Неточные совпадения
У задней стены стояла мягкая, с красивым одеялом, кровать Еспера Иваныча: в продолжение
дня он только и
делал, что, с книгою в руках, то сидел перед столом, то ложился на кровать.
Анна Гавриловна еще несколько раз входила к ним, едва упросила Пашу сойти вниз покушать чего-нибудь. Еспер Иваныч никогда не ужинал, и вообще он прихотливо, но очень мало, ел. Паша, возвратясь наверх, опять принялся за прежнее
дело, и таким образом они читали часов до двух ночи. Наконец Еспер Иваныч погасил у себя свечку и велел
сделать то же и Павлу, хотя тому еще и хотелось почитать.
В
день представления Ванька, по приказанию господ, должен был то сбегать закупить свеч для освещения, то сцену вымести, то расставить стулья в зале; но всем этим действиям он придавал такой вид, что как будто бы
делал это по собственному соображению.
Публика начала сбираться почти не позже актеров, и первая приехала одна дама с мужем, у которой, когда ее сыновья жили еще при ней, тоже был в доме театр; на этом основании она, званая и незваная, обыкновенно ездила на все домашние спектакли и всем говорила: «У нас самих это было — Петя и Миша (ее сыновья) сколько раз это
делали!» Про мужа ее, служившего контролером в той же казенной палате, где и Разумов, можно было сказать только одно, что он целый
день пил и никогда не был пьян, за каковое свойство, вместо настоящего имени: «Гаврило Никанорыч», он был называем: «Гаврило Насосыч».
Другой раз Николай Силыч и Павел вышли за охотой в табельный
день в самые обедни; колокола гудели во всех церквах. Николай Силыч только поеживался и
делал свою искривленную, насмешливую улыбку.
— А то, что если господина Вихрова выгонят, то я объявляю всем, вот здесь сидящим, что я по
делу сему господину попечителю Московского учебного округа
сделаю донос, — произнес Николай Силыч и внушительно опустился на свой стул.
— Я все готов
сделать, чтобы вы только не рассердились! — сказал он и в самом
деле проиграл пьесу без ошибки.
— Вероятно! — отвечала с мелькнувшей на губах ее улыбкой Фатеева. — На
днях как-то вздумал пикник для меня
делать… Весь beau monde здешний был приглашен — дрянь ужасная все!
«Не отпущу я его, — думал он, — в университет: он в этом Семеновском трактире в самом
деле сопьется и, пожалуй, еще хуже что-нибудь над собой
сделает!» — Искаженное лицо засеченного солдата мелькало уже перед глазами полковника.
Мари в самом
деле, — когда Павел со свойственною всем юношам болтливостью, иногда по целым вечерам передавал ей свои разные научные и эстетические сведения, — вслушивалась очень внимательно, и если
делала какое замечание, то оно ясно показывало, что она до тонкости уразумевала то, что он ей говорил.
Этот отличный человек так ухаживал за Павлом не столько, кажется, из усердия к нему, сколько из того, что всякое
дело, за которое он принимался, привык
делать отлично!..
— Вона, не могу! — воскликнул, в свою очередь, Макар Григорьев. — Знаем ведь тоже: приходилось по делам-то нашим угощать бар-то, а своему господину уж не
сделать того… Слава тебе господи, сможем, не разоримся, — заключил Макар Григорьев и как-то самодовольно усмехнулся.
— Что ты в Москву дрыхнуть приехал али
делать какое
дело?
— Какое дело-то
делать? — спросил было Ванька, сначала довольно грубо.
— Какое
дело делать! — повторил Макар Григорьев. — А вот я тебя сейчас рылом ткну: что, барина платье надо было убрать, али нет?
— Я позвал вас, — продолжал профессор, — сказать вам, чтобы вы бросили это
дело, за которое очень рано взялись! — И он
сделал при этом значительную мину.
— Ее обвинили, — отвечал как-то необыкновенно солидно Марьеновский, — и речь генерал-прокурора была, по этому
делу, блистательна. Он разбил ее на две части: в первой он доказывает, что m-me Лафарж могла
сделать это преступление, — для того он привел почти всю ее биографию, из которой видно, что она была женщина нрава пылкого, порывистого, решительного; во второй части он говорит, что она хотела
сделать это преступление, — и это доказывает он ее нелюбовью к мужу, ссорами с ним, угрозами…
— Не толще, чем у вашего папеньки. Я бочки
делаю, а он в них вино сыропил, да разбавлял, — отвечал Макар Григорьев, от кого-то узнавший, что отец Салова был винный откупщик, — кто почестнее у этого
дела стоит, я уж и не знаю!.. — заключил он многознаменательно.
