Неточные совпадения
— Для
чего, на кой черт? Неужели ты думаешь,
что если бы она смела написать, так не написала бы? К самому царю бы накатала, чтобы только говорили,
что вот к кому она пишет; а то видно с ее письмом не только
что до графа, и
до дворника его не дойдешь!.. Ведь как надула-то, главное: из-за этого дела
я пять тысяч казенной недоимки с нее не взыскивал, два строгих выговора получил за то; дадут еще третий, и под суд!
— Нет-с! — отвечал Ванька решительно, хотя, перед тем как переехать Павлу к Крестовникову, к нему собрались все семиклассники и перепились
до неистовства; и даже сам Ванька, проводив господ, в сенях шлепнулся и проспал там всю ночь. — Наш барин, — продолжал он, — все более в книжку читал…
Что ни есть и
я, Михайло Поликарпыч, так грамоте теперь умею; в какую только должность прикажете, пойду!
— Говорил
я тебе:
до чего тебя довел твой университет-то; плюнь на него, да и поезжай в Демидовское!
— Не знаю, — отвечал Макар Григорьев, как бы нехотя. — Конечно,
что нам судить господ не приходится, только то,
что у
меня с самых первых пор, как мы под власть его попали, все что-то неладно с ним пошло, да и
до сей поры, пожалуй, так идет.
—
Что за вздор такой! Оставь
меня!.. — сказал Павел, которому в настоящую минуту было вовсе не
до претензии Ивана.
«Что-то он скажет
мне, и в каких выражениях станет хвалить
меня?» — думал он все остальное время
до вечера: в похвале от профессора он почти уже не сомневался.
— Ну, батюшка, — обратился он как-то резко к Неведомову, ударяя того по плечу, —
я сегодня кончил Огюста Конта [Конт Огюст (1798—1857) — французский буржуазный философ, социолог, субъективный идеалист, основатель так называемого позитивизма.] и могу сказать,
что все,
что по части философии знало
до него человечество, оно должно выкинуть из головы, как совершенно ненужную дрянь.
Я очень хорошо понимаю,
что разум есть одна из важнейших способностей души и
что, действительно, для него есть предел,
до которого он может дойти; но вот тут-то, где он останавливается, и начинает, как
я думаю, работать другая способность нашей души — это фантазия, которая произвела и искусства все и все религии и которая,
я убежден, играла большую роль в признании вероятности существования Америки и подсказала многое к открытию солнечной системы.
— Как, Жорж Занд позаимствовалась от умных людей?! — опять воскликнул Павел. —
Я совершенно начинаю не понимать вас; мы никогда еще с вами и ни в
чем до такой степени не расходились во взглядах наших! Жорж Занд дала миру новое евангелие или, лучше сказать, прежнее растолковала настоящим образом…
— Нет, кузина,
я решительно не в состоянии этого слышать! — воскликнул он. — Дядя, вероятно, не заметит,
что я уйду.
До свиданья! — проговорил он, протягивая ей руку.
—
Что уж, какое дело, — произнес тот невеселым голосом, — возьмите покамест у
меня оброчные деньги; а
я напишу,
что еще прежде,
до получения письма от папеньки, выдал их вам.
— Оттого,
что мне не
до того теперь… не
до театров ваших, — проговорила Каролина Карловна и потупилась; на глазах у ней навернулись слезы.
«Это
что такое? — подумал Павел, удивленный и пораженный этим известием. —
Что такое эта безумица делает?.. Неужели она еще любит
меня,
что и ей так дорого все,
что касается
до меня?»
— По всем слухам, которые доходили
до меня из разных служебных мирков, они
до того грязны,
до того преступны даже,
что мне просто страшно вступить в какой-нибудь из них, — заключил Павел.
Малейшие стоны его,
я вообразить не могу,
до какой степени раздирали
мне сердце, но, впрочем, ты сам знаешь по собственному опыту,
что я в привязанностях моих пределов не знаю, и вдруг за все это, за всю любовь и службу моему супругу,
я начинаю видеть,
что он все чаще и чаще начинает приезжать домой пьяный.
