Неточные совпадения
— Прощай, мой ангел! — обратилась она
потом к Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой), не смей ни минуты ему отказывать и сделай
все, что будет
в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
Потом выстрелил и Павел, впившись, кажется,
всеми глазами
в цель; но тоже не попал.
— Какая она аристократка! — возразил с сердцем Еспер Иваныч. — Авантюристка — это так!.. Сначала по казармам шлялась, а
потом в генерал-адъютантши попала!.. Настоящий аристократизм, — продолжал он, как бы больше рассуждая сам с собою, — при
всей его тепличности и оранжерейности воспитания, при некоторой брезгливости к жизни, первей
всего благороден, великодушен и возвышен
в своих чувствованиях.
Тот вдруг бросился к нему на шею, зарыдал на
всю комнату и произнес со стоном: «Папаша, друг мой, не покидай меня навеки!» Полковник задрожал, зарыдал тоже: «Нет, не покину, не покину!» — бормотал он;
потом, едва вырвавшись из объятий сына, сел
в экипаж: у него голова даже не держалась хорошенько на плечах, а как-то болталась.
Симонов сейчас засветил свечку, и
все они сначала прошли по темному каменному коридору,
потом стали подниматься по каменной лестнице, приотворили затем какую-то таинственную маленькую дверцу и очутились
в огромной зале. Мрак их обдал со
всех сторон. Свечка едва освещала небольшое около них пространство, так что, когда
все взглянули вверх, там вместо потолка виднелся только какой-то темный простор.
Еспер Иваныч когда ему полтинник, когда целковый даст; и теперешний раз пришел было; я сюда его не пустила, выслала ему рубль и велела идти домой; а он заместо того — прямо
в кабак… напился там, идет домой, во
все горло дерет песни; только как подошел к нашему дому, и говорит сам себе: «Кубанцев, цыц, не смей петь: тут твой благодетель живет и хворает!..»
Потом еще пуще того заорал песни и опять закричал на себя: «Цыц, Кубанцев, не смей благодетеля обеспокоить!..» Усмирильщик какой — самого себя!
Мари, Вихров и m-me Фатеева
в самом деле начали видаться почти каждый день, и между ними мало-помалу стало образовываться самое тесное и дружественное знакомство. Павел обыкновенно приходил к Имплевым часу
в восьмом; около этого же времени всегда приезжала и m-me Фатеева. Сначала
все сидели
в комнате Еспера Иваныча и пили чай, а
потом он вскоре после того кивал им приветливо головой и говорил...
— А о чем же? — возразил
в свою очередь Павел. — Я, кажется, — продолжал он грустно-насмешливым голосом, — учился
в гимназии, не жалея для этого ни времени, ни здоровья — не за тем, чтобы
потом все забыть?
Когда старик сходил
в деревню, она беспрестанно затевала на его деньги делать пиры и никольщины на
весь почти уезд, затем, чтобы и самое ее
потом звали на
все праздники.
Едучи уже
в Москву и проезжая родной губернский город, Павел, разумеется, прежде
всего был у Крестовниковых. Отобедав у них, поблагодушествовал с ними, а
потом вознамерился также сходить и проститься с Дрозденкой. Он застал Николая Силыча
в оборванном полинялом халате, сидящего, с трубкою
в руках, около водки и закуски и уже несколько выпившего.
— Да, он всегда желал этого, — произнес, почти с удивлением, Постен. — Но потом-с!.. — начал он рассказывать каким-то чересчур уж пунктуальным тоном. — Когда сам господин Фатеев приехал
в деревню и когда
все мы — я, он, Клеопатра Петровна — по его же делу отправились
в уездный город, он там,
в присутствии нескольких господ чиновников, бывши, по обыкновению,
в своем послеобеденном подшефе, бросается на Клеопатру Петровну с ножом.
Огурцов,
в тех же опорках и только надев мятую-измятую поддевку, побежал и очень скоро, хоть не совсем исправно, принес
все, что ему было приказано: хлеб он залил расплескавшейся ухой, огурец дорогой уронил,
потом поднял его и с, песком опять положил на тарелку. Макар Григорьев заметил это и стал его бранить.
— Действительно, — продолжал Павел докторальным тоном, — он бросился на нее с ножом, а
потом, как
все дрянные люди
в подобных случаях делают, испугался очень этого и дал ей вексель; и она, по-моему, весьма благоразумно сделала, что взяла его; потому что жить долее с таким пьяницей и негодяем недоставало никакого терпения, а оставить его и самой умирать с голоду тоже было бы весьма безрассудно.
