Неточные совпадения
При этом ему невольно припомнилось, как его самого, — мальчишку лет пятнадцати, — ни в чем не виновного, поставили в полку под ранцы с песком, и как он терпел, терпел эти мученья, наконец, упал, кровь хлынула у него из гортани; и как он потом сам, уже в чине капитана, нагрубившего ему солдата велел наказать; солдат продолжал грубить; он велел его наказывать больше, больше; наконец, того
на шинели снесли без чувств в лазарет; как потом, проходя по лазарету, он видел этого солдата с впалыми
глазами, с искаженным лицом, и затем солдат этот через несколько дней умер, явно им засеченный…
Более уже тридцати лет прошло после этого события, а между тем, какое бы горе или счастье ни посещало Вихрова, искаженное лицо солдата хоть
на минуту да промелькнет перед его
глазами.
— Шельмы этакие! — повторил опять полковник, сердито взмахнув
на скотницу
глазами.
—
На свете так мало людей, — начала она, прищуривая
глаза, — которые бы что-нибудь для кого сделали, что право, если самой кому хоть чем-нибудь приведется услужить, так так этому радуешься, что и сказать того нельзя…
— Дядя, что такое облака? — спросил он, взмахнув
глазами на небо.
— Я желала бы взять ее
на воспитание к себе; надеюсь, добрый друг, вы не откажете мне в этом, — поспешила прибавить княгиня; у нее уж и дыхание прервалось и слезы выступили из
глаз.
— Что ж ты стоишь?.. — проговорил полковник, вскидывая
на него свои серые навыкате
глаза.
Павел перешел в седьмой класс и совсем уже почти стал молодым человеком:
глаза его приняли юношеский блеск, курчавые волосы красиво падали назад,
на губах виднелись маленькие усики. В один день, когда он возвратился из гимназии, Ванька встретил его, как-то еще глупее обыкновенного улыбаясь.
— Ты играешь? — спросила его Мари, уставив
на него с некоторым удивлением свои голубые
глаза.
— Да, — отвечал он, напротив, уставляя
на нее
глаза свои.
Мари ничего
на это не сказала и потупила только
глаза. Вскоре пришел Павел; Мари по крайней мере с полчаса не говорила ему о своем переезде.
Павел взмахнул
на него
глазами.
— Как в Москву? — спросил полковник, встрепенувшись и вскинув
на Ваньку свои
глаза.
— То было, сударь, время, а теперь — другое: меня сейчас же, вон, полковой командир солдату
на руки отдал… «Пуще
глазу, говорит, береги у меня этого дворянина!»; так тот меня и умоет, и причешет, и грамоте выучил, — разве нынче есть такие начальники!
Это было несколько обидно для его самолюбия; но, к счастью, кадет оказался презабавным малым: он очень ловко (так что никто и не заметил) стащил с вазы апельсин, вырезал
на нем
глаза, вытянул из кожи нос, разрезал рот и стал апельсин слегка подавливать; тот при этом точь-в-точь представил лицо человека, которого тошнит.
— Другого?.. — сказал Павел, уставляя
на нее веселые
глаза.
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти. В голове у него все еще шумело и трещало; в
глазах мелькали зеленые пятна; ноги едва двигались. Придя к себе
на квартиру, которая была по-прежнему в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра, с открытыми
глазами, не спав и в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
Полковник, начавший последнее время почти притрухивать сына,
на это покачал только головой и вздохнул; и когда потом проводил, наконец, далеко еще не оправившегося Павла в Москву, то горести его пределов не было: ему казалось, что у него нет уже больше сына, что тот умер и ненавидит его!.. Искаженное лицо солдата беспрестанно мелькало перед
глазами старика.
Макар Григорьев говорил все это грубым и почти сердитым голосом, а между тем у него слезы даже выступили
на его маленьких и заплывших
глазах.
Он чувствовал, что простая вежливость заставляла его спросить дядю о Мари, но у него как-то язык
на это не поворачивался. Мысль, что она не вышла замуж, все еще не оставляла его, и он отыскивал
глазами в комнате какие-нибудь следы ее присутствия, хоть какую-нибудь спицу от вязанья, костяной ножик, которым она разрезывала книги и который обыкновенно забывала в комнате дяди, — но ничего этого не было видно.
В дверях часовни Павел увидел еще послушника, но только совершенно уж другой наружности: с весьма тонкими очертаниями лица, в выражении которого совершенно не видно было грубо поддельного смирения, но в то же время в нем написаны были какое-то спокойствие и кротость; голубые
глаза его были полуприподняты вверх; с губ почти не сходила небольшая улыбка; длинные волосы молодого инока были расчесаны с некоторым кокетством; подрясник
на нем, перетянутый кожаным ремнем, был, должно быть, сшит из очень хорошей материи, но теперь значительно поизносился; руки у монаха были белые и очень красивые.
Неведомов между тем усадил свою спутницу рядом с собой и по временам, несмотря
на свои мягкие голубые
глаза, взглядывал
на нее каким-то пламенным тигром.
— Молния! — воскликнул он, открыв для этого
на мгновение
глаза, и, действительно, перед зрителями как бы сверкнула молния.
— Молния и гром! — проговорил он, вскрыл
глаза и затрещал, затем,
на всю комнату.
К Салову, между тем, пришел еще гость — какой-то совершенно черный господин, с черными, но ничего не выражающими
глазами, и весь в брильянтах: брильянты были у него в перстнях, брильянты
на часовой цепочке и брильянтовые запонки в рубашке.
Те
на это ничего не отвечали и потупили только
глаза.
