Неточные совпадения
При этом ему невольно припомнилось, как его самого, — мальчишку лет пятнадцати, —
ни в
чем не виновного, поставили в полку под ранцы с песком, и как он терпел, терпел эти мученья, наконец, упал, кровь хлынула у него из гортани; и как он потом сам, уже в чине капитана, нагрубившего ему солдата велел наказать; солдат продолжал грубить; он велел его наказывать больше, больше; наконец, того
на шинели снесли без чувств в лазарет; как потом, проходя по лазарету, он видел этого солдата с впалыми глазами, с искаженным лицом, и затем солдат этот через несколько дней умер, явно им засеченный…
Оба эти лица были в своих лучших парадных нарядах: Захаревский в новом, широком вицмундире и при всех своих крестах и медалях; госпожа Захаревская тоже в новом сером платье, в новом зеленом платке и новом чепце, — все наряды ее были довольно ценны, но не отличались хорошим вкусом и сидели
на ней как-то вкривь и вкось: вообще дама эта имела то свойство,
что,
что бы она
ни надела, все к ней как-то не шло.
Анна Гавриловна, — всегда обыкновенно переезжавшая и жившая с Еспером Иванычем в городе, и видевши,
что он почти каждый вечер ездил к князю, — тоже, кажется, разделяла это мнение, и один только ум и высокие качества сердца удерживали ее в этом случае: с достодолжным смирением она сознала,
что не могла же собою наполнять всю жизнь Еспера Иваныча,
что, рано или поздно, он должен был полюбить женщину, равную ему по положению и по воспитанию, — и как некогда принесла ему в жертву свое материнское чувство, так и теперь задушила в себе чувство ревности, и (
что бы там
на сердце
ни было) по-прежнему была весела, разговорчива и услужлива, хотя впрочем, ей и огорчаться было не от
чего…
— Герои романа французской писательницы Мари Коттен (1770—1807): «Матильда или Воспоминания, касающиеся истории Крестовых походов».], о странном трепете Жозефины, когда она, бесчувственная, лежала
на руках адъютанта, уносившего ее после объявления ей Наполеоном развода; но так как во всем этом весьма мало осязаемого, а женщины, вряд ли еще не более мужчин, склонны в
чем бы то
ни было реализировать свое чувство (ну, хоть подушку шерстями начнет вышивать для милого), — так и княгиня наконец начала чувствовать необходимую потребность наполнить чем-нибудь эту пустоту.
Затем отпер их и отворил перед Вихровыми дверь. Холодная, неприятная сырость пахнула
на них. Стены в комнатах были какого-то дикого и мрачного цвета; пол грязный и покоробившийся; но больше всего Павла удивили подоконники: они такие были широкие,
что он
на них мог почти улечься поперек; он никогда еще во всю жизнь свою не бывал
ни в одном каменном доме.
Ванька молчал. Дело в том,
что он имел довольно хороший слух, так
что некоторые песни с голосу играл
на балалайке. Точно так же и склады он запоминал по порядку звуков, и когда его спрашивали, какой это склад, он начинал в уме: ба, ва, га, пока доходил до того,
на который ему пальцами указывали. Более же этого он ничего не мог
ни припомнить,
ни сообразить.
Воспользовавшись этим коротеньким объяснением, она —
ни много
ни мало — дерев
на двести оплела полковника,
чего бы при других обстоятельствах ей не успеть сделать.
Оставшись один, Павел непременно думал заснуть, потому
что он перед тем только две ночи совершенно не спал; но, увы, диван — от положенной
на нем аккуратно Ванькой простыни — не сделался
ни шире,
ни покойнее.
M-me Гартунг была сердита
на Замина и Петина за то,
что они у нее около года стояли и почти
ни копейки ей не заплатили: она едва выжила их из квартиры.
— Ну, я
ни во
что и никогда не игрывал даром. Давайте, сыграемте
на обед у Яра.
— Павел перебирал в уме всех, могущих там быть лиц, но
ни на кого, хоть сколько-нибудь подходящего к тому, не напал, а уверенность между тем росла все больше и больше, так
что ему сделалось даже это смешно.
Добров сел, потупился и начал есть, беря рукою хлеб — как берут его обыкновенно крестьяне. Все кушанья были, видимо, даровые: дареная протухлая соленая рыба от торговца съестными припасами в соседнем селе, наливка, настоенная
на даровом от откупщика вине, и теленок от соседнего управляющего (и теленок, должно быть, весьма плохо выкормленный), так
что Павел дотронуться
ни до
чего не мог: ему казалось,
что все это так и провоняло взятками!
