Откровение

Открове́ние, в религии и теологии — разнообразное открытие Богом себя самого и своей воли людям. Откровение может исходить как непосредственно от Бога, так и через посредников. В некоторых религиях существуют священные тексты, которые рассматриваются в качестве богооткровенных. Обычно к религиям откровения относят три авраамические религии — иудаизм, христианство и ислам. Однако близкое понятие откровения присутствует и в других религиях (в частности, в зороастризме и индуизме).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

В основе религий лежат откровения. Православное богословие выделяет три вида откровений. Общее Откровение, которое дается через особых, Богом избранных людей – пророков и апостолов. Это Откровение выражено Православной Церковью в Священном Писании и Священном Предании. Индивидуальное откровение, которое дается лично человеку с целью его назидания. Естественное откровение, т. е. те представления о Боге, человеке и бытии в целом, к которым можно прийти на основании изучения самого себя и окружающего мира. Многие исследователи религий отмечают сходство разных религий. Действительно, естественное и индивидуальное откровение доступно каждому.

Группа авторов, Можно ли быть хорошим и не спастись?, 2013

Чем живее пробуждалось у лучших арабов религиозное сознание, тем менее могли они удовлетворяться отвлеченным понятием единобожия без всякой конкретной формы, определяющей отношение человека к Богу. Религиозное миросозерцание семитов, кроме монотеистической идеи, издревле характеризовалось идеей пророка или посланника Божия, то есть человека, находящегося в особом личном отношении к Богу, получающего откровение свыше и становящегося посредником между Богом и людьми, которые через него получают священный закон и писание. Для арабов, как настоящих семитов, без посланника и книги нет настоящей религии. Поэтому те из ханифов, которые не кончали переходом в христианство, жили ожиданием нового пророка, который даст арабам то, что евреи получили от Моисея и христиане – от Иисуса Христа. Был, правда, еще выход. Связывая свою веру с Авраамом, можно было в нем видеть своего пророка. Но вера Авраамова была слишком обща; ее признавали и иудеи, и христиане, однако для образования их религий нужны были кроме Авраама и его веры еще особые посланники и особые откровения. К тому же Авраам не оставил по себе книги. А книга была так необходима для религиозного сознания арабов, что многие ханифы, за неимением подлинных писаний Авраама, добывали и переводили с халдейского языка на арабский распространенные в Сирии и Месопотамии апокрифические Авраамовы свитки (сохоф), принадлежавшие, по всей вероятности, к священной литературе сабиев (крестильников), упоминаемых и в Коране. Но эти чужеземные апокрифы и по происхождению, и по характеру своему могли только поддерживать, но не удовлетворять религиозную потребность ханифов, и ожидание нового откровения осталось в силе среди избранных умов Аравии.

Владимир Соловьев, Магомет. Его жизнь и религиозное учение

Деизм представлял собой угрозу кембриджскому синтезу и с другой стороны. Термин «деизм» сначала использовался как синоним термина «теизм», однако в XVII и XVIII вв. он стал использоваться для обозначения учения, отличного от классического христианского (а также еврейского и исламского) учения о том, что Бог совершает откровение в истории, подтвержденное чудесами, свидетельствующими о Божественных истинах, которые недостижимы посредством одного лишь разума и размышления, – то есть, без особого действия Бога в откровении. Деисты признавали существование Бога, но не Библию как источник воспринимаемого bona fide независимого знания о Божественной воле. Многие деисты допускали, что Библия содержит истины, но при этом полагали, что авторитетность этих истин для верующих приходит не от самой Библии, а от разума и опыта. Лорд Герберт Чербери (1582/1583-1648) являлся важным представителем деизма[134]. Джон Толанд (1670–1722) и Мэтью Тиндал (1657–1733) – более поздние представители, подобным образом искавшие возможности ограничить ссылки на сверхъестественные откровения, удостоверяемые чудесами. Эти авторы часто не были враждебно настроены по отношению к христианству; их деятельность главным образом была направлена на определение того, что они понимали как немистическое, способное быть рационально обоснованным ядро традиции. Однако в понимании традиционалистов деистическое христианство представало Гамлетом, лишенным королевского достоинства, особенно, как в случаях с учением о Воплощении и о Троице, когда классическое учение либо вообще было отвергнуто, либо переинтерпретировано несверхъестественным образом (к примеру, когда божественность Христа можно понимать в том смысле, что Он жил образцовой вдохновляющей и сострадательной жизнью).