По приезде к приходу,
на крыльце и
на паперти храма Павел увидал множество нищих, слепых, хромых, покрытых ранами; он поспешил раздать им все деньги, какие были при нем. Стоявший в самой церкви народ тоже кинулся ему в
глаза тем, что мужики все были в серых армяках, а бабы — в холщовых сарафанах, и все почти — в лаптях, но лица у всех были умные и выразительные.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог. Старик, привыкший целый день быть
на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал
на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие
глаза и посмотрев вдаль, произнес...
— Да, вот
на это они тоже мастерицы: мужу как раз
глаза выцарапают, — это их дело! — подхватил полковник. Вообще он был о всех женщинах не слишком высокого понятия, а об восточных — и в особенности.
Хорошо, что m-me Фатеева, смотревшая почти страстно
на Павла, услыша ее медвежью походку, успела мгновенно опустить
глаза в землю.
— Какая несносная женщина! — сказала она, показывая
глазами на становую.
— Я? — спросила она, уставив
на него немного сердитые
глаза.
— Я, — отвечал Павел дрожащим голосом; потом они сели
на диван и молчали; Павел почти что глупо смотрел
на Фатееву, а она держала
глаза опущенными вниз.
И она привела Павла в спальную Еспера Иваныча, окна которой были закрыты спущенными зелеными шторами, так что в комнате царствовал полумрак.
На одном кресле Павел увидел сидящую Мари в парадном платье, приехавшую, как видно, поздравить новорожденного. Она похудела очень и заметно была страшно утомлена. Еспер Иваныч лежал, вытянувшись, вверх лицом
на постели;
глаза его как-то бессмысленно блуждали по сторонам; самое лицо было налившееся, широкое и еще более покосившееся.
Он только взглянул
на него ненадолго, а потом и отвел от него в сторону свои
глаза.
Стоявшая тут же в комнате, у ног больного, Анна Гавриловна ничем уже и не помогала Марье Николаевне и только какими-то окаменелыми
глазами смотрела
на своего друга.
Вскоре раздалось довольно нестройное пение священников. Павла точно ножом кольнуло в сердце. Он взглянул
на Мари; она стояла с полными слез
глазами, но ему и это показалось притворством с ее стороны.
— Каких господ? — спросила Мари, уставив
на него уже окончательно удивленные
глаза.
— Сделайте милость! — сказал Павел, смотря с удовольствием
на ее черные
глаза, которые так и горели к нему страстью. — Только зачем, друг мой, все эти мучения, вся эта ревность, для которой нет никакого повода? — сказал он, когда они ехали домой.
Вечером он садился составлять лекции или читал что-нибудь. Клеопатра Петровна помещалась против него и по целым часам не спускала с него
глаз. Такого рода жизнь барина и Ивану, как кажется, нравилась; и он, с своей стороны, тоже продолжал строить куры горничной Фатеевой и в этом случае нисколько даже не стеснялся; он громко
на все комнаты шутил с нею, толкал ее… Павел однажды, застав его в этих упражнениях, сказал ему...
— «О, вижу ясно, что у тебя в гостях была царица Маб!» — все тут же единогласно согласились, что они такого Меркуцио не видывали и не увидят никогда. Грустный Неведомов читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все поднимал
глаза к небу. Замин, взявший
на себя роль Капулетти, говорил каким-то гортанным старческим голосом: «Привет вам, дорогие гости!» — и больше походил
на мужицкого старосту, чем
на итальянского патриция.
— Э, что тут говорить, — начал снова Неведомов, выпрямляясь и растирая себе грудь. — Вот, по-моему, самое лучшее утешение в каждом горе, — прибавил он, показывая
глазами на памятники, — какие бы тебя страдания ни постигли, вспомни, что они кончатся и что ты будешь тут!
Клеопатра Петровна притянула его голову и, положив ее к себе
на грудь, начала его целовать в лоб, в лицо Павел чувствовал при этом, что слезы падали из
глаз ее.
Макар Григорьев слушал его молча;
на его маленьких и заплывших
глазах тоже появились как будто бы слезы.
Яков тронул: лошадь до самой Тверской шла покорной и самой легкой рысцой, но, как въехали
на эту улицу, Яков посмотрел
глазами, что впереди никто очень не мешает, слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак начал забирать; они обогнали несколько колясок, карет, всех попадавшихся извозчиков, даже самого обер-полицеймейстера; у Павла в
глазах даже зарябило от быстрой езды, и его слегка только прикидывало
на эластической подушке пролетки.
— И ты скажешь мне откровенно? — спросила Мари, взмахнув
на него свои голубые
глаза.
— Да! — отвечал тот. — Это место, например, когда влюбленные сидят
на берегу реки и видят вдали большой лес, и им представляется, что если бы они туда ушли, так скрылись бы от всех в мире
глаз, — это очень поэтично и верно.
— Нет, не встретится, если я уеду в деревню
на год,
на два,
на три… Госпожа, которая жила здесь со мной, теперь, вероятно, уже овдовела, следовательно, совершенно свободна. Будем мы с ней жить в дружеских отношениях, что нисколько не станет меня отвлекать от моих занятий, и сверх того у меня перед
глазами будет для наблюдения деревенская и провинциальная жизнь, и, таким образом, открывается масса свободного времени и масса фактов!
— Понимаю, вижу, — отвечал мастеровой и совсем уж как-то заморгал
глазами и замотал головой, так что Вихрову стало, наконец, тяжело его видеть. Он отослал его домой и
на другой день велел приходить работать.
«Что это, я говорю, ты мне предлагаешь, бестия ты этакая!» — и,
на мельницу ехавши, проехал мимо кабака благополучно, а еду назад — смерть: доподлинно, что уж дьявол мною овладел, — в
глазах помутилось, потемнело, ничего не помню, соскочил с телеги своей, схватил с задней лошади мешок — и прямо в кабак…