Неточные совпадения
— Нешто вышел
в сени, а то
всё тут ходил. Этот самый, — сказал сторож, указывая на сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы. Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись, неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и
потом вопросительно взглянул на Облонского.
Жених, о котором было
всё уже вперед известно, приехал, увидал невесту, и его увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было хорошее;
потом в назначенный день было сделано родителям и принято ожидаемое предложение.
Вспоминал он, как брат
в университете и год после университета, несмотря на насмешки товарищей, жил как монах,
в строгости исполняя
все обряды религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий,
в особенности женщин; и
потом как вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими людьми и пустился
в самый беспутный разгул.
И с тем неуменьем, с тою нескладностью разговора, которые так знал Константин, он, опять оглядывая
всех, стал рассказывать брату историю Крицкого: как его выгнали из университета зa то, что он завел общество вспоможения бедным студентам и воскресные школы, и как
потом он поступил
в народную школу учителем, и как его оттуда также выгнали, и как
потом судили за что-то.
На минуту она опомнилась и поняла, что вошедший худой мужик,
в длинном нанковом пальто, на котором не доставало пуговицы, был истопник, что он смотрел на термометр, что ветер и снег ворвались за ним
в дверь; но
потом опять
всё смешалось…
Мужик этот с длинною талией принялся грызть что-то
в стене, старушка стала протягивать ноги во
всю длину вагона и наполнила его черным облаком;
потом что-то страшно заскрипело и застучало, как будто раздирали кого-то;
потом красный огонь ослепил глаза, и
потом всё закрылось стеной.
И
потом, ревновать — значит унижать и себя и ее», говорил он себе, входя
в ее кабинет; но рассуждение это, прежде имевшее такой вес для него, теперь ничего не
весило и не значило.
В этот день было несколько скачек: скачка конвойных,
потом двухверстная офицерская, четырехверстная и та скачка,
в которой он скакал. К своей скачке он мог поспеть, но если он поедет к Брянскому, то он только так приедет, и приедет, когда уже будет
весь Двор. Это было нехорошо. Но он дал Брянскому слово быть у него и потому решил ехать дальше, приказав кучеру не жалеть тройки.
Так они прошли первый ряд. И длинный ряд этот показался особенно труден Левину; но зато, когда ряд был дойден, и Тит, вскинув на плечо косу, медленными шагами пошел заходить по следам, оставленным его каблуками по прокосу, и Левин точно так же пошел по своему прокосу. Несмотря на то, что
пот катил градом по его лицу и капал с носа и
вся спина его была мокра, как вымоченная
в воде, — ему было очень хорошо.
В особенности радовало его то, что он знал теперь, что выдержит.
И действительно, Левин никогда не пивал такого напитка, как эта теплая вода с плавающею зеленью и ржавым от жестяной брусницы вкусом. И тотчас после этого наступала блаженная медленная прогулка с рукой на косе, во время которой можно было отереть ливший
пот, вздохнуть полною грудью и оглядеть
всю тянущуюся вереницу косцов и то, что делалось вокруг,
в лесу и
в поле.
Старик, сидевший с ним, уже давно ушел домой; народ
весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались к ужину и ночлегу
в лугу. Левин, не замечаемый народом, продолжал лежать на копне и смотреть, слушать и думать. Народ, оставшийся ночевать
в лугу, не спал почти
всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор и хохот за ужином,
потом опять песни и смехи.
Теперь,
в наше время, мы, помещики, при крепостном праве вели свое хозяйство с усовершенствованиями; и сушилки, и веялки, и возка навоза, и
все орудия —
всё мы вводили своею властью, и мужики сначала противились, а
потом подражали нам.
— Этот вопрос занимает теперь лучшие умы
в Европе. Шульце-Деличевское направление…
Потом вся эта громадная литература рабочего вопроса, самого либерального Лассалевского направления… Мильгаузенское устройство — это уже факт, вы, верно, знаете.
Одним словом, революция бескровная, но величайшая революция, сначала
в маленьком кругу нашего уезда,
потом губернии, России,
всего мира.
Сбежав до половины лестницы, Левин услыхал
в передней знакомый ему звук покашливанья; но он слышал его неясно из-за звука своих шагов и надеялся, что он ошибся;
потом он увидал и
всю длинную, костлявую, знакомую фигуру, и, казалось, уже нельзя было обманываться, но
всё еще надеялся, что он ошибается и что этот длинный человек, снимавший шубу и откашливавшийся, был не брат Николай.
Косые лучи солнца были еще жарки; платье, насквозь промокшее от
пота, липло к телу; левый сапог, полный воды, был тяжел и чмокал; по испачканному пороховым осадком лицу каплями скатывался
пот; во рту была горечь,
в носу запах пороха и ржавчины,
в ушах неперестающее чмоканье бекасов; до стволов нельзя было дотронуться, так они разгорелись; сердце стучало быстро и коротко; руки тряслись от волнения, и усталые ноги спотыкались и переплетались по кочкам и трясине; но он
всё ходил и стрелял.
Он слышал, как его лошади жевали сено,
потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал
в ночное;
потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными;
потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут
в болото и будут палить из ружей, и как
потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и
всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
«
Потом болезни детей, этот страх вечный;
потом воспитание, гадкие наклонности (она вспомнила преступление маленькой Маши
в малине), ученье, латынь, —
всё это так непонятно и трудно.
— Я думаю, что Долли приятнее
всего пройтись, неправда ли? А
потом уже
в лодке, — сказала Анна.
И так и не вызвав ее на откровенное объяснение, он уехал на выборы. Это было еще
в первый раз с начала их связи, что он расставался с нею, не объяснившись до конца. С одной стороны, это беспокоило его, с другой стороны, он находил, что это лучше. «Сначала будет, как теперь, что-то неясное, затаенное, а
потом она привыкнет. Во всяком случае я
всё могу отдать ей, но не свою мужскую независимость», думал он.
Когда он узнал
всё, даже до той подробности, что она только
в первую секунду не могла не покраснеть, но что
потом ей было так же просто и легко, как с первым встречным, Левин совершенно повеселел и сказал, что он очень рад этому и теперь уже не поступит так глупо, как на выборах, а постарается при первой встрече с Вронским быть как можно дружелюбнее.
― Я думаю, что выслать его за границу
всё равно, что наказать щуку, пустив ее
в воду, ― сказал Левин. Уже
потом он вспомнил, что эта, как будто выдаваемая им за свою, мысль, услышанная им от знакомого, была из басни Крылова и что знакомый повторил эту мысль из фельетона газеты.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же,
в передней, чтобы
потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее
всё еще не было сделано.
Только уж
потом он вспомнил тишину ее дыханья и понял
всё, что происходило
в ее дорогой, милой душе
в то время, как она, не шевелясь,
в ожидании величайшего события
в жизни женщины, лежала подле него.