Чарльз Талиаферро, Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней, 2005

С достаточной степенью осторожности можно сказать, что в исламском представлении о чудесах, совершенных пророками, в том числе и кораническим Исой – Иисусом, личностная мотивировка, основополагающая для Евангелия, совершенно не находит себе места. Чудо-муджиза – «это деяние, совершаемое пророком по воле Бога как доказательство его права на пророчество. Чудеса являются знамением связи пророка с источником откровения».[94] В этом смысл пророческих чудес по Корану, таков он и для мусульманского богословия. Мысль о том, что единственного умершего сына вдовы Христос воскресил лишь потому, что сжалился над нею (Лк. 7, 13), для последовательного мусульманского богословия непонятна и неприятна, и именно потому, что эта мысль не находит себе основания в этой религиозности, тогда как для христианства основание столь пристального внимания к человеческой личности обусловлено догматически значимым фактом личностного вочеловечения Бога Слова, после которого каждая человеческая личность призвана к оббжению. Это непонимание и неприятие хорошо иллюстрирует пример известного мусульманского апологета XX века Ахмада Шалаби, который отрицал евангельские чудеса Христа на том основании, что, по его мнению, они походили на театральное действо, не имеющее какой-либо цели. Он протестовал: «Бог привел к смерти, а Иисус оживляет».[95]

священник Георгий Максимов, Религия Креста и религия полумесяца, 2004

Откровения могут быть самыми различными. Признание в любви – один из примеров. Но для нас сейчас важно откровение религиозное. Именно о нем и пойдет далее речь. «Субъектом» религиозного откровения (если вообще возможно говорить о Нем, пользуясь субъектно-объектной схемой) является Бог. Именно Он, выражаясь традиционным языком, дает откровение, является источником откровения. Подлинное религиозное откровение – это откровение только от Бога.

Антон Тихомиров, Истина протеста. Дух евангелическо-лютеранской теологии, 2009

В критике откровения огромное значение имеет проблема отношения откровения к истории. Христианство есть откровение Бога в истории, и не в природе. Библия повествует об откровении Бога в истории. Тайна христианства связана с боговоплощением. Обычно говорят, что христианское откровение не есть откровение отвлеченного Духа, а Духа, действующего в истории. Бог вступает в историю, в историю вступает метаистория. Явление Иисуса Христа есть явление историческое, это исторический факт во времени. Но этим создается наиболее сложная проблема, которая обострена библейской критикой, научно-историческим исследованием христианства. Христианство образовалось и кристаллизовалось, когда доверчиво принимали мифы и легенды за реальности, когда еще не существовало исторической критики и исторической науки. Может ли моя вера, от которой зависит мое спасение и вечная жизнь, зависеть от исторических фактов, которые подлежат оспариванию? Может ли моя вера сохраниться, если историческое исследование, благодаря новым фактам и материалам, научно докажет, что фактов, о которых повествует Священное Писание, не было, что это не исторические события, а мифы, легенды, теологические учения, созданные верующей христианской общиной? Официальная церковная история не допускает возникновения подобной проблемы, ибо не допускает, чтобы историческая критика прикасалась к святыням. Известно, как на этой почве фальсифицировалась история. Но духовная религия должна признать, что нет религии выше истины, ибо Бог есть истина и познается в духе и истине.

Н. А. Бердяев, Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого, -1

II век нашей эры был сложным временем для христиан. Противостояние с язычеством дополнилось внутрицерковными разногласиями. Тогда, на заре христианства, еще не было единой точки зрения на многие истины вероучения. В христианстве появились направления, которые принято называть еретическими. Самым опасным конкурентом апостольского учения о Христе был гностицизм, что в переводе с греческого означает «познание». Гностики, будучи весьма образованными людьми, отрицали Божественное откровение, получаемое святыми людьми. Они утверждали, что человек постигает все истины христианской веры исключительно своим умом. Но, по мнению Церкви, самым серьезным заблуждением гностиков было то, что они разделяли человеческое бытие на духовное и плотское.

