Неточные совпадения
Мари,
кажется, больше затем, чтобы только на что-нибудь другое отвлечь пламенные взгляды кузена, которые он явно
уже кидал на нее, сказала ему...
— Совсем
уж один останусь! — проговорил Павел и сделался так печален, что Мари,
кажется, не в состоянии была его видеть и беспрестанно нарочно обращалась к Фатеевой, но той тоже было, по-видимому, не до разговоров. Павел, посидев немного, сухо раскланялся и ушел.
— Нет, не то, врешь, не то!.. — возразил полковник, грозя Павлу пальцем, и не хотел,
кажется, далее продолжать своей мысли. — Я жизни, а не то что денег, не пожалею тебе; возьми вон мою голову, руби ее, коли надо она тебе! — прибавил он почти с всхлипыванием в голосе. Ему очень
уж было обидно, что сын как будто бы совсем не понимает его горячей любви. — Не пятьсот рублей я тебе дам, а тысячу и полторы в год, только не одолжайся ничем дяденьке и изволь возвратить ему его деньги.
Самый дом и вся обстановка около него как бы вовсе не изменились: ворота так же были отворены, крыльцо — отперто; даже на окне, в зале, как Павлу
показалось, будто бы лежал дорожный саквояж, «Что за чудо,
уж не воротились ли они из Москвы?» — подумал он и пошел в самый дом.
— Venez donc! [Идите же! (франц.).] — повторяла Фатеева еще настоятельнее и через несколько мгновений она вошла в сопровождении довольно молодцоватого, но лет
уже за сорок мужчины, — с лицом, видно, некогда красивым, но теперь истощенным, в щеголеватом штатском платье и с военным крестиком в петличке. Он,
кажется, старался улыбаться своему положению.
Полковник, начавший последнее время почти притрухивать сына, на это покачал только головой и вздохнул; и когда потом проводил, наконец, далеко еще не оправившегося Павла в Москву, то горести его пределов не было: ему
казалось, что у него нет
уже больше сына, что тот умер и ненавидит его!.. Искаженное лицо солдата беспрестанно мелькало перед глазами старика.
— Да, слышал-с, — отвечал Павел. В голосе его, против воли, высказалось неудовольствие, и Еспер Иваныч, как
кажется, понял это, потому что больше об этом не продолжал
уже разговора.
Мари на это ничего ему
уж и не возразила: она,
кажется, боялась, чтобы он не сказал ей какой-нибудь еще более грубой дерзости.
— Есть,
кажется, перевод Висковатова, потом перевод Карамзина «Юлия Цезаря», и, наконец, Полевой перевел, или, лучше сказать, переделал «Гамлета» Шекспира!.. — Последние слова Неведомов произнес
уже несколько с насмешкой.
— Потому что, — продолжал Неведомов тем же спокойным тоном, — может быть, я, в этом случае, и не прав, — но мне всякий позитивный, реальный, материальный, как хотите назовите, философ
уже не по душе, и мне
кажется, что все они чрезвычайно односторонни: они думают, что у человека одна только познавательная способность и есть — это разум.
Вскоре после того Салов, видимо
уже оставивший m-me Гартунг, переехал даже от нее на другую квартиру. Достойная немка перенесла эту утрату с твердостью, и, как
кажется, более всего самолюбие ее, в этом случае, было оскорблено.
Барышня же (или m-lle Прыхина, как узнал, наконец, Павел) между тем явно сгорала желанием поговорить с ним о чем-то интересном и стала
уж,
кажется, обижаться немножко на него, что он не дает ей для того случая.
— Еще больше,
кажется; но, по крайней мере, я рада тому, что он соберет к себе разных дряней приятелей, играет, пьет с ними на своей половине, и не адресуется
уж ко мне ни с разговорами, ни с нежностями.
— Это
уж,
кажется, десятый, — отвечала она и вздохнула. — Как мы, однако, с тобою давно не видались, — прибавила она.
— Я к вам писал, — начал Павел несколько сурово (ему
казался очень
уж противен Салов всеми этими проделками), — писал, так как вы сочинили комедию, то и я тоже произвел, но только роман.
