Ревность 2

Кристина Французова, 2023

2-ой заключительный том.Семейные ценности – вот что отстаивала Мирослава, когда любимый муж превратился в тирана. Она сбежала в ночь, в никуда, чтобы спасти собственную жизнь и остатки самоуважения. Не имея денег, жилья, работы, в руках один чемодан и диплом экономиста. Когда тебе 27, сложно начинать с нуля. Но судьбу не интересуют наши планы.Любовь обернулась разочарованием. Надежды испарились. Мечты остались в доме, из которого сбежала.Мирослава решительно/безрассудно перевернёт свою жизнь, но что ей это принесёт…Старые знакомые + новые роли = кто получит итоговый приз…ХЭ для героини есть (не путать с ХЭ для читателя).

Глава 30

Не смеялась и не пела,

Целый день молчала,

А всего с тобой хотела

С самого начала:

Беззаботной первой ссоры,

Полной светлых бредней,

И безмолвной, чёрствой, скорой

Трапезы последней.

А. Ахматова, 1962 г.

— Привет. — Пётр прошёл вслед за мной на кухню.

— Ужинать будешь? Я приготовила пасту.

— Думаю лучше поскорее начать и закончить разговор, о котором ты просила. Слушаю тебя, — со всей невозмутимостью он сел за стол и обратил свой ясный взор на издёрганную меня, когда я устроилась напротив.

— Может хотя бы чай? — полдня настраивалась, но смелость испарилась бесследно с приходом Загороднева.

— Мир, не тяни, а? — Его снисходительно-покровительственный взгляд взбесил. Но злость только помогла, укрепляя слабый дух.

— Вот, — я пододвинула к нему документы, которые прочитала не меньше сотни раз.

— И?

— Почему чужой секретный документ, не подлежащий разглашению, лежит в твоей папке.

Он мазнул по бумагам лениво, без интереса, не проявив даже толики волнения. Словно перед ним чистый лист, не значащий ровным счётом ничего. Усмешка на его непроницаемом лице мне не понравилась.

— Во-первых, это не секретный документ, а обычная ксерокопия. Во-вторых, рыться в чужих вещах не допустимо. А в-третьих, к тебе и ко мне эта бумага не имеет никакого отношения.

— Не соглашусь. То, что это копия для меня не играет роли. Копия не рождается из воздуха, а значит где-то лежит оригинал. Моё имя там как раз таки указано, а твоё нет. И у меня есть все основания спросить, почему копия документа оказалась у тебя? Вернее, зачем она тебе?

Пётр отвернулся, а мне подумалось, что если он был кристально честен, то продолжал смотреть в глаза.

— К нам с тобой это действительно не имеет отношения.

— Хочешь сказать, что женитьба на мне и копия завещания никак не связаны?

После громкого язвительного смешка серые глаза вернулись к моим, но выдерживать его режущий взгляд было непросто.

— У меня достаточно денег, Мира, чтобы обеспечить нас обоих. Вспомни о том, что я на треть спонсирую твоё увлечение. А забаву ты выбрала отнюдь не дешёвую.

Покоробило это его «забаву», и я не скрывала:

— Выбирай выражения, Пётр Аркадьевич. — И сразу новая мысль едва не прикончила на месте: — А может ты считаешь… что я с тобой сплю за помощь в организации Центра? — Мне резко подурнело, до чёрных мушек перед глазами.

— Глупости. Я никогда так не думал. Центр — дело нужное и благородное. Однако, согласись, весьма дорогостоящее. Но даже вкладываясь в него, я не обнищаю. Поэтому не стоит придумывать ужасы там, где их нет.

— Я бы не придумывала, будь ты откровенным с самого начала.

— Так я откровенен во всём, что касается нас двоих. Это, — кивок на скреплённые чёрно-белые листы, которые словно непреодолимая зияющая дыра между нас, — к нам никаким боком не относится.

— Тогда зачем тебе завещание Подольского?

Пётр поднялся из-за стола, чтобы пройти к окну. Руки в карманах брюк, плечи и спина окаменели, и весь его вид подтверждал, что каким бы равнодушным он ни хотел казаться, тем не менее наэлектризован Загороднев также, как и я.