Сборник, Христианство: век за веком. Очерки по истории христианской Церкви, 2011

Еще одна оригинальная идея каббалистического учения заключается в том, что Божественное «откровение», тайна сотворения мира Богом раскрывается посредством представления о жертве. «Скудные и разрозненные памятники Каббалы с трудом перелагаются на язык современных, и в частности философских, понятий. Но если решиться на такой «перевод», то выходит, что Каббала – ничто иное как своеобразная «философия откровения» – учение о том, как сокровенное, несказанное высшее Божество Эн-Соф (ничто или бесконечное) все же проявляется, открывается ради того, чтобы дать бытие своему «другому» – конечному существованию. Ключевым моментом каббалистических представлений о Боге является так называемый цимцум – самоограничение Божества, его стягивание, уход в себя, предпринимаемый в самом начале творения, чтобы благодаря этому возникло «место», пустое «пространство» для тварного мира. Цимцум является некоей жертвой, приносимой Богом, – Его отказом от части своего бытия, и эта жертва с необходимостью предшествует всей цепи последующих эманаций Божества, всех актов собственно творения».[83] Понятие жертвы восприняло и развило в своем учении христианство, на нем основан его Новый Завет.

Е. П. Борзова, Триадология, 2013

3. Вера в возможность откровения из области высшего мира. Это тоже отличительный признак религиозного мировоззрения. Т. е. речь идет о вере в то, что Божество непосредственно или опосредованно открывает людям Свою волю, недоступные для человеческого разума истины. Все религии опираются на Откровение. По своему существу вера в Откровение есть не что иное, как осуществление предполагаемого религией общения между Богом и человеком, но уже по инициативе Бога.

Дмитрий Лушников, Основное богословие. Учебное пособие, 2015

«Как Христос по-человечески "возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости… и преуспевая в премудрости" (Лк 2, 40 и 52), так и церковь в раскрытии своего учения. Этот процесс есть наглядное отрицание наивной мысли, склонной видеть долг православия только в записывании и недвижном хранении древнего предания. Если бы св. отцы этим ограничились, церковь не имела бы ее настоящей догматики, ни Единосущия, ни Трех Ипостасей, ни двуединства природ и воль во Христе, ни культа Богоматери, ни икон… Как раз учители позднейшие, начиная с апологетов, и особенно отцы золотого века (IV–V вв.), те, которые внесли в раскрытие учения церкви все богатства эллинской культуры и философии, именно они и стали главными столпами хранимого нами по преданию учения церкви в его развитом виде. Этот культурно-исторический, человеческий элемент с его относительностью органически и внутренно вошел в недра церкви, став живой оболочкой абсолютных истин христианского откровения. С одной стороны, этим и греческий язык и принятые в лоно догматов элементы античной философии были сублимированы, освящены и увековечены. С другой, – этим же примером и опытом освящались в принципе и все дальнейшие этапы исторической жизни церкви в грядущих веках, в недрах других народов, иных языков и культур… Путь к этому открыт и благословлен, при условии сохранения естественного пиетета пред честью первенства и благодатной гениальностью свв. отцов греческих. Достигнутая степень раскрытия христианской доктрины и ее антично-философская оболочка – не вечны и не единственны…

А. В. Карташев, Ветхозаветная библейская критика, 1944

Тем более это относится к процессу познания верующих. Откровение передано церкви в целом – организации, а не личностям, – и передано в двух формах, которые являются равноправными источниками учения: в формах Писания и устной традиции (предания). Писание и предание, естественно, не могут противоречить друг другу, ибо имеют единый источник, который есть Истина. При этом они сами по себе, взятые «в отрыве от церкви», не есть истина. И прочтение Писания, и истолкование предания, как известно, могут быть еретическими. Их истинность гарантируется тем, что они есть Писание и предание церкви, которая не может ошибаться. Имплицитно в вере церкви изначально содержались все затем принятые церковные догмы и содержатся еще не принятые, но достоверным свидетельством того, что то или иное положение содержится в вере церкви, является эксплицитное признание их церковью. Вера церкви всегда истинна и всегда «себе равна». Но из «сокровищницы веры» церковь может извлекать, «актуализировать» все новые элементы доктрины, которые, однако, не могут отрицать ранее принятые.