— Это
я так, для красноречия, — отвечал Павел, чтобы успокоить приятеля. Он очень уж хорошо понимал,
что тот
до сих пор еще был
до безумия влюблен в Анну Ивановну. От последнего ответа Неведомов, в самом деле, заметно успокоился.
— Может быть, он и ту способность имеет; а
что касается
до ума его, то вот именно
мне всегда казалось,
что у него один из тех умов, которые, в какую область хотите поведите, они всюду пойдут за вами и везде все будут понимать настоящим образом… качество тоже, полагаю, немаловажное для писателя.
— Но, однако,
я пересилила себя, — продолжала она, — села около него и начала ему говорить прямо,
что он сделал против
меня и почему такою
я стала против него!.. Он это понял, расплакался немного; но все-таки
до самой смерти не доверял
мне ни в
чем, ни одного лекарства не хотел принять из моих рук.
Клеопатру Петровну просто мучила ревность: она всюду и везде видела Анну Ивановну, а прочего ничего почти и не слыхала;
что касается
до m-lle Прыхиной, то ее равнодушие должен
я объяснить тоже взглядом ее на литературу: достойная девица эта, как мы знаем, была с чрезвычайно пылким и возвышенным воображением; она полагала,
что перу писателя всего приличнее описывать какого-нибудь рыцаря, или, по крайней мере, хоть и штатского молодого человека, но едущего на коне, и с ним встречается его возлюбленная в платье амазонки и тоже на коне.
«Почему, говорит, докажите
мне это по вычислениям?» — а чтобы вычислить это, надо знать дифференциалы и интегралы; архитектор этого, разумеется, не сумел сделать, а Александр Иваныч взял лист бумаги и вычислил ему; оказалось,
что свод выдержит, и действительно
до сих пор стоит, как литой.
Он, между прочим, рассказал,
что ты у него купил имение и теперь живешь в этом имении;
меня, признаюсь, огорчило это известие
до глубины души.
«Мадам, ваш родственник, — и он при этом почему-то лукаво посмотрел на
меня, — ваш родственник написал такую превосходную вещь,
что до сих пор мы и наши друзья в восторге от нее; завтрашний день она выйдет в нашей книжке, но другая его вещь встречает некоторое затруднение, а потому напишите вашему родственнику, чтобы он сам скорее приезжал в Петербург; мы тут лично ничего не можем сделать!» Из этих слов ты поймешь,
что сейчас же делать тебе надо: садись в экипаж и скачи в Петербург.
—
До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «
Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит,
я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «
Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
— Мой грех, ваше благородие,
до меня дошел; только то,
что помилуйте! — проговорил он.
—
Я прислан исполнить это решение. Вы, конечно, можете не допустить
меня до этого, можете убить, разорвать на части, но вместо
меня пришлют другого, и уже с войском; а войско у вас, как
я слышал, бывало, — и вы знаете,
что это такое!
Во-первых,
я не сам пришел, а
меня прислали на него; а потом
мне все-таки кажется,
что я это дело сделаю почестней и понежней других и не оскорблю
до такой степени заинтересованных в нем лиц.
— Да уж буду милости просить,
что не позволите ли
мне взять это на себя: в лодке их
до самого губернского города сплавлю, где тут их на телеге трясти — все на воде-то побережнее.
— Да мы сейчас же, судно у
меня готово, совсем снаряжено, — проговорил голова, очень довольный,
что ему позволили самому
до города довезти святыню.
— Ну, так
я сам пойду к нему и посмотрю,
что он там делает, — произнес почти со злобою Виссарион: ему
до души было жаль сестры.
— Тем более
я сделаю не по вас,
что господин начальник губернии будет за вас! — проговорил Вихров и снова вышел на двор. — Нет ли у вас, братцы, у кого-нибудь тележки довезти
меня до вашей деревни;
я там докончу ваше дело.