— Черт его знает, я сам никак не ожидал, что он так напишет! — сказал Салов и поспешил нанять извозчика и уехать от товарища: ему,
кажется, очень
уж невыносимо было слушать все эти похвалы Вихрову.
— Я к нему тогда вошла, — начала m-lle Прыхина, очень довольная,
кажется, возможностью рассказать о своих деяниях, — и прямо ему говорю: «Петр Ермолаевич, что, вы вашу жену намерены оставить без куска хлеба, за что, почему, как?» — просто к горлу к нему приступила. Ну, ему, как видно, знаете, все
уже в жизни надоело. «Эх, говорит, давайте перо, я вам подпишу!». Батюшка-священник
уже заранее написал завещание; принесли ему, он и подмахнул все состояние Клеопаше.
Казначей-то
уж очень и не разыскивал: посмотрел мне только в лицо и словно пронзил меня своим взглядом; лучше бы,
кажись, убил меня на месте; сам
уж не помню я, как дождался вечера и пошел к целовальнику за расчетом, и не то что мне самому больно хотелось выпить, да этот мужичонко все приставал: «Поднеси да поднеси винца, а не то скажу — куда ты мешок-то девал!».
— Кончилась тем, что девушку-то выслали к барыне, никак отстоять ее не мог, — по этапу,
кажется, и гнали; очень
уж велика власть-то и сила господская, — ничего с ней не поделаешь.
Вслед за ними пошел также опять и Захаревский: его
уж,
кажется, на этот раз интересовало посмотреть, что в ровную или нет станет Вихров тянуть с Кергелем и Живиным, и если в ровную, так это не очень хорошо!
Доктор Ришар был
уже мужчина пожилых лет, но еще с совершенно черной головой и бакенбардами; он называл себя французом, но в самом деле,
кажется, был жид; говорил он не совсем правильно по-русски, но всегда умно и плавно.
— Это,
кажется, последствия ее первых родин, — присовокупил доктор
уже глубокомысленным тоном.
— Она померла еще весной. Он об этом узнал, был у нее даже на похоронах, потом готовился
уже постричься в большой образ, но пошел с другим монахом купаться и утонул — нечаянно ли или с умыслом, неизвестно; но последнее,
кажется, вероятнее, потому что не давал даже себя спасать товарищу.
Мари давно
уже и очень сильно возмущалась существующими порядками, а последние действия против литературы и особенно против Вихрова за его правдивые и честные, как ей
казалось, сочинения вывели ее окончательно из себя. Муж ее в этом случае совершенно расходился с ней в мнениях и, напротив, находил все действия против литературы прекрасными и вызываемыми, как он где-то подслушал фразу, «духом времени».
Капитан между тем обратился к старикам, считая как бы унизительным для себя разговаривать долее с Вихровым, которому тоже очень
уж сделалось тяжело оставаться в подобном обществе. Он взялся за шляпу и начал прощаться с Мари. Та,
кажется, поняла его и не удерживала.
Это, как я очень хорошо видел,
показалось Захаревскому
уже немножко сильным или даже просто глуповатым.
— Не один
уж управляющий поналегает, а все,
кажись, чиновники, — присовокупил сам Иван Кононов.
— Не изменю-с! И как же изменить ее, — продолжал Иван Кононов с некоторою
уже усмешкою, — коли я, извините меня на том, вашего духовенства видеть не могу с духом спокойным; кто хошь,
кажется, приди ко мне в дом, — калмык ли, татарин ли, — всех приму, а священников ваших не принимаю, за что самое они и шлют на меня доносы-то!
Парфен и родные его,
кажется, привыкли
уже к этой мысли; он, со своей стороны, довольно равнодушно оделся в старый свой кафтан, а новый взял в руки; те довольно равнодушно простились с ним, и одна только работница сидела у окна и плакала; за себя ли она боялась, чтобы ей чего не было, парня ли ей было жаль — неизвестно; но между собой они даже и не простились.
Вихров пошел. В передней их встретил заспанный лакей; затем они прошли темную залу и темную гостиную — и только
уже в наугольной, имеющей вид кабинета, увидели хозяина, фигура которого
показалась Вихрову великолепнейшею. Петр Петрович, с одутловатым несколько лицом, с небольшими усиками и с эспаньолкой, с огромным животом, в ермолке, в плисовом малиновом халате нараспашку, с ногами, обутыми в мягкие сапоги и, сверх того еще, лежавшими на подушке, сидел перед маленьким столиком и раскладывал гран-пасьянс.