И Салов, делая явно при
всех гримасу, ходил к ней, а
потом, возвращаясь и садясь, снова повторял эту гримасу и
в то же время не забывал показывать головой Павлу на Неведомова и на его юную подругу и лукаво подмигивать.
У полковника с год как раскрылись некоторые его раны и страшно болели, но когда ему сказали, что Павел Михайлович едет, у него и боль
вся прошла; а
потом, когда сын вошел
в комнату, он стал даже говорить какие-то глупости, точно тронулся немного.
Полковник после этого зачем-то ушел к себе
в спальню и что-то очень долго там возился, и
потом, когда вышел оттуда, лицо его и вообще
вся фигура приняли какой-то торжественный вид.
— Я не знаю, как у других едят и чье едят мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что
все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот
в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи
в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят —
в следующем, а
потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для
всех.
Все повернули назад.
В перелеске m-lle Прыхина опять с каким-то радостным визгом бросилась
в сторону: ей, изволите видеть, надо было сорвать росший где-то вдали цветок, и она убежала за ним так далеко, что совсем скрылась из виду. M-me Фатеева и Павел, остановившись как бы затем, чтобы подождать ее, несколько времени молча стояли друг против друга;
потом, вдруг Павел зачем-то, и сам уже не отдавая себе
в том отчета, протянул руку и проговорил...
— Я заезжал к вам, — отнесся к нему и сам полковник, видимо, стараясь говорить тише, — но не застал вас дома; а
потом мы уехали
в Малороссию… Вы же, вероятно,
все ваше время посвящаете занятиям.
Номер оказался совершенно неприбранным, и, чтобы привести его хоть сколько-нибудь
в порядок, Вихров разбудил горничную Фатеевой, а
потом перевел
в него и Анну Ивановну,
все еще продолжавшую плакать.
Потом он меня у себя начал от
всех прятать, никому не показывать, даже держать меня
в запертой комнате, и только по ночам катался со мной по Москве.
Павел на другой же день обошел
всех своих друзей, зашел сначала к Неведомову. Тот по-прежнему был грустен, и хоть Анна Ивановна
все еще жила
в номерах, но он, как сам признался Павлу, с нею не видался.
Потом Вихров пригласил также и Марьеновского, только что возвратившегося из-за границы, и двух веселых малых, Петина и Замина. С Саловым он уже больше не видался.
Больше
всего мысль его останавливалась на «Юлии и Ромео» Шекспира — на пьесе,
в которой бы непременно стал играть и Неведомов, потому что ее можно было бы поставить
в его щегольском переводе, и, кроме того, он отлично бы сыграл Лоренцо, монаха; а
потом — взять какую-нибудь народную вещь, хоть «Филатку и Мирошку» [«Филатка и Морошка» — водевиль
в одном действии П.Г.Григорьева, впервые поставлен
в 1831 году.], дать эти роля Петину и Замину и посмотреть, что они из них сделают.
— Это входят
в церковь разные господа, — начал Петин и сначала представил, как входит молодой офицер, подходит к самым местным иконам и перед каждой из них перекрестится, поклонится и сделает ножкой, как будто бы расшаркивается перед ротным командиром.
Потом у него вошел ломаный франт, ломался-ломался, смотрел
в церкви
в лорнет… И, наконец, входит молодой чиновник во фраке; он молится очень прилично, ничего особенного из себя не делает и только
все что-то слегка дотрагивается до груди, близ галстука.
— Макар Григорьев, — начал он, — я хочу
всех вас предварительно заложить
в опекунский совет, а
потом отпущу на волю!
— Ничего не надо! Вздумайте-ка только это вы завести, у вас
все сейчас бедными притворятся. Мы ведь, мужики — плуты… Вы не то что позволяйте которому оброку не доносить, пусть он платит, как следует, а
потом мне, что ли, хоть из оброку и отдадите, сколько пожелаете, а я
в дом это к нему и пошлю, будто жалованья ему прибавляю, а коли не станет заслуживать того, так отдеру.
Мне всегда как-то представлялось, что матушка Россия — это есть грубая, для серого солдатского сукна устроенная фабрика, и вдруг
в этой фабрике произрастают чувствительные и благоухающие розы, но
все это
потом в жизни сваливается
в одно место, и, конечно, уж толстые тюки сукна помнут
все розы и отобьют у них всякое благоухание.