Д. Е. Фурман, Избранное, 2011

Прежде всего – возвращение к истокам. Этот призыв обуславливается глубинной природой христианства как исторической религии, религии Откровения, а не набожности, свойственной человеческому подсознанию. Откровение Божие закончилось со смертью последнего апостола. В Иисусе Христе, распятом и воскресшем, есть все, что Бог хотел дать и открыть людям (Ин 1, 18; 6, 46; 11, 25; 14, 6-11; 17, 6.27). Частные откровения не привносят ничего нового. Поэтому надо с верой вникать в Божий замысел спасения, увековеченный в Писании, и искать в нем следы Откровения о Пресвятой Деве Марии; спрашивать, какое место Она занимает в Божественном плане спасения; кем – по этому плану – Она была в жизни Иисуса и Его учеников. Такой подход убережет от излишне активных поисков нововведений и чего-то сверхъестественного (МС 38), а особое почитание Марии станет более объективным и опирающимся на истину Откровения. По этому пути пошел II Ватиканский Собор. VIII глава Конституции о Церкви (о Богородице, LG 52–69) начинается не с частных откровений или субъективных потребностей верующих, а с истоков Откровения: «О Пресвятой

Иосиф Кудасевич, Матерь Искупителя: библейские размышления, 1996

д) В заключении обратимся к вере Израиля, уверенность которого основана на откровении и которая ближе всех стоит к христианскому Западу. «Вера Израиля предстает не как провозглашение абсолютной трансцендентности Бога благодаря ряду абстрактных богословских построений, но и не как имманентный культ божества, сведенного к биологическим представлениям о плодородии, половом начале и смене времен года, как то происходит в местной хананейской религии. «Символ веры» Израиля, зафиксированный во Втор. 26, 4–9; Быт 24, 1-13; Пс 136, напротив, избирает историю и время той главной сферой, в которой Бог открывает Себя. Таким образом, Бог остается трансцендентным, но вверяет Свое присутствие и Свое слово реальности, которая непосредственно касается человека, – истории»[48].

Луиджи Джуссани, У истоков христианского притязания, 2001

Эсхатологические мифы являются отличительной чертой еврейской и христианской мыслительной традиции. Возможно, кое-что они почерпнули из эсхатологии зороастризма. В писаниях пророков, а более всего в апокалиптической литературе значительное место занимает идея катастрофического конца света. Пророки полагали, что «история спасения» должна быть связана с решающим вмешательством божественных сил. «И будет в последние дни», – типичная фраза пророческой литературы. Когда пророки пытаются описать конец света, они вынуждены прибегать к языку мифов. Описание победы Мардука над драконом – повелителем хаоса в вавилонском эпосе о творении мира – дает им картины и образы, необходимые для описания решающей победы Яхве над силами зла. Как божественный акт создания лежит где-то вне исторических реалий и может быть описан только языком мифов, так и божественный акт, который завершает историю, может быть описан только таким же языком. Из иудаизма эсхатологическое использование мифа было перенесено в христианство, где в полном объеме проявилось в Откровении Иоанна Богослова.

Самуэль Хук, Мифология Ближнего Востока, -1

Отрицание идеи реинкарнации в современном христианстве основано на постулате о том, что в Библии ничего о ней не говорится. Согласно этой точке зрения, учение о переселении душ проникло в христианскую культуру гораздо позже, чем было сформировано основное «тело» Книги книг. А в Откровении Иоанна Богослова черным по белому написано, что к Священному Писанию нельзя добавлять тексты и нельзя исключать тексты из него.

Антонина Соколова, Тайны реинкарнации, 2013

Богословие диалога призвано заниматься не столько теоретическими разработками, сколько поисками практических путей взаимопонимания с верующими других религий. И оно призвано ответить прежде всего на два вопроса: 1) как возможно положительное описание одной веры в понятиях и ценностях другой? 2) как возможно такое религиозное сознание, которое гармонично сочетало бы безусловную преданность своей вере и традиции с позитивным восприятием и признанием других религиозных традиций? Учитывая фундаментальную проблематику богословия диалога, включающую такие вопросы, как: каков смысл многообразия религий в замысле Божьем, как возможно спасение нехристиан, как возможно Откровение вне библейской традиции, как возможно пророчество после Богоявления, я бы осмелился вслед за некоторыми авторами утверждать, что богословие межрелигиозного диалога становится сегодня новым измерением богословия как такового.