— Конечно,
что уж не в полном рассудке, — подтвердил священник. — А во всем прочем — предобрый! — продолжал он. — Три теперь усадьбы у него прехлебороднейшие, а
ни в одной из них
ни зерна хлеба нет, только
на семена велит оставить, а остальное все бедным раздает!
— Еще больше, кажется; но, по крайней мере, я рада тому,
что он соберет к себе разных дряней приятелей, играет, пьет с ними
на своей половине, и не адресуется уж ко мне
ни с разговорами,
ни с нежностями.
—
Чем бы там она
ни была верна, но она все-таки, любя другого, не изменила своему долгу — и не изменила вследствие прирожденного ей целомудрия; намеками
на такого рода женщин испещрены наша история и наши песни.
На роль Лоренцо, значит, недоставало теперь актера; для няньки Вихров тоже никого не мог найти. Кого он из знакомых дам
ни приглашал, но как они услышат,
что этот театр не то, чтобы в доме где-нибудь устраивался, а затевают его просто студенты, — так и откажутся. Павел, делать нечего, с глубоким душевным прискорбием отказался от мысли о театре.
— Э,
что тут говорить, — начал снова Неведомов, выпрямляясь и растирая себе грудь. — Вот, по-моему, самое лучшее утешение в каждом горе, — прибавил он, показывая глазами
на памятники, — какие бы тебя страдания
ни постигли, вспомни,
что они кончатся и
что ты будешь тут!
— Хорошо, я тебе буду отдавать, — сказал Павел, слышавший еще и прежде,
что Макар Григорьев в этом отношении считался высокочестным человеком и даже благодетелем, батькой мужицким слыл, и только
на словах уж очень он бранчив был и
на руку дерзок; иной раз другого мужичка,
ни за
что ни про
что, возьмет да и прибьет.
Потом осень, разделка им начнется: они все свои прогулы и нераденье уж и забыли, и давай только ему денег больше и помни его услуги; и тут я, — может быть, вы не поверите, — а я вот, матерь божья, кажинный год после того болен бываю; и не то, чтобы мне денег жаль, — прах их дери, я не жаден
на деньги, — а то,
что никакой справедливости
ни в ком из псов их не встретишь!
Чтобы объяснить эти слова Клеопатры Петровны, я должен сказать,
что она имела довольно странный взгляд
на писателей; ей как-то казалось,
что они непременно должны были быть или люди знатные, в больших чинах, близко стоящие к государю, или, по крайней мере, очень ученые, а тут Вихров, очень милый и дорогой для нее человек, но все-таки весьма обыкновенный, хочет сделаться писателем и пишет; это ей решительно казалось заблуждением с его стороны, которое только может сделать его смешным, а она не хотела видеть его нигде и
ни в
чем смешным, а потому, по поводу этому, предполагала даже поговорить с ним серьезно.
Так случилось и с Вихровым, — и таких слабых мест он встретил в романе своем очень много, и им овладело нестерпимое желание исправить все это, и он чувствовал,
что поправит все это отлично, а потому, как Клеопатра Петровна
ни упрашивала его остаться у ней
на несколько дней, он объявил,
что это решительно невозможно, и, не пояснив даже причину тому, уехал домой, велев себя везти как можно скорее.
— Ну, и грубили тоже немало, топором даже граживали, но все до случая как-то бог берег его; а тут, в последнее время, он взял к себе девчорушечку
что ни есть у самой бедной вдовы-бобылки, и девчурка-то действительно плакала очень сильно; ну, а мать-то попервоначалу говорила: «
Что, говорит, за важность: продержит, да и отпустит же когда-нибудь!» У этого же самого барина была еще и другая повадка: любил он, чтобы ему крестьяне носили все,
что у кого хорошее какое есть: капуста там у мужика хороша уродилась, сейчас кочень капусты ему несут
на поклон; пирог ли у кого хорошо испекся, пирога ему середки две несут, — все это кушать изволит и похваливает.
Но голова опять повторил: «Пожалуйте!» — и так настойчиво,
что, видно, он никогда не отстанет, пока не выпьют. Вихров исполнил его желание. Почтенный голова был замечателен способностью своей напоить каждого:
ни один губернатор, приезжавший в уездный городишко
на ревизию, не уезжал без того, чтобы голова не уложил его в лежку. У Вихрова очень уж зашумело в голове.
— Я бы вас
ни в
чем этом не стесняла и просила бы только
на время приезжать ко мне; по крайней мере я была бы хоть не совсем униженная и презираемая всеми женщина.