— Не слепой быть, а, по крайней мере, не выдумывать, как
делает это в наше время одна прелестнейшая из женщин, но не в этом
дело: этот Гомер написал сказание о знаменитых и достославных мужах Греции, описал также и богов ихних, которые беспрестанно у него сходят с неба и принимают участие в деяниях человеческих, — словом, боги у него низводятся до людей, но зато и люди, герои его, возводятся до богов; и это до такой степени, с одной стороны, простое, а с другой — возвышенное создание, что даже полагали невозможным, чтобы это сочинил один человек, а думали, что это песни целого народа, сложившиеся в продолжение веков, и что Гомер только собрал их.
Вихров не был ни флегматиком, способным всю жизнь пролежать на диване, ни сангвиником, готовым до самой смерти танцевать; он был чистый холерик: ему нужно было или
делать какое-нибудь
дело, или переживать какое-нибудь чувство.
— Раменка околела-с. Вчерашний
день, Иван пришел и говорит: «Дай, говорит, мне лошадь самолучшую; барин велел мне ехать проворней в Перцово!» Я ему дал-с; он, видно, без рассудку гнал-с ее, верст сорок в какие-нибудь часа три
сделал; приехал тоже — слова не сказал, прямо поставил ее к корму; она наелась, а сегодня и околела.
— Сильная! Да как же и не делать-то ей того, помилуйте! Пьет да жрет день-то деньской, только и занятья всего.
— Бога ради, сейчас; иначе я не ручаюсь, что она, может быть, умрет; умоляю вас о том на коленях!.. — И m-lle Прыхина
сделала движение, что как будто бы в самом
деле готова была стать на колени. — Хоть на минуточку, а потом опять сюда же приедете.
Видит бог, — продолжал он, ударяя себя в грудь, — я рожден не для разврата и порока, а для
дела, но как тут быть, если моего-то
дела мне и не дают
делать!
— Да кто же может, кто? — толковал ему Живин. — Все мы и пьем оттого, что нам
дела настоящего, хорошего не дают
делать, — едем, черт возьми, коли ты желаешь того.
«Мадам, ваш родственник, — и он при этом почему-то лукаво посмотрел на меня, — ваш родственник написал такую превосходную вещь, что до сих пор мы и наши друзья в восторге от нее; завтрашний
день она выйдет в нашей книжке, но другая его вещь встречает некоторое затруднение, а потому напишите вашему родственнику, чтобы он сам скорее приезжал в Петербург; мы тут лично ничего не можем
сделать!» Из этих слов ты поймешь, что сейчас же
делать тебе надо: садись в экипаж и скачи в Петербург.
— Ах,
сделай милость, не было! — воскликнул генерал. — Как этих негодяев-блузников Каваньяк [Кавеньяк Луи Эжен (1802—1857) — французский реакционный политический деятель, генерал. В
дни июньского восстания 1848 года возглавил военную диктатуру и использовал ее для беспощадного разгрома парижского пролетариата.] расстреливал, так только животы у них летели по сторонам…
— Потом-с, — продолжал Абреев, — я, конечно, подыму все мои маленькие ресурсы, чтобы узнать, в чем тут
дело, но я существо весьма не всемогущее, может быть, мне и не удастся всего для вас
сделать, что можно бы, а потому, нет ли у вас еще кого-нибудь знакомых, которых вы тоже поднимете в поход за себя?
Мари поняла наконец, что слишком далеко зашла, отняла руку, утерла слезы, и старалась принять более спокойный вид, и взяла только с Вихрова слово, чтоб он обедал у них и провел с нею весь
день. Павел согласился. Когда самому Эйсмонду за обедом сказали, какой проступок учинил Вихров и какое ему последовало за это наказание, он пожал плечами,
сделал двусмысленную мину и только, кажется, из боязни жены не заметил, что так и следовало.
Захаревский на словах лицо политическое, доверие начальства
делал заметно насмешливое ударение. Я просил его сказать губернатору, чтобы тот дал мне какое-нибудь
дело, и потом полюбопытствовал узнать, каким образом губернатор этот попал в губернаторы. Захаревский
сделал на это небольшую гримасу.
Странные и невеселые мысли волновали меня, пока я все это видел и слышал; понятно, что оба брата Захаревские были люди, стоящие у
дела и умеющие его
делать.
