Неточные совпадения
Тот тоже
на нее
смотрел, но так, как обыкновенно
смотрят на какое-нибудь никогда
не виданное и несколько гадкое животное.
Отчего Павел чувствовал удовольствие, видя, как Плавин чисто и отчетливо выводил карандашом линии, — как у него выходило
на бумаге совершенно то же самое, что было и
на оригинале, — он
не мог дать себе отчета, но все-таки наслаждение ощущал великое; и вряд ли
не то ли же самое чувство разделял и солдат Симонов, который с час уже пришел в комнаты и
не уходил, а, подпершись рукою в бок, стоял и
смотрел, как барчик рисует.
Плавин еще несколько владел собой; но Павел беспрестанно
смотрел на большие серебряные часы, которые отец ему оставил, чтобы он
не опаздывал в гимназию.
— Вот,
посмотрите, какая! — проговорила,
не утерпев, Анна Гавриловна. — Это племянник Еспера Иваныча, — прибавила она девушке, показывая
на Павла.
Мари была далеко
не красавица, но необыкновенно миловидна: ум и нравственная прелесть Еспера Иваныча ясно проглядывали в выражении ее молодого лица, одушевленного еще сверх того и образованием, которое, чтобы угодить своему другу, так старалась ей дать княгиня; m-me Фатеева, сидевшая, по обыкновению, тут же, глубоко-глубоко спрятавшись в кресло, часто и подолгу
смотрела на Павла, как он вертелся и финтил перед совершенно спокойно державшею себя Мари.
Павел ничего
не видел, что Мари обращалась с ним как с очень еще молодым мальчиком, что m-me Фатеева
смотрела на него с каким-то грустным участием и, по преимуществу, в те минуты, когда он бывал совершенно счастлив и доволен Мари.
Две красивые барышни тоже кланяются в землю и хоть изредка, но все-таки взглядывают
на Павла; но он по-прежнему
не отвечает им и
смотрит то
на образа, то в окно.
—
Не могу же я, Николай Силыч, — возразил Павел, — как русский,
смотреть таким образом
на Московское княжество, которое сделало мое государство.
Павел
посмотрел на нее. «Так влюбленные
не говорят!» — подумал он.
Павел, со своими душевными страданиями, проезжая по Газетному переулку, наполненному магазинами, и даже по знаменитой Тверской, ничего почти этого
не видел, и, только уже выехав
на Малую Дмитровку, он с некоторым вниманием стал
смотреть на дома, чтобы отыскать между ними дом княгини Весневой, в котором жил Еспер Иваныч; случай ему, в этом отношении, скоро помог.
Он
не без любопытства также
посмотрел и
на монахов, служивших молебен.
Вихров, через несколько месяцев, тоже уехал в деревню — и уехал с большим удовольствием. Во-первых, ему очень хотелось видеть отца, потом —
посмотреть на поля и
на луга; и, наконец,
не совсем нравственная обстановка городской жизни начинала его душить и тяготить!
Полковник
смотрел на всю эту сцену, сидя у открытого окна и улыбаясь; он все еще полагал, что
на сына нашла временная блажь, и вряд ли
не то же самое думал и Иван Алексеев, мужик, столь нравившийся Павлу, и когда все пошли за Кирьяном к амбару получать провизию, он остался
на месте.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить
не мог. Старик, привыкший целый день быть
на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и
посматривал на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и
посмотрев вдаль, произнес...
Павел решительно
не знал куда девать себя; Клеопатра Петровна тоже как будто бы пряталась и, совершенно как бы
не хозяйка, села, с плутоватым, впрочем, выражением в лице,
на довольно отдаленный стул и
посматривала на все это. Павел поместился наконец рядом с становою; та приняла это прямо за изъявление внимания к ней.
— Ну, я
на это
не так
смотрю, — сказал Павел, невольно вспомнив при этом про m-me Фатееву.
Еспер Иваныч
смотрел на нее, но ничего
не говорил.
Стоявшая тут же в комнате, у ног больного, Анна Гавриловна ничем уже и
не помогала Марье Николаевне и только какими-то окаменелыми глазами
смотрела на своего друга.
Мари
посмотрела на него, еще
не понимая — что такое он говорит.
Его самого интересовало
посмотреть, что с Неведомовым происходит. Он застал того в самом деле
не спящим, но сидящим
на своем диване и читающим книгу. Вихров, занятый последнее время все своей Клеопатрой Петровной, недели с две
не видал приятеля и теперь заметил, что тот ужасно переменился: похудел и побледнел.