— Надо быть, — отвечал священник, — потому
что следующее шестое число вспыхнул пожар уже в местах пяти и везде одновременно, так
что жители стали все взволнованы тем: лавки закрылись, хлебники даже перестали хлебы печь, бедные погорелые жители выселялись
на поле, около града,
на дождь и
на ветер, не имея
ни пищи,
ни одеяния!
Отправив все это в городе
на почту, Вихров проехал затем в погребок, который состоял всего из одной только маленькой и грязной комнатки, но тем не менее пользовался большою известностью во всем уезде: не было, я думаю,
ни одного чиновника,
ни одного помещика, который бы хоть раз в жизни не пивал в этом погребке, в котором и устроено было все так,
что ничего другого нельзя было делать, как только пить: сидеть можно было только около единственного стола,
на котором всегда обыкновенно пили, и съесть чего-нибудь можно было достать такого,
что возбуждает жажду пить, каковы: селедка, икра…
— Не думаю! — возразил Захаревский. — Он слишком лукав для того; он обыкновенно очень сильно давит только людей безгласных, но вы — он это очень хорошо поймет — все-таки человек с голосом!.. Меня он, например, я уверен, весьма желал бы видеть
на веревке повешенным, но при всем том не только
что на бумаге, но даже в частном обращении
ни одним взглядом не позволяет сделать мне что-нибудь неприятное.
— Погоди, постой, любезный, господин Вихров нас рассудит! — воскликнул он и обратился затем ко мне: — Брат мой изволит служить прокурором; очень смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с,
что их министр не косо смотрит
на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров за дельных, которые делают это; наше же начальство, напротив, прямо дает нам знать,
что мы, говорит, из-за вас переписываться
ни с губернаторами,
ни с другими министерствами не намерены.
«Во-первых, моя ненаглядная кузина, из опытов жизни моей я убедился,
что я очень живучее животное — совершенно кошка какая-то: с какой высоты
ни сбросьте меня, в какую грязь
ни шлепните, всегда встану
на лапки, и хоть косточки поламывает, однако вскоре же отряхнусь, побегу и добуду себе какой-нибудь клубочек для развлечения.
начальник губернии опять при этом прослезился, но
что привело его в неописанный восторг, это — когда Пиколова явилась в костюме сумасшедшей Офелии. Она, злодейка, прежде и не показалась ему в этом наряде, как он
ни просил ее о том… Начальник губернии как бы заржал даже от волнения: такое впечатление произвела она
на него своею поэтическою наружностью и по преимуществу еще тем,
что платье ее обгибалось около всех почти форм ее тела…
Вихров, видя,
что конца не будет этим спорам и замечаниям, свернул свою тетрадку и раскланялся со всеми, и как Виссарион
ни упрашивал его остаться ужинать, и как Юлия
ни кидала
на него пламенные взгляды, он ушел.
Земская полиция, действительно, страшно мучила бедного секретаря. Лет двадцать пять сидел он
на секретарском стуле и, рассматривая почти каждодневно в делах действия полицейских чинов, конечно полагал, желал и ожидал,
что они хоть когда-нибудь и чем-нибудь возблагодарят его, но те упорно не давали ему
ни копейки.
Кучер и писарь сейчас же взяли у стоявших около них раскольников топоры, которые те послушно им отдали, — и взлезли за Вихровым
на моленную. Втроем они стали катать бревно за бревном. Раскольники все стояли около, и
ни один из них не уходил, кроме только головы, который куда-то пропал. Он боялся, кажется,
что Вихров что-нибудь заставит его сделать, а сделать — он своих опасался.
— «Оттого, говорят,
что на вас дьявол снисшел!» — «Но отчего же, говорю,
на нас, разумом светлейших, а не
на вас, во мраке пребывающих?» «Оттого, говорят,
что мы живем по старой вере, а вы приняли новшества», — и хоть режь их ножом,
ни один с этого не сойдет… И как ведь это вышло: где нет раскола промеж народа, там и духа его нет; а где он есть — православные ли, единоверцы ли, все в нем заражены и очумлены… и который здоров еще, то жди,
что и он будет болен!
— Не пущу,
ни за
что не пущу без закуски, а не то сама лягу у дверей
на пороге!.. — закричала становая — и в самом деле сделала движение,
что как будто бы намерена была лечь
на пол.
Он был средних лет, с несколько лукавою и заискивающею физиономиею, и отличался, говорят, тем,
что по какой бы цене
ни играл и сколько бы
ни проигрывал — никогда не менялся в лице, но в настоящее время он, видимо, был чем-то озабочен и беспрестанно подходил то к тому, то к другому окну и смотрел
на видневшуюся из них дорогу, как бы ожидая кого-то.