— Мне поступило некое предложение помочь свалить Подольского в обмен на то, о чём говорится в документе.

Я догадывалась, но признание всё равно прозвучало раскатом грома, пугая, но и поражая тоже. Куда влез Подольский? Кто Загороднев такой, если решал кого и как валить или не валить?

— Это Прохор тебе предложил?

— Да. — Он повернулся ко мне лицом, и я непроизвольно съёжилась под обращённым на меня прицелом глаз. — Но ирония в том, что я бы в любом случае сделал то, что сделал и без бумаги. Мне не нужны акции, чтобы жениться на тебе. Я не ставил целью уничтожение Подольского. Всё, что от него требовалось, он сделал сам. Ваш развод развязал мне руки в отношении тебя.

— А что ты сделал для Прохора? — я не была уверена, что получу честный ответ, но очень хотелось разобраться.

— Переориентировал одного жирного клиента Подольского на фирму Прохора. Только и всего.

— То есть ты намеренно влез в чужие дела, напакостил и сейчас говоришь — только и всего?

— Мира… — серые глаза сверкали, но больше не завораживали. Стоящий передо мной человек оказался способен на подлость ради достижения личных целей, и что ему стоило избавиться от меня, когда надоем. Или, когда акции завода ему вдруг понадобятся. Уничтожить Подольского и дело в шляпе — Мира разбогатела, а следом и её устранить не составило бы труда. И так угодили в сырую землицу Мира и Гера, некогда любившие друг друга без памяти, но не сумевшие сохранить и удержать любовь. А по одиночке они оказались слишком уязвимы и лёгкой добычей для стервятников. О чём я думала?..

— Мира, не выдумывай. Ничего с твоим Подольским из-за одного клиента не случилось, — Пётр подошёл вплотную и вынудил меня встать, чтобы, крепко удерживая за плечи, сосредоточенно разглядывать моё лицо (его любимое занятие). — Гарантирую, что его бизнес не пострадал из-за моего вмешательства. Я говорю тебе правду. Возможно, пошатнулся и то слегка. Но не пострадал. И не должен был пострадать. Не от моих рук. Для меня это слишком мелко и несерьёзно. Я получил тебя без подковерных игр.

— Значит, обсуждая за спиной Геры его бизнес с его же так называемым партнёром, ты не считаешь это подлым?

— А ты будешь защищать его до последнего, да? — он даже не пытался скрыть обиду и разочарование от моих слов.

— А причём тут я? — вскипела моментально, — это ведь ты и Прохор что-то там задумали. Тайком, за спиной. Даже если ты не участвовал напрямую или участвовал, но незначительно, ты знал. Знал и не сказал! Если не Подольскому, то хотя бы мне ты мог сказать. Так нельзя, Петя… И не делай вид, что не понимал к чему вёл Прохор. Вступить в наследство можно только после смерти наследодателя. Иначе какой ему смысл предлагать тебе завещанные на моё имя акции? Всё это мерзко, понимаешь? Он планировал физическое устранение Подольского. И где гарантия, что он не на пути к осуществлению своих планов.

Произнесла вслух и сама ужаснулась сказанному. Прозвучавшие выводы просто отказывались умещаться внутри моей головы. Всерьёз обсуждать возможность оборвать чужую жизнь… Разменивать человека на бумажки?! Каким же гнилым надо быть изнутри, чтобы приходить в дом человека, называть его другом, совместно преломлять хлеб, улыбаться его жене и родителям, а за спиной готовить предательство. Как сильно надо ненавидеть или как сильно надо желать богатств? Кошмар до неприличия затянулся.

— Хорошо, — он отпустил меня и сделал шаг назад, увеличивая расстояние. Я должна была радоваться обретённой свободе, но острое ощущение грядущего конца пронзало без жалости, сразу насквозь, оставляя застрявшее древко стрелы аккурат в середине сердца. С трудом удерживала себя от того, чтобы не вернуться в кольцо надёжных рук. «Что с тобой, Мира? Эти руки больше не гарантируют твою безопасность».