А. В. Журавский, Очерки христиано-мусульманских отношений. Хрестоматия для теологического, религиоведческого и других гуманитарных направлений и специальностей высших учебных заведений, 2015

Эту идею на свой лад развивают и христианские богословы, утверждающие, что христианское откровение о Боге-Троице, Отце, Сыне и Святом Духе, готовилось исподволь и что иудейские представление о Боге соответствуют лишь идее Бога Отца, да и то не в полной мере. Но в скрытом виде концепция Бога-Троицы просматривается уже в первых главах книги Бытия.

А. Н. Горбунов, Знакомство с Библией, 2016

Древнейший и первоначальный способ распространения Откровения Божия есть Священное Предание. От Адама до Моисея не было Священных книг. Сам Господь наш Иисус Христос Божественное учение Свое и установления передал ученикам Своим словом и примером, а не книгою. Тем же способом вначале и апостолы распространяли веру и утверждали Церковь Христову. Необходимость Предания видна из того, что книгами пользоваться может меньшая часть людей, а Преданием – все.

, Пространный христианский Катихизис Православной Кафолической Восточной Церкви, -1

Основатель буддизма непальский принц Сиддхартха Гаутама (Будда) главными принципами морали считал духовное совершенствование, отрицание крайностей в поведении (поиск “срединного пути”) и самоограничение. Будда утверждал, что его учение не является божественным откровением, а получено им через медитативное созерцание собственного Духа. Учение не является догматом и результаты зависят от самого человека. Адресованный всем людям “упрощенный” буддистский нравственный кодекс содержит всего пять принципов (Панча Шила), которые перекликаются с заповедями Моисея: «Воздерживайся от убийства, воровства, блуда, лжи и возбуждающих напитков». Провозгласив любовь ко всему сущему, индуизм и буддизм предвосхитили космическую этику: «Человек, достигший совершенства, не делает различия между душою и всемирной природой, между собою и другим человеком». В последующие века буддизм распространился по всем странам Южной и Восточной Азии, приняв своеобразную форму «религии без Бога».

Эдуард Казанцев, Эволюция духа, 2014

А вот понятие «личностного» бога (с атрибутами и формой) казалось как мыслителям, так и практикам этой земли довольно примитивным, незрелым – промежуточной ступенью на пути духовного прогресса. Оно не удовлетворяло их наивысшим ожиданиям. Эта идея, выраженная в откровениях риши (святых мудрецов) не была понята и признана учеными и толкователями других стран, которые изучали и комментировали Веды и примыкающие к ним тексты. Они продолжали рассуждать о ранних верованиях в «многочисленных богов» или о более поздней вере в одного Бога с персональными атрибутами. Такого рода невежество вызывает у индуистов лишь улыбку.

Шри Сатья Саи Баба Бхагаван, Будь самим собой. Ведические практики счастливой жизни, 2010

Первыми источниками зарождающейся философской мысли в Индии, как и в других странах, стали священные тексты, в которых были заложены основы религии и этики. Источники этого периода получили в Индии название «шрути», то есть услышанные через божественное откровение. В противоположность шрути более поздняя литература, носящая более узкий и специальный характер (трактаты по отдельным комплексам вопросов, в частности законоведческие), называется «смирити», то есть то, что запомнилось, приписываемое конкретным лицам. В пер-вом случае речь идет о «священном знании», ниспосланном богами, во втором – о суждениях мудрых людей.