Видя, что Фатеева решительно ничем
не занимается и все время только и есть, что
смотрит на него, Павел вздумал поучить ее.
Затем считка пошла как-то ужасно плохо. Анна Ивановна заметно конфузилась при Клеопатре Петровне: женский инстинкт говорил ей, что Фатеева в настоящую минуту сердится, и сердится именно
на нее. Неведомов только того, кажется, и ожидал, чтобы все это поскорее кончилось. Петин и Замин подсели было к Клеопатре Петровне, чтобы посмешить ее; но она даже
не улыбнулась, а неподвижно, как статуя, сидела и
смотрела то
на Павла, то
на Анну Ивановну, все еще стоявших посередине залы.
Вихров
посмотрел ему в лицо. «Может быть, в самом деле он ни
на что уж больше и
не годен, как для кельи и для созерцательной жизни», — подумал он.
Яков тронул: лошадь до самой Тверской шла покорной и самой легкой рысцой, но, как въехали
на эту улицу, Яков
посмотрел глазами, что впереди никто очень
не мешает, слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак начал забирать; они обогнали несколько колясок, карет, всех попадавшихся извозчиков, даже самого обер-полицеймейстера; у Павла в глазах даже зарябило от быстрой езды, и его слегка только прикидывало
на эластической подушке пролетки.
Вихров глядел
на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он
посмотрел и
на Мари. Та старательно намазывала масло
на хлеб, хотя этого хлеба никому и
не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел… Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались…
Я знала, что я лучше, красивее всех его возлюбленных, — и что же, за что это предпочтение; наконец, если хочет этого, то оставь уж меня совершенно, но он напротив, так что я
не вытерпела наконец и сказала ему раз навсегда, что я буду женой его только по одному виду и для света, а он
на это только смеялся, и действительно, как видно,
смотрел на эти слова мои как
на шутку; сколько в это время я перенесла унижения и страданий — и сказать
не могу, и около же этого времени я в первый раз увидала Постена.
Благодаря выпитому пуншу он едва держался
на ногах и сам даже выносить ничего
не мог из вещей, а позвал для этого дворника и едва сминающимся языком говорил ему: «Ну, ну, выноси; тебе заплатят;
не даром!» Макар Григорьев только
посматривал на него и покачивал головой, и когда Ванька подошел было проститься к нему и хотел с ним расцеловаться, Макар Григорьев подставил ему щеку, а
не губы.
Горничная ставила кофе и
не уходила сейчас из кабинета, а оставалась некоторое время тут и явно
смотрела на барина. Павел начинал пить кофе и продолжал работать.
— Тоже жадный, — продолжал Добров, — бывало,
на ярмарчишку какую приедем, тотчас всех сотских, письмоводителя, рассыльных разошлет по разным торговцам
смотреть — весы ладны ли да товар свеж ли, и все до той поры, пока
не поклонятся ему; а поклонись тоже —
не маленьким; другой, пожалуй, во весь торг и
не выторгует того, так что многие торговцы и ездить совсем перестали
на ярмарки в наш уезд.
Казначей-то уж очень и
не разыскивал:
посмотрел мне только в лицо и словно пронзил меня своим взглядом; лучше бы, кажись, убил меня
на месте; сам уж
не помню я, как дождался вечера и пошел к целовальнику за расчетом, и
не то что мне самому больно хотелось выпить, да этот мужичонко все приставал: «Поднеси да поднеси винца, а
не то скажу — куда ты мешок-то девал!».
— Нет, я
не умею, — отвечал он и, отойдя в сторону, в продолжение всей кадрили как-то ласково
смотрел на Павла.
Вслед за ними пошел также опять и Захаревский: его уж, кажется,
на этот раз интересовало
посмотреть, что в ровную или нет станет Вихров тянуть с Кергелем и Живиным, и если в ровную, так это
не очень хорошо!
Вихров ничего ей
не сказал, а только
посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга руку и, даже
не поцеловавшись
на прощанье, разошлись по своим комнатам.
На другой день Клеопатра Петровна была с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего
не сказал и,
не оставшись даже обедать, уехал домой.
Катишь почти знала, что она
не хороша собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила
на себя
смотреть во весь рост… перед этим трюмо теперь она сняла с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать себе
на голову цветы, и при этом так и этак поводила головой, делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив себя по лядвее рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: «Раз, два, раз, два!» Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности.