— Я не мальчик, чтобы оправдываться перед тобой. Верить или нет — твоё право. Ты большая девочка и в состоянии сделать необходимые выводы, — не догадываясь о моих метаниях продолжал Загороднев, — я признаю, что допустил в отношении Подольского один некрасивый поступок. Но я никогда не планировал его разорение и тем паче физическое устранение. Мне это не сулило ни финансовой, ни личной выгоды, не говоря об уголовном кодексе и этической составляющей. И мы снова возвращаемся к прежнему вопросу, как всё это относится к нам с тобой?

— Не понимаешь или делаешь вид? — я с удивлением отмечала, что Пётр отказывался признавать очевидное, — если ты однажды поступил так с Герой, то, где взять уверенность, что со мной в будущем ты не поступишь также.

— Не равняй. Бизнес — это всего лишь бизнес. И как бы пошло не звучало — ничего личного.

— Хочешь сказать, что твой интерес ко мне не стоял между тобой и Подольским, когда ты вставлял ему палки в колёса? Я может и дура, но не до такой же степени.

— Девочка. Бьёшь меня моим же оружием. Кого я вырастил? — он улыбался, но до того печально, что моё отзывчивое сердце замирало. А через паузу он огорошил меня не меньше, чем когда делал предложение. — Тогда поступим следующим образом: мы с тобой подпишем добрачное соглашение, в котором я не претендую ни на какое имущество, которым ты владеешь сейчас и которое приобретёшь во время брака со мной. Так ты будешь уверена, что я не укокошу тебя морозным зимним вечером, празднуя рождество за городом, прикопав в ближайшем сугробе.

— Рада что тебе весело, — мне почему-то было не до шуток.

— Отнюдь. Мне не весело, Мира, — он не кричал, но его голос звенел, — я в шоке от того, в какие дебри ты залезла. Твои размышления притянуты и абсолютно беспочвенны. Идиотская ксерокопия, на которой ты базируешь свои фантазии сама по себе ноль, пустое место. Она не имеет ни грамма юридического веса. Это просто бумажка для туалета.

— Пусть копия, но для меня она значит очень многое, и многое меняет.

Новый взгляд — холодный, колючий и расчётливый оглядел меня сверху донизу. Я сжалась и внутри, и снаружи. Не позавидуешь тому, кто окажется в стане врагов Петра Загороднева.

— Вот даже как. Что ж дело твоё. Только подумай хорошенько, прежде чем сделать последний шаг.

— Мне незачем думать, Петя. Всё предельно ясно. Ты говорил любви не будет, но просил доверия. Любви как не было, так и нет, но и доверия больше нет. И что остаётся? Постель? Скучно, заурядно, не интересно.

— Надо же. Я тебя считал близким человеком. А ты меня называешь постелью. Забавно. Выходит, ты до сих пор не разлюбила Подольского. По крайней мере это многое объясняет…

Он сел на стул и погрузился в молчание, что-то обдумывая для себя, анализируя и принимая решение. Мне по-хорошему следовало заняться тем же самым. Но близкое присутствие Загороднева, уверенность в котором основательно пошатнулась, мешало разумно мыслить. Я не успела причислить его к врагам, но и другом он быть для меня перестал. Прикрыла лицо ладонями, прячась. Слёз не было и в помине, но душу рвало на части.

— Что ж, возможно, так будет лучше, — Пётр хлопнул ладонями по коленям и поднялся. Я оказалась не готова к его уходу и вцепилась в него взглядом, но он уже повернулся спиной, намереваясь уйти. Скорей всего навсегда. И только перед самым выходом из квартиры он вдруг обернулся и произнёс:

— Если расстанешься со мной знай, обратно не приму как бы сильно ни хотелось тебе или мне. Второго шанса не будет, Мира, даже для тебя. Однажды я принял решение и с той поры никогда не возвращаюсь к прошлому, каким бы заманчивым оно ни казалось и какие удовольствия ни посулит в будущем. Я высокую цену заплатил за то решение и не изменю ему. Ты должна меня понимать. И тебя я предостерегаю от похожей судьбы: не совершай ошибку, которой легко избежать и которая не стоит затраченных тобою усилий.