Мужик несмело подал ему бумагу, в которой было объяснено,
что ни пожаров особенных,
ни холеры очень большой у них не было, а также и неурожаев,
что оброк они всегда опекуну платили исправно, и почему он все то пишет
на них, они неизвестны.
Адъютант был преданнейшее существо губернатору, — и хоть тот вовсе не посвящал его
ни в какие тайны свои, он, однако, по какому-то чутью угадывал, к кому начальник губернии расположен был и к кому — нет. Когда,
на этот раз, Вихров вошел в приемную, адъютант сейчас же по его физиономии прочел,
что начальник губернии не был к нему расположен, а потому он и не спешил об нем докладывать.
Губернатор подошел к вставшему
на ноги Вихрову и
ни слова не начинал говорить, как бы ожидая,
что тот скажет.
—
На Волгу бурлаком ушел; там важно насчет этого, сколько хошь народу можно уйти… по пословице: вода — сама метла,
что хошь по ней
ни пройди, все гладко будет!
— Еще бы они не скрыли! — подхватил Петр Петрович. — Одного поля ягода!.. Это у них так
на две партии и идет: одни по лесам шляются, а другие, как они сами выражаются, еще мирщат, дома и хлебопашество имеют, чтобы пристанодержательствовать этим их бродягам разным, — и поверите ли,
что в целой деревне
ни одна почти девка замуж нейдет, а если поступает какая в замужество, то самая загоненная или из другой вотчины.
—
Что такое наша полиция, я
на себе могу указать вам пример… Вот перед этим поваром был у меня другой, старик, пьяница, по прозванью Поликарп Битое Рыло, но, как бы то
ни было, его находят в городе мертвым вблизи кабака, всего окровавленного… В самом кабаке я, через неделю приехавши, нашел следы человеческой крови — явно ведь,
что убит там?.. Да?
Герой мой, в самом деле,
ни о
чем больше и не думал, как о Мари, и обыкновенно по целым часам просиживал перед присланным ею портретом: глаза и улыбка у Мари сделались чрезвычайно похожими
на Еспера Иваныча, и это Вихрова приводило в неописанный восторг.
—
Ни за
что, ваше высокопревосходительство! — воскликнул Захаревский. — Если бы я виноват был тут, — это дело другое; но я чист, как солнце. Это значит — прямо дать повод клеветать
на себя кому угодно.
— Ну-с, мой милый, у меня всегда было священнейшим правилом,
что с друзьями пить сколько угодно, а одному —
ни капли. Au revoir! Успеем еще, спрыснем как-нибудь! — проговорил Петр Петрович и, поднявшись во весь свой огромный рост, потряс дружески у Вихрова руку, а затем он повернулся и
на своих больных ногах присел перед Грушей.
— Ни-ни-ни! — воскликнул Живин. — И не думай отговариваться! А так как свадьба моя в воскресенье, так не угодно ли вам пожаловать ко мне в субботу — и вместе поедем
на девичник. Надеюсь,
что ты не потяготишься разделить со мной это, может быть, первое еще счастливое для меня дело в жизни?! — заключил Живин с чувством.
С самого начала своей болезни Вихров не одевался в свое парадное платье и теперь, когда в первый раз надел фрак и посмотрелся в зеркало, так даже испугался, до того показался худ и бледен самому себе, а
на висках явно виднелись и серебрились седины; слаб он был еще до того,
что у него ноги даже дрожали; но, как бы то
ни было,
на свадьбу он все-таки поехал: его очень интересовало посмотреть, как его встретит и как отнесется к нему Юлия.
Вихров дал ей денег и съездил как-то механически к господам, у которых дроги, — сказал им,
что надо, и возвратился опять в свое Воздвиженское. Лежащая
на столе, вся в белом и в цветах, Клеопатра Петровна
ни на минуту не оставляла его воображения.
На другой день он опять как-то машинально поехал
на вынос тела и застал,
что священники были уже в домике, а
на дворе стояла целая гурьба соборных певчих. Катишь желала как можно параднее похоронить свою подругу. Гроб она также заказала пренарядный.
Он бы в настоящую минуту
ни за
что не признался Мари,
что это была та самая девушка, о которой он когда-то писал, потому
что Юлия показалась ему самому
на этот раз просто противною.
— Он мало
что актер скверный, — сказал Абреев, — но как и человек, должно быть, наглый.
На днях явился ко мне, привез мне кучу билетов
на свой бенефис и требует, чтобы я раздавал их. Я отвечал ему,
что не имею
на это
ни времени,
ни желания. Тогда он, пользуясь слабостью Кергеля к mademoiselle Соколовой, навалил
на него эти билеты, — ужасный господин.