Я завидовал тому, что каждый из них сумел найти
дело и научился это
дело делать…
Она, впрочем, писала не много ему: «Как тебе не грех и не стыдно считать себя ничтожеством и видеть в твоих знакомых бог знает что: ты говоришь, что они люди, стоящие у
дела и умеющие
дело делать.
Вихров велел его просить к себе. Вошел чиновник в вицмундире с зеленым воротником, в самом
деле с омерзительной физиономией: косой, рябой, с родимым пятном в ладонь величины на щеке и с угрями на носу. Груша стояла за ним и
делала гримасы. Вихров вопросительно посмотрел на входящего.
— Ну, Иларион Ардальонович, — сказал он, входя к Захаревскому, — я сейчас со следствия; во-первых, это — святейшее и величайшее
дело. Следователь важнее попа для народа: уполномоченный правом государства, он входит в дом к человеку,
делает у него обыск, требует ответов от его совести, это черт знает что такое!
— Вы
сделаете великое и благородное
дело, — подхватил Захаревский. — Я, откровенно говоря, и посоветовал губернатору отдать вам эти
дела, именно имея в виду, что вы повыметете разного рода грязь, которая в них существует.
— Все
сделаю, все
сделаю! — говорил Вихров, решительно увлекаясь своим новым
делом и очень довольный, что приобрел его. — Изучу весь этот быт, составлю об нем книгу, перешлю и напечатаю ее за границей.
Перед наступлением первой репетиции он беспрестанно ездил ко всем участвующим и долго им толковал, что если уж играть что-либо на благородных спектаклях, так непременно надо что-нибудь большое и умное, так что все невольно прибодрились и начали думать, что они в самом
деле делают что-то умное и большое; даже председатель казенной палаты не с таким грустным видом сидел и учил роль короля Клавдия; молодежь же стала меньше насмешничать.
— Расскажи ты мне, — начал Вихров, — весь последний
день перед смертью жены: как и что ты
делал, виделся ли с женой и что с ней говорил? Рассказывай все по порядку.
— Да-с. Все смеялась она: «Жена у тебя дура, да ты ее очень любишь!» Мне это и обидно было, а кто ее знает, другое
дело: может, она и отворотного какого дала мне. Так пришло, что женщины видеть почесть не мог: что ни
сделает она, все мне было не по нраву!
Во-первых, я не сам пришел, а меня прислали на него; а потом мне все-таки кажется, что я это
дело сделаю почестней и понежней других и не оскорблю до такой степени заинтересованных в нем лиц.
— Поганое
дело этакое заставляете
делать, за неволю так вышло! — раздалось почти у самого его уха.
Вопрос этот в первый еще раз представлялся Вихрову с этой стороны: что если он в самом
деле когда-нибудь вздумает жениться, что ему с Груней будет
делать; деньгами от нее не откупишься!
— В глупости их, невежестве и изуверстве нравов, — проговорил он, — главная причина, законы очень слабы за отступничество их… Теперь вот едем мы, беспокоимся, трудимся, составим акт о захвате их на месте преступления, отдадут их суду — чем же решат это
дело? «Вызвать, говорят, их в консисторию и
сделать им внушение, чтобы они не придерживались расколу».
— Да, поспрячу, — отвечал священник, и в самом
деле, как видно, намерен был это
сделать, — потому что хоть было уже довольно темно, он, однако, велел работнику не селом ехать, а взять объездом, и таким образом они подъехали к дому его со двора.
— Не пущу, ни за что не пущу без закуски, а не то сама лягу у дверей на пороге!.. — закричала становая — и в самом
деле сделала движение, что как будто бы намерена была лечь на пол.
«Черт знает, ничего тут не понимаю!» — думал между тем инженер, в самом
деле поставленный в недоумение: Груню он считал главной и единственною виновницею того, что Вихров не
делал предложения его сестре.
— Вы бы гораздо лучше
сделали, если бы попросили на это
дело какого-нибудь другого чиновника: я в службе мнителен и могу очень повредить вашему брату, — сказал он.
— Тем более я
сделаю не по вас, что господин начальник губернии будет за вас! — проговорил Вихров и снова вышел на двор. — Нет ли у вас, братцы, у кого-нибудь тележки довезти меня до вашей деревни; я там докончу ваше
дело.
— Так, так!.. — подхватила радостно Груша. — Я сама тоже думала, что это он только в мнении своем имел; вот тоже, как и мы, грешные,
делаем одно
дело, а думаем совсем другое.