Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом
деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут
в школе, да за
дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за
то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь
в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!
А отчего? — оттого, что
делом не занимается: вместо
того чтобы
в должность, а он идет гулять по прешпекту,
в картишки играет.
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте
не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти
дела не так делаются
в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и
того… как там следует — чтобы и уши
не слыхали. Вот как
в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего
не знаешь и
не в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…»
В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак
не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна,
не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам,
не то я смертью окончу жизнь свою».
Глеб — он жаден был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних
днейВосемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! с камнем
в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за
то тебе вечно маяться!
Гласит
Та грамота: «Татарину
Оболту Оболдуеву
Дано суконце доброе,
Ценою
в два рубля:
Волками и лисицами
Он тешил государыню,
В день царских именин
Спускал медведя дикого
С своим, и Оболдуева
Медведь
тот ободрал…»
Ну, поняли, любезные?»
— Как
не понять!
Ой ласточка! ой глупая!
Не вей гнезда под берегом,
Под берегом крутым!
Что
день —
то прибавляется
Вода
в реке: зальет она
Детенышей твоих.
Ой бедная молодушка!
Сноха
в дому последняя,
Последняя раба!
Стерпи грозу великую,
Прими побои лишние,
А с глазу неразумного
Младенца
не спускай!..
Пред каждою иконою
Иона падал ниц:
«
Не спорьте!
дело Божие,
Котора взглянет ласковей,
За
тою и пойду!»
И часто за беднейшею
Иконой шел Ионушка
В беднейшую избу.
Как велено, так сделано:
Ходила с гневом на сердце,
А лишнего
не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин
день,
И горя словно
не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас — нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют.
Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и
в голову
не входит, что
в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить
не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Цыфиркин. Да кое-как, ваше благородие! Малу толику арихметике маракую, так питаюсь
в городе около приказных служителей у счетных
дел.
Не всякому открыл Господь науку: так кто сам
не смыслит, меня нанимает
то счетец поверить,
то итоги подвести.
Тем и питаюсь; праздно жить
не люблю. На досуге ребят обучаю. Вот и у их благородия с парнем третий год над ломаными бьемся, да что-то плохо клеятся; ну, и
то правда, человек на человека
не приходит.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена
в нем почти до исступления.
Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки
не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на
том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Тут только понял Грустилов,
в чем
дело, но так как душа его закоснела
в идолопоклонстве,
то слово истины, конечно,
не могло сразу проникнуть
в нее. Он даже заподозрил
в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка,
та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев
в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
С самого вешнего Николы, с
той поры, как начала входить вода
в межень, и вплоть до Ильина
дня не выпало ни капли дождя.
Но он
не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его.
В ожидании этого исхода он занимался
делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие,
то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя
в действии облегчит».
Но, с другой стороны, если с просвещением фаталистически сопряжены экзекуции,
то не требует ли благоразумие, чтоб даже и
в таком, очевидно, полезном
деле допускались краткие часы для отдохновения?
С
тех пор законодательная деятельность
в городе Глупове закипела.
Не проходило
дня, чтоб
не явилось нового подметного письма и чтобы глуповцы
не были чем-нибудь обрадованы. Настал наконец момент, когда Беневоленский начал даже помышлять о конституции.
Дома он через минуту уже решил
дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как
не было
той силы
в природе, которая могла бы убедить прохвоста
в неведении чего бы
то ни было,
то в этом случае невежество являлось
не только равносильным знанию, но даже
в известном смысле было прочнее его.
Дело в том, что
в Глупове жил некоторый,
не имеющий определенных занятий, штаб-офицер, которому было случайно оказано пренебрежение.
Развращение нравов дошло до
того, что глуповцы посягнули проникнуть
в тайну построения миров и открыто рукоплескали учителю каллиграфии, который, выйдя из пределов своей специальности, проповедовал с кафедры, что мир
не мог быть сотворен
в шесть
дней.
Стало быть, все
дело заключалось
в недоразумении, и это оказывается
тем достовернее, что глуповцы даже и до сего
дня не могут разъяснить значение слова"академия", хотя его-то именно и напечатал Бородавкин крупным шрифтом (см.
