возобновить разговор. Язык одеревенел, мне оставалось только бестолково хлопать ресницами и надеяться, что скоро всё закончится. — В общем я покорён и готов предложить тебе свою фамилию.

— Мм…

— Можешь не отвечать сразу. Подумай, я тебя не тороплю. — Пётр склонил голову вбок и разглядывал меня как диковину.

Слов не находилось, но что-то отвечать придётся, так?

— Хм…

— Я наверно тебя шокировал. Но моё предложение — это не шутка и не розыгрыш. Я тщательно взвесил и обдумал решение и, если тебе интересно, как-нибудь поделюсь своими мыслями.

— Эмм…

Да что говорить то? Может лучше аккуратно собрать свои вещи и уйти по-английски? Мы, конечно, увидимся в понедельник, но до него два дня, в течение которых я возможно подберу приемлемые варианты ответов. Пётр тем временем поднялся с дивана и потянул меня за кисть, вынуждая встать.

— Время уже позднее, я покажу твою комнату.