— И Неведомова позовите, — продолжал Салов, и у него
в воображении нарисовалась довольно приятная картина, как Неведомов, человек всегда строгий и откровенный
в своих мнениях, скажет Вихрову: «Что такое, что такое вы написали?» — и как у того при этом лицо вытянется, и как он свернет
потом тетрадку и ни слова уж не пикнет об ней; а
в то же время приготовлен для слушателей ужин отличный, и они, упитавшись таким образом вкусно, ни слова не скажут автору об его произведении и разойдутся по домам, —
все это очень улыбалось Салову.
В пьесе своей он представлял купеческого сынка, которого один шулер учит светским манерам, а
потом приходит к нему сваха, несколько напоминающая гоголевскую сваху.
Все это было недурно скомбинировано. Вихров, продолжавший ходить по комнате, первый воскликнул...
— А третий сорт: трудом,
потом и кровью христианской выходим мы, мужики,
в люди. Я теперича вон
в сапогах каких сижу, — продолжал Макар Григорьев, поднимая и показывая свою
в щеголеватый сапог обутую ногу, —
в грязи вот их не мачивал, потому
все на извозчиках езжу; а было так, что приду домой, подошвы-то от сапог отвалятся, да и ноги
все в крови от ходьбы: бегал это
все я по Москве и работы искал; а
в работниках жить не мог, потому — я горд, не могу, чтобы чья-нибудь власть надо мной была.
Потом осень, разделка им начнется: они
все свои прогулы и нераденье уж и забыли, и давай только ему денег больше и помни его услуги; и тут я, — может быть, вы не поверите, — а я вот, матерь божья, кажинный год после того болен бываю; и не то, чтобы мне денег жаль, — прах их дери, я не жаден на деньги, — а то, что никакой справедливости ни
в ком из псов их не встретишь!
Вихров невольно засмотрелся на него: так он хорошо и отчетливо
все делал… Живописец и сам, кажется, чувствовал удовольствие от своей работы: нарисует что-нибудь окончательно, отодвинется на спине по лесам как можно подальше, сожмет кулак
в трубку и смотрит
в него на то, что сделал; а
потом, когда придет час обеда или завтрака, проворно-проворно слезет с лесов, сбегает
в кухню пообедать и сейчас же опять прибежит и начнет работать.
В Перцово он доехал совершенно благоразумно и благополучно, вручил Клеопатре Петровне письмо и
потом отправился к Марье, которая
в это время стирала
в прачечной. Та ему очень обрадовалась: сейчас стала поить его чаем и достала даже водки для него. Иван начал
все это попивать и рассказывать не без прибавлений разные разности.
Ванька вспомнил, что
в лесу этом да и вообще
в их стороне волков много, и страшно струсил при этой мысли: сначала он
все Богородицу читал, а
потом стал гагайкать на
весь лес, да как будто бы человек десять кричали, и
в то же время что есть духу гнал лошадь, и таким точно способом доехал до самой усадьбы; но тут сообразил, что Петр, пожалуй, увидит, что лошадь очень потна, — сам сейчас разложил ее и, поставив
в конюшню, пошел к барину.
— Monsieur Цапкин так был добр, — вмешалась
в разговор m-me Фатеева, — что во время болезни моего покойного мужа и
потом, когда я сама сделалась больна, никогда не оставлял меня своими визитами, и я сохраню к нему за это благодарность на
всю жизнь! — прибавила она уже с чувством и как-то порывисто собирая карты со стола.
— Я докажу вам, милостивый государь, и сегодня же докажу, какой я француз, — кричал Коптин и вслед за тем подбежал к иконе, ударил себя
в грудь и воскликнул: — Царица небесная! Накажи вот этого господина за то, что он меня нерусским называет! — говорил он, указывая на Вихрова, и
потом, видимо, утомившись, утер себе лоб и убежал к себе
в спальню,
все, однако, с азартом повторяя. — Я нерусский, я француз!
А Добров ходил между тем по разным избам и, везде выпивая, кричал на
всю улицу каким-то уж нечленораздельным голосом. На другой день его нашли
в одном ручье мертвым; сначала его видели ехавшим с Александром Ивановичем
в коляске и целовавшимся с ним,
потом он брел через одно селение уже один-одинехонек и мертвецки пьяный и, наконец, очутился
в бочаге.