в полном собрании прокламаций № 1089).
В тот же
день Грустилов надел на себя вериги (впоследствии оказалось, впрочем, что это были просто помочи, которые дотоле
не были
в Глупове
в употреблении) и подвергнул свое тело бичеванию.
С течением времени Байбаков
не только перестал тосковать, но даже до
того осмелился, что самому градскому голове посулил отдать его без зачета
в солдаты, если он каждый
день не будет выдавать ему на шкалик.
8) Брудастый, Дементий Варламович. Назначен был впопыхах и имел
в голове некоторое особливое устройство, за что и прозван был «Органчиком». Это
не мешало ему, впрочем, привести
в порядок недоимки, запущенные его предместником. Во время сего правления произошло пагубное безначалие, продолжавшееся семь
дней, как о
том будет повествуемо ниже.
Несмотря на
то что он
не присутствовал на собраниях лично, он зорко следил за всем, что там происходило. Скакание, кружение, чтение статей Страхова — ничто
не укрылось от его проницательности. Но он ни словом, ни
делом не выразил ни порицания, ни одобрения всем этим действиям, а хладнокровно выжидал, покуда нарыв созреет. И вот эта вожделенная минута наконец наступила: ему попался
в руки экземпляр сочиненной Грустиловым книги:"О восхищениях благочестивой души"…
Все это обнаруживало нечто таинственное, и хотя никто
не спросил себя, какое кому
дело до
того, что градоначальник спит на леднике, а
не в обыкновенной спальной, но всякий тревожился.
Но этим
дело не ограничилось.
Не прошло часа, как на
той же площади появилась юродивая Анисьюшка. Она несла
в руках крошечный узелок и, севши посередь базара, начала ковырять пальцем ямку. И ее обступили старики.
Но, с другой стороны,
не видим ли мы, что народы самые образованные наипаче [Наипа́че (церковно-славянск.) — наиболее.] почитают себя счастливыми
в воскресные и праздничные
дни,
то есть тогда, когда начальники мнят себя от писания законов свободными?
Может быть, так и разрешилось бы это
дело исподволь, если б мирному исходу его
не помешали замыслы некоторых беспокойных честолюбцев, которые уже и
в то время были известны под именем"крайних".
— И с чего тебе, паскуде, такое смехотворное
дело в голову взбрело? и кто тебя, паскуду,
тому делу научил? — продолжала допрашивать Лядоховская,
не обращая внимания на Амалькин ответ.
Двоекурову Семен Козырь полюбился по многим причинам. Во-первых, за
то, что жена Козыря, Анна, пекла превосходнейшие пироги; во-вторых, за
то, что Семен, сочувствуя просветительным подвигам градоначальника, выстроил
в Глупове пивоваренный завод и пожертвовал сто рублей для основания
в городе академии; в-третьих, наконец, за
то, что Козырь
не только
не забывал ни Симеона-богоприимца, ни Гликерии-девы (
дней тезоименитства градоначальника и супруги его), но даже праздновал им дважды
в год.
С тяжелою думой разбрелись глуповцы по своим домам, и
не было слышно
в тот день на улицах ни смеху, ни песен, ни говору.
И действительно,
в городе вновь сделалось тихо; глуповцы никаких новых бунтов
не предпринимали, а сидели на завалинках и ждали. Когда же проезжие спрашивали: как
дела? —
то отвечали...
На третий
день сделали привал
в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это последнее обстоятельство, что вот человек игру играет, а
в то же время и кур ловит; но так как Бородавкин секрета своего
не разглашал,
то подумали, что так следует"по игре", и успокоились.
Бригадир понял, что
дело зашло слишком далеко и что ему ничего другого
не остается, как спрятаться
в архив. Так он и поступил. Аленка тоже бросилась за ним, но случаю угодно было, чтоб дверь архива захлопнулась
в ту самую минуту, когда бригадир переступил порог ее. Замок щелкнул, и Аленка осталась снаружи с простертыми врозь руками.
В таком положении застала ее толпа; застала бледную, трепещущую всем телом, почти безумную.