Входная дверь хлопнула, отсекая мужчину, дарившего мне душевное тепло, защищённость и надёжность, но при этом слишком независимого и обиженного на женщин, и оттого его сердце под надёжным замком. А человек, который отказался испытывать чувства не поймёт боли, когда тебя превратили в средство для борьбы. Пётр привык манипулировать, управлять, добиваться желаемого любыми путями. И я для него была очередной ступенью, одной из… Вероятно, со мной удобнее, чем с другими. А я отныне отказывалась быть удобной.

В голове звенели слова тёти Маши: если вовремя не уйти, то в конце оба рискуют захлебнуться ненавистью.

Я только сейчас начала постигать очевидное — Бывший воспринимал меня в первую очередь с точки зрения удобства. Я была не любимой, не женщиной, которой он дорожил и оберегал, а всего лишь удобной женой. Которую в итоге он легко подвинул, когда захотелось новизны, развлечений, когда захотелось свежего мяса, что Подольский не погнушался привести в дом проституток. И Загородневу со мной очень удобно. Я наступала на те же грабли, сбегая из одного кошмара, чтобы добровольно угодить в другой.

Почему кто-то из женщин с лёгкостью удостаивался того, чтобы в их честь мужчины слагали поэмы, открывали новые звёзды, рушили горы, поворачивали реки вспять… Но не я. Чего во мне не хватало или что в характере с избытком, что давало обоим право вертеть мною как им вздумается, не считаясь с моими желаниями, не интересуясь моими мыслями, интересами, планами на будущее? Что я делала не так, если мои Бывшие мнили себя вправе манипулировать мною, не задумываясь о последствиях и что самое ужасное, не считая свои действия неправильными или оскорбительными. Они, возможно, верили, что действовали мне во благо. Но кроме эгоистичного мужского удобства никакого блага для меня в их поступках я больше не видела.

Потакая Бывшему, я лишь снова и снова давала повод думать, что со мной можно поступать так, как он. Что со мной нужно подступать так, как он. Я терпела, вместо того чтобы дать сдачи или хотя бы вовремя уйти. Он тонул в болоте, и я, не задумываясь о последствиях, прыгнула следом за ним. В итоге захлебнулись оба.

И с Загородневым я поступила точно также. Если бы согласилась выйти за него замуж на предложенных им условиях, то до конца жизни у меня не будет возможности возразить его слову, отстоять личные интересы. Но самое страшное — если я вдруг полюблю, а он так и останется со своим равнодушием, хватаясь за него, как за спасательный круг. Я боялась даже представить, чем всё могло обернуться для меня. Ведь что Подольский не пострадал, так и Загороднев не пострадает. Они не горели в ледяном, вымораживающем огне как я. Они не знали, что такое, когда равнодушие втаптывает хуже, чем жестокость. Когда предпочтёшь вытерпеть агрессию, чем пустой и мёртвый взгляд. Когда готова отвечать согласием на любые, даже неприемлемые условия, подстраиваться под дурное настроение, преданно заглядывать в глаза, заискивать и робко улыбаться в надежде получить скупую похвалу и терпеть, терпеть, терпеть… так долго, сколько выдержишь.

После первого брака я выбралась едва живой. После второго — мне не выплыть никогда. В первый раз я хваталась за воспоминания о недавних чувствах. Во второй — у меня не будет ничего, даже воспоминаний, сплошное раболепие и покорность навязанным условиям. «Да, Мира. Не таким ты себе представляла брачный союз».

*****

Я шла по коридору первого этажа Центра, когда взгляд споткнулся о девчушку пяти лет и мальчика-подростка, которого я не так давно видела перед сорванным уроком рисования. Он из подопечных Железки, Ольги Петровны то есть. Девчушка всхлипывала, а мальчик её утешал, обнимая и что-то бормоча. Присела рядом с ними на соседнее кресло.

— По какому поводу плачем, случилось что?

Девочка вскинула на меня свои круглые синие глазища.

— Ох, — я схватилась за грудь, чувствуя сквозь тонкую ткань рубашки тяжёлое уханье сердца.