— Можете, — отвечал казначей и
посмотрел на худого монаха. Тот подошел к раке, отпер ее висевшим у него
на поясе ключом и с помощью казначея приподнял крышку, а сей последний раскрыл немного и самую пелену
на мощах, и Вихров увидел довольно темную и, как ему показалось,
не сухую даже грудь человеческую. Трепет объял его; у него едва достало смелости наклониться и прикоснуться губами к священным останкам. За ним приложились и все прочие, и крышка раки снова опустилась и заперлась.
«Мадам, ваш родственник, — и он при этом почему-то лукаво
посмотрел на меня, — ваш родственник написал такую превосходную вещь, что до сих пор мы и наши друзья в восторге от нее; завтрашний день она выйдет в нашей книжке, но другая его вещь встречает некоторое затруднение, а потому напишите вашему родственнику, чтобы он сам скорее приезжал в Петербург; мы тут лично ничего
не можем сделать!» Из этих слов ты поймешь, что сейчас же делать тебе надо: садись в экипаж и скачи в Петербург.
Когда Вихров читал это письмо, Груша
не выходила из комнаты, а стояла тут же и
смотрела на барина: она видела, как он менялся в лице, как дрожали у него руки.
Иван сердито
посмотрел и
на нее и
на господина и все время, до самого отъезда,
не выпускал их из виду.
— Погоди, постой, любезный, господин Вихров нас рассудит! — воскликнул он и обратился затем ко мне: — Брат мой изволит служить прокурором; очень смело, энергически подает против губернатора протесты, — все это прекрасно; но надобно знать-с, что их министр
не косо
смотрит на протесты против губернатора, а, напротив того, считает тех прокуроров за дельных, которые делают это; наше же начальство, напротив, прямо дает нам знать, что мы, говорит, из-за вас переписываться ни с губернаторами, ни с другими министерствами
не намерены.
Захаревский,
не совсем поняв его мысль,
смотрел на него вопросительно.
Дама сердца у губернатора очень любила всякие удовольствия, и по преимуществу любила она составлять благородные спектакли —
не для того, чтобы играть что-нибудь
на этих спектаклях или этак, как любили другие дамы, поболтать
на репетициях о чем-нибудь, совсем
не касающемся театра, но она любила только наряжаться для театра в костюмы театральные и, может быть, делала это даже
не без цели, потому что в разнообразных костюмах она как будто бы еще сильней производила впечатление
на своего сурового обожателя: он
смотрел на нее, как-то более обыкновенного выпуча глаза, через очки, негромко хохотал и слегка подрягивал ногами.
— Кому, ваше благородие,
не жаль своей жены, — прибавил он,
смотря себе
на руки.
— Здесь ведь Учней много.
Не одно это село так называется — это вот Учня верхняя, а есть Учня нижняя и есть еще Учня в Полесье,
смотря на каком месте селенье стоит,
на горе или в лесу.
—
Не шутки, а, право, уж скучно
на все это
смотреть! — отвечал с сердцем инженер.
Он был средних лет, с несколько лукавою и заискивающею физиономиею, и отличался, говорят, тем, что по какой бы цене ни играл и сколько бы ни проигрывал — никогда
не менялся в лице, но в настоящее время он, видимо, был чем-то озабочен и беспрестанно подходил то к тому, то к другому окну и
смотрел на видневшуюся из них дорогу, как бы ожидая кого-то.
— Послушайте, братцы, — начал Вихров громко, — опекун показывает
на вас, что вы
не платили оброков, потому что у вас были пожары, хлеб градом выбивало, холерой главные недоимщики померли. Вы
не смотрите, что я у него остановился. Мне решительно все равно, он или вы; мне нужна только одна правда, и потому говорите мне совершенно откровенно: справедливо ли то, что он пишет про вас, или нет?
Ему весело даже было подумать о том, как у начальника губернии вытянется физиономия, когда он будет ему рассказывать, как он произвел следствие; но — увы! — надежда его в этом случае
не сбылась: в приемной губернатора он, как водится, застал скучающего адъютанта; сей молодой офицер пробовал было и газету читать и в окно глядеть, но ничего
не помогало, все было скучно! Он начал, наконец, истерически зевать. При появлении Вихрова он
посмотрел на него сонными глазами.
Адъютант лениво пошел в кабинет. Там он пробыл довольно долго. Начальник губернии, после его доклада, все почему-то
не удостоивал его ответа и
смотрел на бумагу.
— Ну, теперь крепко;
смотри, — прибавил он Лизавете, —
не раскайся и
не попеняй после
на нас.
Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал
смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад, повели их по площади, наполненной по случаю базара народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только по временам поворачивал то туда, то сюда голову свою к народу. Сарапка шел, потупившись, и ни
на кого
не смотрел.