— И выходите сейчас же! Черт с ней, с этой службой! Я сам, вон, в предводители даже никогда не баллотировался, потому что все-таки надобно кланяться разным властям. Однако прощайте, — прибавил он, заметив, что у хозяина от сильного волнения слезы
уж показывались на глазах.
Потом они вошли в крошечное, но чистенькое зальце, повернули затем в наугольную комнату, всю устланную ковром, где увидали Клеопатру Петровну сидящею около постели в креслах; одета она была с явным кокетством: в новеньком платье, с чистенькими воротничками и нарукавничками, с безукоризненно причесанною головою; когда же Вихров взглянул ей в лицо, то чуть не вскрикнул: она — мало того, что была худа, но как бы изглодана болезнью, и, как ему
показалось, на лбу у ней выступал
уже предсмертный лихорадочный пот.
— Ну, не очень еще, я думаю, стар, — возразила с улыбкой Фатеева. — В той губернии, где были вы, и Цапкин,
кажется, служит? — прибавила она, нахмуривая
уже свои брови.
Вам
кажется, будто вы-то именно и причина, что пропадает и погибает молодая жизнь, и вы (по крайней мере, думается вам так) готовы были бы лучше сами умереть за эту жизнь; но ничто
уж тут не поможет: яд смерти разрушает дорогое вам существование и оставляет вашу совесть страдать всю жизнь оттого, что несправедливо, и нечестно, и жестоко поступали вы против этого существа.
Он,
кажется, все это сам
уж очень хорошо знал и только не хотел расспросами еще более растравлять своих душевных ран; ходившей за ним безусыпно Катишь он ласково по временам улыбался, пожимал у нее иногда руку; но как она сделает для него, что нужно, он сейчас и попросит ее не беспокоиться и уходить: ему вообще,
кажется, тяжело было видеть людей.
— Каковы, я думаю, чиновники в стране, таковы и литераторы, —
уж нарочно,
кажется, поддразнивала Юлию Мари.
Героя моего последнее время сжигало нестерпимое желание сказать Мари о своих чувствах; в настоящую минуту, например, он сидел против нее — и с каким бы восторгом бросился перед ней, обнял бы ее колени, а между тем он принужден был сидеть в скромнейшей и приличнейшей позе и вести холодный, родственный разговор, — все это начинало
уж казаться ему просто глупым: «Хоть пьяну бы, что ли, напиться, — думал он, — чтобы посмелее быть!»
— Не знаю, это так ли-с! — начал говорить Вихров (ему очень
уж противна
показалась эта битая и избитая фраза молодого правителя канцелярии, которую он, однако, произнес таким вещим голосом, как бы сам только вчера открыл это), — и вряд ли те воеводы и наместники были так дурны.
— Господа, хотите играть в карты? — отнеслась Мари к двум пожилым генералам, начинавшим
уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность. Мари же сейчас всех их усадила: она,
кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало вошел еще новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.
— Нет, я
уж не в первый раз, — отвечала она. Встреча с Вихровым,
кажется, не произвела на нее никакого впечатления, и как будто бы даже она за что-то сердилась на него или даже презирала его. — Теперь я только проездом здесь и еду за границу, — прибавила она.
— Да вам-то что за дело до этого! — прикрикнул
уж на него Плавин. — Если вам
кажется некрасиво это, то не глядите и отворачивайтесь, и почем вы знаете, что народу также, может быть, противно и ненавистно видеть, как вы ездите в ваших колясках; однако он пока не мешает вам этого делать.
— Ненавидимы, madame, ненавидимы! — воскликнул Абреев. — Вот вы, Павел Михайлыч, — продолжал он, относясь
уже к Вихрову, — русский литератор и, как
кажется, знаете русский народ, — скажите, правду ли я говорю?
Живин тоже скучал или, по крайней мере, сильно конфузился виденного им общества: очень
уж оно ему важным и чиновным
казалось.