Сколько же в её взгляде плескалось грусти и тоски. Одному человеку вряд ли под силу выдержать, когда подобное переполняло душу. Но меня поразило иное…

— Как тебя зовут, рёва?

— Полина, и я не рёва. А это, — девочка кивнула на мальчишку, — мой брат Пашка.

— Ясно, меня зовут тётя Мира.

— Мы знаем.

— Почему не на занятиях? — подняла глаза на паренька и более внимательно изучила его. Надо же, брат и сестра действительно были похожи чертами лица. В прошлый раз я его не особо разглядывала, так, мазнула коротко и всё. У него были те же синие глаза, что у сестры, только более тёмного оттенка, русые волосы, небрежная причёска по причине отросших, слегка вьющихся локонов, губы упрямо поджаты в тонкую линию. В глазах таилась такая же, что у сестры обречённая тоска, но запрятанная столь глубоко, что вряд ли от неё удастся когда-нибудь избавиться. Она успела врасти в него, пустила в сердце свои чёрные щупальца и уже не отпустит добычу. Прости малыш, за то, в чём я не виновата, но глядя на тебя, чувствовала себя предательницей. Он совсем мальчуган, но рядом с сестрой остро бросалось в глаза, что успел превратиться в мужчину. Выковал характер, закалил его страданиям, обжёг болью, чтобы стать для сестрёнки опорой, чтобы обнимать и утешать, когда её страдания всплывали на поверхность и проливались горькими слезами. Ей мало лет, она не успела сродниться со своим горем, стать с ним одним целым, в отличие от него. Он слишком взрослый, слишком многое понимал. Облегчить его страдания можно, избавиться от них — никогда. Оставалось только верить, что у него получится взять над горем вверх, стать главным в их тандеме, чтобы не ему диктовали условия, а он ставил свои. Выбирал свои цели, был верен своим принципам, а не шёл на поводу былых потерь.

— Полинка боится воды.

— Я не боюсь, — на слова брата она надулась, скрестила руки на груди, словно обиженная фея, только прозрачных крылышек не хватало за спиной.

— Если не боишься, то почему не купаешься с остальными?

— Ирка меня в прошлый раз чуть не утопила!

— А кто ваш тренер по плаванию? — я старательно не поддавалась панике.

— Тётя Наташа.

Хм, Наташа вроде ответственная и серьёзная женщина, странно. Если бы случилось какое-то происшествие, то мне непременно доложили. У нас таков порядок — даже малейшие случаи рассматривались мною лично, без исключений. Я тратила уйму времени, порой задерживаясь до глубокой ночи, но пока работа не налажена, а коллектив не притёрся, я до жути боялась возможных неприятностей. Не дай бог случится что-то с ребятишками, я до конца дней себя не прощу. А пока я не удостоверилась, что могла доверять сотрудникам на все сто, пока они не проверены боевым крещением, я не в силах заставить себя ослабить контроль.

— Ты сказала об этом тёте Наташе?

— Нет. Ирка же не специально.

— Тогда почему ты здесь?

— А вдруг она снова так сделает?

— Ты же сама говоришь, что она не нарочно. Так?

— Да, — мотнула двумя хвостиками русая головка.

— Значит и опасаться повторения нет причин. Верно? — она снова кивнула, — тогда пойдём, я провожу тебя на занятия.

Проверила часы. Полчаса до окончания. Хотя бы чуть-чуть девочка успевала поплавать.

— Ты сестру будешь ждать? — со словами обернулась к её брату.

— Да, я стараюсь всегда за ней присматривать.

— Хорошо. А ты хватайся за руку и пошли скорее, пока занятие не закончилось. Я провожу тебя и помогу переодеться.

Она схватила свой маленький розовый рюкзачок, прежде чем мы отправились в раздевалку и душевую. Я дождалась окончания занятия, зорко отслеживая все перемещения Полины. Не забыв выяснить, кто из девочек Ира, чтобы понаблюдать за ней тоже. Но никаких эксцессов не было. Довольные дети, громко разговаривая между собой, делились эмоциями и впечатлениями. Лишь тогда успокоившись, но наказав Наташе на будущее внимательнее следить за девочками, я смогла заняться текущими делами.