И. И. Бурдукова, Культура и политические системы стран Востока, 2008

Понимание всеобщности христианского спасения способствует прояснению богословских вопросов, связанных с межконфессиональным диалогом, где подобный взгляд на тайну Иисуса Христа играет важную роль[255]. Действительно, при внимательном рассмотрении, важность этого диалога связана не только с процессом «глобализации» современного человеческого общества (фактор, несомненно, способствующий большому интересу к религиям в наше время), но определяется вопросом о вере в Иисуса Христа и Его миссию[256], который этот диалог ставит перед церковным самосознанием. Уже II Ватиканский собор в своем размышлении о сущности Церкви указал на необходимость диалога между религиями как вытекающую из миссионерской природы Народа Божия[257]. И это в силу всеобщего посредничества воплощенного Сына Божия – посредничества, провозглашаемого Новым Заветом единственным и окончательным – благодаря которому религиозные традиции человечества оказываются принадлежащими единому спасительному плану Триединого Бога. Признание центрального места Иисуса Христа в спасительном замысле Божием воодушевляет осуществление межконфессионального диалога, показывая его внутреннюю необходимость для католического самосознания: утверждение единственного, всеобщего и окончательного посредничества Сына Божия, воплотившегося, умершего и воскресшего propter nos et propter nostram salutem [ради нас и нашего спасения – Прим. пер.], отнюдь не ведет к скептическому взгляду на иные религии, но позволяет понять их подлинное содержание и показать их возможное значение для откровения и спасения. Исходя из этого, можно выработать точку зрения, позволяющую дать критическую оценку различным ответам на вопросы, возникающие в межконфессиональном диалоге.

А. Скола, Богословская антропология, 2000

Догматы, рождаясь из спора, имеют характер волевых утверждений. Они отличаются в этом смысле от теоретического познания и психологически сближаются с тем, что носит название «убеждения»[197]. Формы, в которые они облекаются, их логические одежды, заимствуются из господствующей философской доктрины: так, напр., – конечно, не без особой воли Божией, – в истории христианской догматики весьма ощутительно и благотворно сказывается влияние эллинской философии. Однако отсюда никоим образом не следует, чтобы они порождались ею (как полагает Гарнак и др). Вера в Воскресение Христа, «эллинам безумие, иудеям соблазн»[198], как главная тема христианской проповеди, могла явиться только из полноты религиозного откровения, как «миф» в положительном значении этого слова, и лишь в дальнейшем из этого зерна выросла система догматов учения церкви. Догмат есть имманентизация трансцендентного содержания религии, и это влечет за собой целый ряд ущербов, опасностей, подменов; при этой логической транскрипции мифа неизбежно зарождается схоластика (или «семинарское богословие»), т. е. рационалистическая обработка догматов, приноровление их к рассудочному мышлению, при котором нередко теряется их подлинный вкус и аромат, а «богословие» превращается в «науку как все другие», только с своим особым предметом. Правда, эти другие науки, гордые своим имманентно-опытным происхождением, все время косятся на бедную родственницу, видя в ней приживалку, да и самому богословию не дешево обходится это положение в свете. Нельзя, впрочем, отрицать, что и в этой «научной» работе богословия есть известная польза инвентаризации и своя честность Марфы, которая перестала уже быть Марией[199].

С. Н. Булгаков, Свет невечерний. Созерцания и умозрения, 1917

Ветхозаветные патриархи, пророки, великие святые становятся, соответственно, свидетелями этой божественности в одном из возможных проявлений божественной любви. Сама длинная череда этих «рыцарей веры» свидетельствует об их вере в бесконечную трансцендентность и о готовности откликнуться на обращенный к ним особый призыв – как это происходит с Авраамом и Иовом, двумя не-мыслителями (противопоставляющими личное откровение знанию), которые питают размышления Кьеркегора. Асессор Вильгельм, устами которого говорит Кьеркегор – от его лица написано «Гармоническое развитие в человеческой личности…», – доказывает в «Или – или», что зарождение индивида связано с утверждением своей независимости по отношению к родовому, всеобщему. Генезис личности подразумевает отказ от всеобщего и обращение к частному, поскольку «личность является абсолютом, Архимедовой точкой опоры, позволяющей перевернуть мир»2. В данном случае действие, в отличие от концепции Пиндара, носит внутренний характер: отвага героя Полиса оказывается здесь никчемной. Энергия такой личности – иного рода, она вся – в умении слушать и размышлять.