— Знаю я, — говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, — что истинной конституции документ сей
в себе еще
не заключает, но прошу вас, моя почтеннейшая, принять
в соображение, что никакое здание, хотя бы даже
то был куриный хлев, разом
не завершается! По времени выполним и остальное достолюбезное нам
дело, а теперь утешимся
тем, что возложим упование наше на бога!
На пятый
день отправились обратно
в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый
день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого
не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались
в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был
не настоящий,
то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать
не могли.
Но Прыщ был совершенно искренен
в своих заявлениях и твердо решился следовать по избранному пути. Прекратив все
дела, он ходил по гостям, принимал обеды и балы и даже завел стаю борзых и гончих собак, с которыми травил на городском выгоне зайцев, лисиц, а однажды заполевал [Заполева́ть — добыть на охоте.] очень хорошенькую мещаночку.
Не без иронии отзывался он о своем предместнике, томившемся
в то время
в заточении.
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье,
в особенности; но оттого ли, что
в словах его было более личной веры
в правоту защищаемого
дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему,
не говорил, а кричал, — как бы
то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.
— Глупые вы, глупые! — сказал он, —
не головотяпами следует вам по
делам вашим называться, а глуповцами!
Не хочу я володеть глупыми! а ищите такого князя, какого нет
в свете глупее, — и
тот будет володеть вами.
Может быть,
тем бы и кончилось это странное происшествие, что голова, пролежав некоторое время на дороге, была бы со временем раздавлена экипажами проезжающих и наконец вывезена на поле
в виде удобрения, если бы
дело не усложнилось вмешательством элемента до такой степени фантастического, что сами глуповцы — и
те стали
в тупик. Но
не будем упреждать событий и посмотрим, что делается
в Глупове.
А так как на их языке неведомая сила носила название чертовщины,
то и стали думать, что тут
не совсем чисто и что, следовательно, участие черта
в этом
деле не может подлежать сомнению.
— Я
не буду судиться. Я никогда
не зарежу, и мне этого нe нужно. Ну уж! — продолжал он, опять перескакивая к совершенно нейдущему к
делу, — наши земские учреждения и всё это — похоже на березки, которые мы натыкали, как
в Троицын
день, для
того чтобы было похоже на лес, который сам вырос
в Европе, и
не могу я от души поливать и верить
в эти березки!
— Положим, княгиня, что это
не поверхностное, — сказал он, — но внутреннее. Но
не в том дело — и он опять обратился к генералу, с которым говорил серьезно, —
не забудьте, что скачут военные, которые избрали эту деятельность, и согласитесь, что всякое призвание имеет свою оборотную сторону медали. Это прямо входит
в обязанности военного. Безобразный спорт кулачного боя или испанских тореадоров есть признак варварства. Но специализованный спорт есть признак развития.
Но на шестой
день, когда кучер вернулся без него, она почувствовала, что уже
не в силах ничем заглушать мысль о нем и о
том, что он там делает.
— Впрочем, — нахмурившись сказал Сергей Иванович,
не любивший противоречий и
в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с одного на другое и без всякой связи вводили новые доводы, так что нельзя было знать, на что отвечать, — впрочем,
не в том дело. Позволь. Признаешь ли ты, что образование есть благо для народа?
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная,
не было полной уверенности
в том, что
дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя
не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что
дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
С следующего
дня, наблюдая неизвестного своего друга, Кити заметила, что М-llе Варенька и с Левиным и его женщиной находится уже
в тех отношениях, как и с другими своими protégés. Она подходила к ним, разговаривала, служила переводчицей для женщины,
не умевшей говорить ни на одном иностранном языке.
Теперь, когда лошади нужны были и для уезжавшей княгини и для акушерки, это было затруднительно для Левина, но по долгу гостеприимства он
не мог допустить Дарью Александровну нанимать из его дома лошадей и, кроме
того, знал, что двадцать рублей, которые просили с Дарьи Александровны за эту поездку, были для нее очень важны; а денежные
дела Дарьи Александровны, находившиеся
в очень плохом положении, чувствовались Левиными как свои собственные.