Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет
он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего
не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Анна Андреевна.
Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же
они едят, а я
не ем? Отчего же я, черт возьми,
не могу так же? Разве
они не такие же проезжающие, как и я?
Да распрямиться дедушка
Не мог:
ему уж стукнуло,
По сказкам, сто годов,
Дед жил в особой горнице,
Семейки недолюбливал,
В свой угол
не пускал...
Лука стоял, помалчивал,
Боялся,
не наклали бы
Товарищи в бока.
Оно быть так и сталося,
Да к счастию крестьянина
Дорога позагнулася —
Лицо попово строгое
Явилось на бугре…
Ой! ночка, ночка пьяная!
Не светлая, а звездная,
Не жаркая, а с ласковым
Весенним ветерком!
И нашим добрым молодцам
Ты даром
не прошла!
Сгрустнулось
им по женушкам,
Оно и правда: с женушкой
Теперь бы веселей!
Иван кричит: «Я спать хочу»,
А Марьюшка: — И я с тобой! —
Иван кричит: «Постель узка»,
А Марьюшка: — Уляжемся! —
Иван кричит: «Ой, холодно»,
А Марьюшка: — Угреемся! —
Как вспомнили ту песенку,
Без слова — согласилися
Ларец свой попытать.
— А потому терпели мы,
Что мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик —
не богатырь?
И жизнь
его не ратная,
И смерть
ему не писана
В бою — а богатырь!
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной…
Все терпит богатырь!
«Орудуй, Клим!» По-питерски
Клим дело оборудовал:
По блюдцу деревянному
Дал дяде и племяннице.
Поставил
их рядком,
А сам вскочил на бревнышко
И громко крикнул: «Слушайте!»
(Служивый
не выдерживал
И часто в речь крестьянина
Вставлял словечко меткое
И в ложечки стучал...
Еремеевна. Все дядюшка напугал. Чуть было в волоски
ему не вцепился. А ни за что… ни про что…
Стародум. И
не дивлюся:
он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек
не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо есть,
не мечите бисера пред свиниями, да
не попрут
его ногами».
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это
их дело. Это таки и наука-то
не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего
не знает Митрофанушка.
Имение растощается:
оно сделалось ничье, когда хозяин
его сам
не свой.
Милон. Душа благородная!.. Нет…
не могу скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит
оно быть счастливо, от тебя зависит сделать
его счастье. Я полагаю
его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Главное препятствие для
его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего в то время аскетизма; но, с другой стороны, история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем
не столь необходимо для счастия народов, как это кажется с первого взгляда.
— И так это меня обидело, — продолжала она, всхлипывая, — уж и
не знаю как!"За что же, мол, ты бога-то обидел?" — говорю я
ему. А
он не то чтобы что, плюнул мне прямо в глаза:"Утрись, говорит, может, будешь видеть", — и был таков.
Ходя по улицам с опущенными глазами, благоговейно приближаясь к папертям,
они как бы говорили смердам:"Смотрите! и мы
не гнушаемся общения с вами!", но, в сущности, мысль
их блуждала далече.
— Смотри, братцы! как бы нам тово… отвечать бы за
него, за прохвоста,
не пришлось! — присовокупляли другие.
Обыкновенно противу идиотов принимаются известные меры, чтоб
они, в неразумной стремительности,
не все опрокидывали, что встречается
им на пути.
Говорили, что новый градоначальник совсем даже
не градоначальник, а оборотень, присланный в Глупов по легкомыслию; что
он по ночам, в виде ненасытного упыря, парит над городом и сосет у сонных обывателей кровь.
— Уж как мне этого Бонапарта захотелось! — говаривала она Беневоленскому, — кажется, ничего бы
не пожалела, только бы глазком на
него взглянуть!
Они сами
не понимали, что делают, и даже
не вопрошали друг друга, точно ли это наяву происходит.
Прыщ был уже
не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем,
он всею своею фигурой так, казалось, и говорил:
не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу!
Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у
него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах при малейшем
его движении.
"Было чего испугаться глуповцам, — говорит по этому случаю летописец, — стоит перед
ними человек роста невеликого, из себя
не дородный, слов
не говорит, а только криком кричит".
Один только раз
он выражается так:"Много было от
него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает понять, что, и по
его мнению, все-таки было бы лучше, если б порчи
не было.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена в
нем почти до исступления. Дни и ночи
он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы
оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки
не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Вступая в
их область, чувствуешь, что находишься в общении с легальностью, но в чем состоит это общение —
не понимаешь.