По отъезде приятеля Вихров несколько времени ходил по комнате,
потом сел и стал писать письмо Мари,
в котором извещал ее, что с известной особой он даже не видится, так как между ними
все уже покончено; а
потом, описав ей, чем он был занят последнее время, умолял ее справиться, какая участь постигла его произведения
в редакции.
— Потом-с, — продолжал Абреев, — я, конечно, подыму
все мои маленькие ресурсы, чтобы узнать,
в чем тут дело, но я существо весьма не всемогущее, может быть, мне и не удастся
всего для вас сделать, что можно бы, а потому, нет ли у вас еще кого-нибудь знакомых, которых вы тоже поднимете
в поход за себя?
— А вот, кстати, я еще забыл вам сообщить, — отнесся он к Вихрову, — я по вашему делу заезжал также и к Плавину, он тоже
все это знает и хлопочет за вас;
потом я
в клубе видел разные другие их власти и говорил им, чтобы они, по крайней мере, место дали вам приличное, а то, пожалуй, писцом вас каким-нибудь определят.
Подходя к своей гостинице, он еще издали заметил какую-то весьма подозрительной наружности, стоящую около подъезда, тележку парой, а
потом, когда он вошел
в свой номер, то увидал там стоящего жандарма с сумкой через плечо. Сомненья его сейчас же
все разрешились.
Вихров надел вицмундир;
потом все они уселись
в почтовые телеги и поехали. Вихров и стряпчий впереди; полицейские солдаты и жандармы сзади. Стряпчий толковал солдатам: «Как мы
в селенье-то въедем, вы дом его сейчас же окружите, у каждого выхода — по человеку; дом-то у него крайний
в селении».
Словом, когда я соберу эти сведения, я буду иметь полную картину раскола
в нашей губернии, и
потом все это, ездя по делам, я буду поверять сам на месте.
— Но нас ведь сначала, — продолжала Юлия, — пока вы не написали к Живину, страшно напугала ваша судьба: вы человека вашего
в деревню прислали, тот и рассказывал
всем почти, что вы что-то такое
в Петербурге про государя, что ли, говорили, — что вас схватили вместе с ним, посадили
в острог, —
потом, что вас с кандалами на ногах повезли
в Сибирь и привезли
потом к губернатору, и что тот вас на поруки уже к себе взял.
Когда известная особа любила сначала Постена, полюбила
потом вас… ну, я думала, что
в том она ошиблась и что вами ей не увлечься было трудно, но я все-таки всегда ей говорила: «Клеопаша, это последняя любовь, которую я тебе прощаю!» — и, положим, вы изменили ей, ну, умри тогда, умри, по крайней мере, для света, но мы еще, напротив, жить хотим… у нас сейчас явился доктор, и мне всегда давали такой тон, что это будто бы возбудит вашу ревность; но вот наконец вы уехали, возбуждать ревность стало не
в ком, а доктор
все тут и оказывается, что давно уж был такой же amant [любовник (франц.).] ее, как и вы.
Покуда он
потом сел на извозчика и ехал к m-me Пиколовой, мысль об театре
все больше и больше
в нем росла. «Играть будут, вероятно,
в настоящем театре, — думал он, — и, следовательно, можно будет сыграть большую пьесу. Предложу им «Гамлета»!» — Возраст Ромео для него уже прошел, настала более рефлексивная пора — пора Гамлетов.
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно,
в то время не позволено было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион
все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда стал учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше
всего расхохотаться на сцене, и игра у него выходила так, что несколько стихов скажет верно, а
потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
Когда
потом занавес открылся, и король с королевой,
в сопровождении
всего придворного кортежа, вышли на сцену, Гамлет шел сзади
всех. Он один был одет
в траурное платье и, несмотря на эту простую одежду, сейчас же показался заметнее
всех.
Потом Вихров через несколько минут осмелился взглянуть
в сторону могилы и увидел, что гроб уж был вынут, и мужики несли его. Он пошел за ними. Маленький доктор,
все время стоявший с сложенными по-наполеоновски руками на окраине могилы и любовавшийся окрестными видами, тоже последовал за ними.
Священники-то как ушли, меня
в церкви-то они и заперли-с, а у спасителя перед иконой лампадка горела; я пошел — сначала три камешка отковырнул у богородицы,
потом сосуды-то взял-с, крест,
потом и ризу с Николая угодника, золотая была, взял
все это на палатцы-то и унес, — гляжу-с,
все местные-то иконы и выходят из мест-то своих и по церкви-то идут ко мне.