Филипп Серс, Тоталитаризм и авангард. В преддверии запредельного, -1

Такие простые истины – они гораздо более впечатляющи и велики, чем все теологические выводы, именно в силу своей простоты – были хорошо известны искренним в своей вере и хорошо образованным египетским жрицам. Это доказывают дошедшие до нас древнеегипетские тексты и надписи на надгробиях. Истины эти были забыты или цинично отброшены в сторону, как детские фантазии древности, когда их значимость была существенно снижена ненужными и бесполезными «трудами» псевдофилософов. Откровения христианства стали попыткой восстановить эти истины. Я искренне верю в то, что это было прямым вмешательством Высшего Разума, предпринятым, чтобы заставить человека осознать, что разрушение этих инстинктивных и имеющих божественное происхождение способов соединения с Богом было его величайшей ошибкой. Вся христианская мифология ясно указывает на это. Аллегорическое описание падения человека, изначальная необходимость духовного возрождения и стремление к постоянному общению с Богом иллюстрируют необходимость воссоздания процессов, раскрываемых в ходе совершения таинств. Это те эзотерические процессы, при помощи которых человек духовно и лично общался со своим Создателем и архетипом, властью которых он надеялся наконец достичь их пределов.

Льюис Спенс, Таинства Египта. Обряды, традиции, ритуалы, -1

Что касается ремесленной традиции с ее дохристианскими корнями, то она прежде всего космологична, поскольку работа ремесленника вполне естественно имитирует образование Космоса из Хаоса; поэтому ее видение мира не связано непосредственно с христианским откровением, христианский язык не является априорно космологическим. Тем не менее, слияние ремесленного символизма с христианством было жизненной необходимостью, поскольку церковь нуждалась в изобразительном искусстве, для того чтобы облечь себя в видимые формы, и, усваивая ремесла, она не могла не воспринять те духовные потенции, которые в них содержатся. К тому же ремесленный символизм являлся фактором равновесия в психической и духовной структуре христианского города; он, можно сказать, компенсировал одностороннее давление христианской морали, аскетичной как таковой, открывая божественные истины в свете, относительно «не-моральном» и, во всяком случае, ненасильственном. Проповеди, настаивающей на том, что следует делать всякому, кто желает стать святым, ремесленный символизм противопоставляет видение космоса, который свят своей красотой1; он заставляет человека естественно и почти непроизвольно приобщаться миру святости. Очистив ремесленное наследие от искусственных наслоений, навязанных ему греко-римским натурализмом, как бы опьяненным человеческой славой, христианство высвободило сохраненные в этом наследии неувядаемые элементы, вновь утверждающие законы космоса[47].

Титус Буркхардт, Сакральное искусство Востока и Запада. Принципы и методы, 1967

О значении библейского Откровения для экзистенциальной философии хорошо сказал Фондан: «Вера в исторические откровения живого Бога, несомненно, определяет эту Книгу, но ее философия и метафизика могут рассматриваться в самих себе и входить в историю философии без того, чтобы за этим с необходимостью последовало религиозное обращение <…> Начиная с того момента, как в мире появилась экзистенциальная мысль <…> считающая себя светской, она только и делает, что наподобие ночного мотылька вращается вокруг этой философии»[77]. Религиозное обращение – не объективное явление природы и поэтому с необходимостью не следует. Но это не означает, что условий для него не существует. Путь к вере загораживает себе сам человек. И шестовская «борьба» говорит как раз об этом.

В. П. Визгин, Лица и сюжеты русской мысли, 2016

Вот например, что пишет об Апокалипсисе Иоанна Эмануил Сведенборг – один из самых известных оккультистов ХVIII в.: «Многие трудились над объяснением Откровения, но поскольку до этого времени духовный смысл Слова не был известен, они не могли видеть тайны, скрывающиеся там; ибо только духовный смысл раскрывает их. Поэтому толкователи делали различные предположения, и большинство из них применяли его содержание к состоянию империй, примешивая также нечто из церковных вопросов. Однако Откровение, подобно всему Слову, в своём духовном смысле не говорит вообще о мирских предметах, но о предметах небесных, таким образом, не об империях и царствах, но о небе и Церкви».