При такой системе можно сказать наперед: а) что градоначальники будут крепки и б) что
они не дрогнут.
Даже спал только одним глазом, что приводило в немалое смущение
его жену, которая, несмотря на двадцатипятилетнее сожительство,
не могла без содрогания видеть
его другое, недремлющее, совершенно круглое и любопытно на нее устремленное око.
Но бумага
не приходила, а бригадир плел да плел свою сеть и доплел до того, что помаленьку опутал ею весь город. Нет ничего опаснее, как корни и нити, когда примутся за
них вплотную. С помощью двух инвалидов бригадир перепутал и перетаскал на съезжую почти весь город, так что
не было дома, который
не считал бы одного или двух злоумышленников.
Если глуповцы с твердостию переносили бедствия самые ужасные, если
они и после того продолжали жить, то
они обязаны были этим только тому, что вообще всякое бедствие представлялось
им чем-то совершенно от
них не зависящим, а потому и неотвратимым.
— Что же! — возражали
они, — нам глупый-то князь, пожалуй, еще лучше будет! Сейчас мы
ему коврижку в руки: жуй, а нас
не замай!
Не забудем, что летописец преимущественно ведет речь о так называемой черни, которая и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории. С одной стороны,
его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека и успевшая организоваться и окрепнуть, с другой — рассыпавшиеся по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
Грустилов в первую половину своего градоначальствования
не только
не препятствовал, но даже покровительствовал либерализму, потому что смешивал
его с вольным обращением, к которому от природы имел непреодолимую склонность.
Он уж подумывал,
не лучше ли
ему самому воспользоваться деньгами, явившись к толстомясой немке с повинною, как вдруг неожиданное обстоятельство дало делу совершенно новый оборот.
Но и
он догадался, что без бунтов
ему не жизнь, и тоже стал донимать.
Наконец
он не выдержал. В одну темную ночь, когда
не только будочники, но и собаки спали,
он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный
им для Глупова, закон. И хотя
он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
По обыкновению, явление это приписали действию враждебных сил и завинили богов за то, что
они не оказали жителям достаточной защиты.
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы
его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась лишь в том, что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями
не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
Ему так хорошо удалось уговорить брата и дать
ему взаймы денег на поездку,
не раздражая
его, что в этом отношении
он был собой доволен.
— Но я только того и хотел, чтобы застать вас одну, — начал
он,
не садясь и
не глядя на нее, чтобы
не потерять смелости.
— Ах, с Бузулуковым была история — прелесть! — закричал Петрицкий. — Ведь
его страсть — балы, и
он ни одного придворного бала
не пропускает. Отправился
он на большой бал в новой каске. Ты видел новые каски? Очень хороши, легче. Только стоит
он… Нет, ты слушай.
— Чем я неприлично вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к
нему голову и глядя
ему прямо в глаза, но совсем уже
не с прежним скрывающим что-то весельем, а с решительным видом, под которым она с трудом скрывала испытываемый страх.
Да хоть бы
он принц крови был, моя дочь ни в ком
не нуждается!
Осматривание достопримечательностей,
не говоря о том, что всё уже было видено,
не имело для
него, как для Русского и умного человека, той необъяснимой значительности, которую умеют приписывать этому делу Англичане.
Она решила, что малую часть приданого она приготовит всю теперь, большое же вышлет после, и очень сердилась на Левина за то, что
он никак
не мог серьезно ответить ей, согласен ли
он на это или нет.
Всё это было ужасно гадко, но Левину это представлялось совсем
не так гадко, как это должно было представляться тем, которые
не знали Николая Левина,
не знали всей
его истории,
не знали
его сердца.
— А ты никуда
не поехала; тебе, верно, скучно было? — сказал
он.
Очевидно, фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было понять ее. Но
он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые
не читали книги (а очевидно, почти никто
не читал ее), совершенно было ясно, что вся книга была
не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор книги был человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы
не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.
Ему бы смешно показалось, если б
ему сказали, что
он не получит места с тем жалованьем, которое
ему нужно, тем более, что
он и
не требовал чего-нибудь чрезвычайного;
он хотел только того, что получали
его сверстники, а исполнять такого рода должность мог
он не хуже всякого другого.