—
Я вашего батюшки не вижу, — сказал он, в самом деле заметив,
что он
до сих пор еще не видал старика.
—
Что ж,
мне сбегать к смотрителю и попросить, чтобы вы же и довезли нас
до Воздвиженского?
— Тут много было причин;
я и
до того еще себя не так хорошо чувствовал… А
что супруг ваш? — прибавил Вихров, желая, кажется, прекратить разговор о самом себе.
—
Я до того, кажется, теперь дошла, — начала Мари, когда они поехали, —
что решительно никого не могу видеть из посторонних.
— Нет, он не то,
что глуп, но он не образован настоящим образом, — а этого
до свадьбы
я никак не могла заметить, потому
что он держал себя всегда сдержанно, прекрасно танцевал, говорил по-французски; потом-то уж поняла,
что этого мало — и у нас
что вышло: то,
что он любил и
чему симпатизировал, это еще
я понимала, но он уже
мне никогда и ни в
чем не сочувствовал, — и
я не знаю, сколько
я способов изобретала, чтобы помирить как-нибудь наши взгляды.
Если
я не доеду
до Петербурга и умру, то скажи сыну,
что отец его умер, как храбрый солдат ».
—
Что же
я его воспитала:
я его в гимназии держала
до пятого класса, а тут сам же не захотел учиться; стал себя считать умней всех.
— Нет, даже легко!.. Легко даже! — воскликнул Вихров и, встав снова со стула, начал ходить по комнате. — Переносить долее то,
что я переносил
до сих пор,
я не могу!.. Одна глупость моего положения может каждого свести с ума!..
Я, как сумасшедший какой, бегу сюда каждый день — и зачем? Чтобы видеть вашу счастливую семейную жизнь и мешать только ей.
— Есть, Мари, есть!.. — воскликнул Вихров. — И тем ужаснее,
что вы, как и все,
я думаю, женщины, не сознаете,
до какой степени в этом случае вы унижаете себя.
— Да, — продолжал Абреев, — но
я вынужден был это сделать: он
до того в делах моих зафантазировался,
что я сам мог из-за него подпасть серьезной ответственности, а потому
я позвал его к себе и говорю: «Николай Васильич, мы на стольких пунктах расходимся в наших убеждениях,
что я решительно нахожу невозможным продолжать нашу совместную службу!» — «И
я, говорит, тоже!» — «Но, —
я говорю, — так как
я сдвинул вас из Петербурга, с вашего пепелища, где бы вы, вероятно, в это время нашли более приличное вашим способностям занятие, а потому позвольте вам окупить ваш обратный путь в Петербург и предложить вам получать лично от
меня то содержание, которое получали вы на службе,
до тех пор, пока вы не найдете себе нового места!» Он поблагодарил
меня за это, взял жалованье за два года даже вперед и уехал…
— Значит, никакой мой личный интерес не был тут затронут; но когда
я в отчете должен был написать о состоянии вверенной
мне губернии, то
я прямо объявил,
что после эмансипации помещики
до крайности обеднели, мужики все переделились и спились, и хлебопашество упало.
—
Что же касается
до хлебопашества, — продолжал Плавин, — то, извините
меня, это чистейший вздор; по тем же именно статистическим данным и видно,
что оно увеличилось, потому
что вывоз за границу хлеба стал больше,
чем был прежде.
Не забыть
мне, милостивые государи, и того, — продолжал Вихров, — как некогда блестящий и светский полковник обласкал и заступился за
меня, бедного и гонимого литератора, как
меня потом в целом городе только и оприветствовали именно за то,
что я был гонимый литератор, — это два брата Захаревские: один из них был прокурор и бился
до последних сил с деспотом-губернатором, а другой — инженер, который давно уже бросил мелкое поприще чиновника и даровито принялся за дело предпринимателя «…