Виктор Горелов, Откровение, или Тайные общества в мировой истории, -1

Откровение, посланное Пророку Мухаммаду запечатлено в Книге, и искажать его невозможно. Двадцать три года это откровение посылась Пророку и было собрано в Священном Коране. Обретя Откровение, Мухаммад начал свое служение в VI веке н. э. Ислам зародился на Ближнем Востоке, и откровение, посланное Пророку, предназначалось в первую очередь арабам, но теперь ислам стал мировой религией и не знает ограничений по национальному признаку. Быть мусульманином в наши дни уже не значит быть обязательно арабом. Главное для мусульманина – искренняя набожность, смирение и желание служить Богу. Это желание требует напряжения всех его умственных, душевных и духовных качеств. Для того, Кто создал всех и дал в удел каждому его собственный жизненный путь, все одинаково дороги: многострадальный святой, научный исследователь и простой пастух – все они, несмотря на свои грехи, возлюблены Богом столь сильно, что осознать эту силу Его Любви им не дано.

А. А. Ханников, Ислам, -1

Поэтому, в мировой религиозной культуре преобладающе значение приобрели монотеистческие религии: иудаизм, христианство, мусульманство, буддизм, индуизм. Их исповедует большинство населения Земли. Боги, исповедуемые этими религиями, несколько различны по своему отношению к миру, внутренней Божественной жизни, откровениям, степени открытости человеку. Их объединяет одна идея – Бог один численно. «Нет иного бога, кроме Аллаха» – основополагающий постулат мусульманства. «Я есть Господь, Бог твой, и пусть не будет у тебя другого Бога, кроме меня» – звучит первая заповедь данная Иеговой Моисею.

И. В. Мельников, Православная версия происхождения зла, 2012

Откровение, посланное Пророку Мухаммаду запечатлено в Книге, и искажать его невозможно. Двадцать три года это откровение посылалось Пророку и было собрано в Священном Коране. Обретя Откровение, Мухаммад начал свое служение в VI веке н.э. Ислам зародился на Ближнем Востоке, и откровение, посланное Пророку, предназначалось в первую очередь арабам, но теперь ислам стал мировой религией и не знает ограничений по национальному признаку. Быть мусульманином в наши дни уже не значит быть обязательно арабом. Главное для мусульманина – искренняя набожность, смирение и желание служить Богу. Это желание требует напряжения всех его умственных, душевных и духовных качеств. Для того, Кто создал всех и дал в удел каждому его собственный жизненный путь, все одинаково дороги: многострадальный святой, научный исследователь и простой пастух – все они, несмотря на свои грехи, возлюблены Богом столь сильно, что осознать эту силу Его Любви им не дано.

А. А. Ханников, Зарождение ислама, 2012

Откровение, посланное Пророку Мухаммаду запечатлено в Книге, и искажать его невозможно. Двадцать три года это откровение посылалось Пророку и было собрано в Священном Коране. Обретя Откровение, Мухаммад начал свое служение в VI веке н. э. Ислам зародился на Ближнем Востоке, и откровение, посланное Пророку, предназначалось в первую очередь арабам, но теперь ислам стал мировой религией и не знает ограничений по национальному признаку. Быть мусульманином в наши дни уже не значит быть обязательно арабом. Главное для мусульманина – искренняя набожность, смирение и желание служить Богу. Это желание требует напряжения всех его умственных, душевных и духовных качеств. Для того, Кто создал всех и дал в удел каждому его собственный жизненный путь, все одинаково дороги: многострадальный святой, научный исследователь и простой пастух – все они, несмотря на свои грехи, возлюблены Богом столь сильно, что осознать эту силу Его Любви им не дано.

А. А. Ханников, Энциклопедия ислама, 2012

Для Кальвина учение о предопределении – тайна Божественного откровения,100 а не следствие абстрактных богословских рассуждений. Оно объясняет, почему одни люди откликаются на зов Евангелия, а другие остаются к нему равнодушны, и отражает недоступную нашему пониманию волю Божию – «Некоторым предназначена вечная жизнь, а другим – вечное проклятие».101 В этом контексте предопределение можно считать не столько частью вероучения, сколько «окончательным результатом освященных Писанием размышлений о влиянии благодати на людей в свете загадок человеческого опыта».102

Ю. В. Зудов, Запад и западное христианство на рубеже тысячелетий, 2011